Вдруг вспомнил, как поначалу, в 2000 г., воспринимал четвертого, тогда еще второго президента. Все время хотелось вглядеться. Было не вполне понятно, есть ли там что-то или кто-то. Какая-то смазанность, которую нужно навести на фокус. И вот всматриваешься до рези в глазах - а ничего не проясняется. И так его мысленно крутишь, и с профиля пытаешься зайти, и анфас - а какой-то выпуклой черты не хватает, чтобы поверить в его реальность. Обморочная неуловимость. Вот так и вся страна впала в обморок, пытаясь его разглядеть. Как будто явился из Скривнуса - одного из нисходящих миров Д. Андреева. "Облик обитателей сохраняет полное человекоподобие, но черты смыты и разглажены".
Вспомнил, когда еще испытывал нечто подобное: читая Ленина "Письма к родным". Красная книжка, по формату и цвету вроде приложения к его Соб. соч., 3 изд., 1930-х гг. Схватил: вот сейчас я его пойму, к родным ведь должно что-то прорваться, живая черточка, личность (чего не хватало в его политической прозе). Читаю - и хочется ладонью по глазам провести, стряхнуть наваждение: никого не вижу. Все правильно, все понятно: и факты житейские, и заботы семейные, а стержня нет, личностного клея нет, все рассыпается. В политических статьях, где нет ничего личного, личность и то прорывалась сильнее. А письма родным - как письма из пионерлагеря: сделал зарядку, пошел на линейку, хорошо покормили, работал в штабе, выпускал стенгазету... Но это пишет немолодой уже человек, начитанный, опытный, с идейными страстями, а впечатление - как от разглаженного блина: нет рельефа, светотени, нет даже малюсенькой тайны, какого-нибудь задушевного проговора, лирического вздоха, ничего - все плоско и голо.
И вот нахожу у Мамардашвили цитату из Безансона, одного из главных истолкователей Ленина: "под плоской поверхностью этой личности зияет страшная бездна небытия". ("Необходимость себя", 212)