А с кем мы?
По случаю Страстной Пятницы решил перепостить свою прошлогоднюю статью, посвящённую этому скорбному дню в церковном календаре - возможно, кому-то будет полезно.
Страстная пятница - очередная годовщина Крестных Страданий Спасителя - в очередной раз с предельной остротой ставит перед нами вопрос: с кем быть? Вернее, для настоящего христианина вопрос как бы и не стоит, а ответ на него очевиден: разумеется, со Христом-Спасителем. Если Христос воскрес из мёртвых, сокрушив врата ада, то и нас Он как-нибудь сумеет вытащить из сени смертной - если мы покрепче за Него ухватимся. Очень яркий и далеко не случайный образ в Евангелии - Мария Магдалина, обнимающая ноги Воскресшего Христа. Это не просто проявление любви. И не просто жест всецелой преданности и всецелой покорности Своему Царю. Хотя эти соображения, безусловно, для Магдалины основные. Это - интуитивная попытка ухватиться за Спасителя и не отпускать Его в надежде получить от Него ту же Жизнь Вечную, обладание которой Он только что наглядно продемонстрировал. Это то же самое исконное, ветхозаветное, израилево: "Не отпущу, пока не благословишь меня!" И Спаситель, понимая эти чувства, всколыхнувшиеся в душе преданной ученицы, отвечает на них простым и понятным объяснением: "Я ещё не взошёл ко Отцу Моему!" То есть: "Не спеши, Мария, всему будет своё время. И ты получишь Жизнь Вечную - но для этого Я должен сейчас идти к Небесному Отцу. И тогда Он пошлёт вам Утешителя, Духа Истины, без Которого невозможны ни Церковь, ни Спасение". Итак, христианин в любых обстоятельствах должен стремиться оставаться со Христом. Однако, увы, между тем, что должно быть, и тем, что мы имеем на самом деле, пропасть бывает не меньшего размера, чем между живыми и умершими.
Икона Страстей Христовых
Говоря о человеческих грехах, богословы неизменно пишут, что нераскаянный грешник своими грехами снова и снова распинает Христа. Но если мы обратимся к Тому, Самому Первому, уникальному Распятию, к Евангельскому рассказу о Страстях Христовых, нельзя не заметить, что характеры и мотивы распинателей оказываются чрезвычайно разнообразны, как многообразны и в наши дни лики богоборчества. Вы спросите - зачем вглядываться в эти богомерзкие лики, а не в Лик Христа? Как раз затем, чтобы трезво определить своё собственное место, чтобы честно самим себе ответить на вопрос: а мы с кем? Действительно со Христом, к чему мы призваны, или же с распинателями?
Начнём разговор мы с Иуды Искариота. О том, что заставило одного из 12-ти самых приближённых учеников Христа, доверенного ученика, которому Спасителем была поручена роль казначея Апостольской общины ("ковчежец имеяше и вметаемая ношаше", - пишет о нём евангелист Иоанн) предать своего Божественного Учителя, хорошо написал в своём журнале Дмитрий Николаевич Филин (
filin_dimitry) - со ссылкой на свт. Иоанна Златоуста. Иуда был корыстолюбив. Но не мелочно корыстолюбив, подобно гоголевскому Плюшкину. И когда он возмущался "напрасной" трате мира, которое могло бы быть продано за 300 динариев, которые можно было раздать нищим, он думал не только о том, что какие-то гроши из этих 300 динариев он тайком положит себе в карман. Иуда верил в то, что Иисус - действительно Христос. Но верил по-иудейски, видя во Христе вождя, призванного покончить с римским владычеством и воцариться над Израилем, а затем - и над всем миром. И Иуда, пользовавшийся, как ему казалось, всецелым доверием Спасителя, рассчитывал, что сделается первым вельможей при дворе Грядущего Царя. Когда же он услышал слова Спасителя о Собственном погребении, в его сердце вошла безумная злоба - злоба от обманувшихся надежд. В этот миг он сам, лично возжелал того, чтобы Спаситель умер. Дмитрий Николаевич обращает внимание на важный момент: Иуда, отправляясь к иудейским священникам, давно замыслившим убить Христа, даже не требует с них вознаграждения, довольствуясь тем, что они сами ему предлагают - ибо в этот момент им движет уже не столько корыстный расчёт, сколько слепая ненависть и жажда мести за свои "обманувшиеся" ожидания.
Икона "Предательство Иуды"
А теперь, отложив до поры разговор о евангельских временах, давайте задумаемся, когда мы бываем с Иудой, а не со Христом? Нет, конечно, в открытую никто в здравом уме Иуду Христу не предпочтёт. Тем не менее, мы всё равно рискуем оказаться на стороне Иуды. В каких случаях? Очевидно, тогда, когда нами движут те же греховные мотивы, которые толкнули "одного от двенадцати" на предательство. Мы становимся на сторону Иуда тогда, когда начинаем относиться к Богу не как к Царю, Которому мы должны повиноваться со всей своей горячей преданностью, не как к Отцу, которого мы должны любить верно и нелицемерно, а как к бесконечному источнику "гуманитарной помощи". Когда в наших молитвах ко Господу нами движет не любовь к Нему, не стремление быть со Христом, о котором я говорил в начале данной статьи, а корыстный расчёт, желание непременно выпросить у Бога что-нибудь, пусть даже очень важное, для себя. Когда мы, по язвительному замечанию свт. Димитрия Ростовского, ищем Иисуса ради хлеба куса. А если вдруг не получаем просимого - дерзаем роптать на Господа, торговаться с Ним, ставить Ему условия: "Господи, я ли Тебе не молился, я ли не постился, я ли в Церковь не ходил, почему же Ты...", - и дальше следует перечень претензий. А то и вовсе дерзаем заявлять: "Бога нет! Если бы Он был, Он ни за что бы не допустил...", - а дальше, как говорится, по вкусу добавить, ненужное зачеркнуть. Поверьте мне, Бог лучше нас знает, как устроить нашу жизнь. И если нам не хватает духовных сил для того, чтобы полюбить Его со столь всеобъемлющей силой, которая была у великих святых - постараемся хотя бы Ему доверять. А если когда-либо мы действительно становились на сторону Иуды - принесём в этом должное покаяние.
Второй противник, с которым Спасителю предстоит встреча на пути Его крестных страданий - это иудейский первосвященник Иосиф Каиафа. Каиафа, в отличие от Иуды, категорически не верит в Иисуса как во Христа. Но он - ответственный человек на ответственной работе. Он видит, что народ массово начинает верить во Христа как в Мессию. Иудейское представление о Мессии как о вожде национально-освободительного восстания, которое не только свергнет владычество Рима, но и дарует иудеям власть над всем миром, ему хорошо известно. Каиафа опасается не только за свою власть как первосвященника - хотя и этот момент, безусловно, присутствует. Он опасается за то хрупкое равновесие, которое в кои-то веки установилось между иудеями и римскими властями. Он всерьёз опасается, что если популярность Иисуса Христа будет расти, римляне (многие из которых о религиозных представлениях иудеев наслышаны - сами же иудейские первосвященники об этом позаботились) усмотрят в нём угрозу своему владычеству - и обрушатся с карательной экспедицией на Иерусалим, лишив еврейский народ тех привилегий, которыми он в данный момент стараниями первосвященников пользуется. И Каиафа спешит устранить эту угрозу любой ценой. И что из того, что для этого придётся оклеветать Невинного Человека? Что ему до жизни какого-то бродячего Проповедника, Который - Каиафа в этом истово убеждён - никакой не Христос? Ограждая собственный покой и собственное благополучие, Каиафа нашёл себе благородное оправдание: он спасает весь народ! А стремление римлян освободить Христа кажется ему ловушкой - а он страсть, как не хочет в ловушку попадаться! Результат известен - Каиафа оказывается не только в числе тех, кто громче всех требует казни Спасителя, кто публично и демонстративно отрекается от Христа, заявив: "Нет у нас царя, кроме кесаря!" - но и в числе тех, кто непосредственно участвует и в многочисленных попытках подловить Спасителя на слове, и в глумлении над уже арестованным Спасителем.
Христос на допросе у Каиафы
Давайте сейчас немного задержимся, постоим на первосвященническом дворе между Христом и Каиафой и подумаем: а мы-то сами - в этом конфликте - всегда ли на стороне Христа? Когда мы, неожиданно для самих себя, можем оказаться рядом с Каиафой? Очевидно, тогда, когда не дорожим своей принадлежностью к Православной Церкви более всего на свете. Когда между нами и нашей главной идентичностью - в качестве православных христиан - вмешивается страсть человекоугодия. Когда потерять расположение начальства, друзей, толпы - да кого угодно - для нас более страшно, чем потерять Христа. И мы начинаем искать всевозможные духовные компромиссы с духом века сего, попутно себя оправдывая: да, вот в этом вопросе я здесь и сейчас уступлю, зато потом сохраню за собой право на то-то и то-то (весьма благочестивое - иначе такое самоуспокоение не работало бы). И забываем, что нельзя быть "немножко" предателем. Что нельзя покупать себе право соблюдать те или иные нормы благочестия путём компромисса с грехом. Что нет общения Истины с ложью, а Христа - с Велиаром. Это, разумеется, не значит, что мы должны сейчас же сорваться в радикальный эскапизм, в диомидовщину, в тотальное противостояние миру сему и всем окружающим нас людям. От обязанности любить ближнего своего никто нас не освобождал. Но там, где наш статус православных христиан требует одного, а те или иные окружающие нас люди властно добиваются противоположного, там надо уметь твёрдо сказать "нет". Иначе на Страшном Суде мы рискуем оказаться рядом не со Спасителем, а с лицемером-первосвященником, от чего да сохранит нас Господь.
Римского чиновника Понтия Пилата, на первый взгляд, трудно однозначно отнести к врагам Христовым: на протяжении нескольких Евангельских глав он усиленно пытается добиться освобождения Спасителя. И вынужден лишь уступить яростным требованиям иудейской толпы, скандирующей: "Распни, распни Его!" Но как смотрит Пилат на Спасителя? Об этом хорошо написал о. Андрей Кураев в ту счастливую пору, когда он ещё не ударился в безоглядное фрондёрство. Взгляд Пилата - это взгляд холодного равнодушия. Римская цивилизация, увлекшись материальным благополучием и всевозможными развлечениями (порой весьма и весьма дурного тона) давно изверилась в любых религиозных конструкциях, включая официальный языческий культ. Христос не случайно не даёт Пилату ответа на вопрос: "Что есть Истина?" - ибо римский чиновник и не хотел никакого ответа. Он был убеждён, что ответа не существует, ответ не интересовал его. Философские диспуты с Каким-то бродячим Раввином? Увольте, я серьёзный человек, у меня тысячи практических задач, мне некогда. Впрочем, Пилат очень быстро уяснил для себя то, что его на самом деле интересовало: угрозы для римского владычества Христос не представляет. Он - не революционер, не мятежник, не заговорщик. То, в чём Его обвиняют первосвященники и чего они боятся - ложь. И потому, помня о громогласной "Осанне", с которой народ встречал Христа, Пилат предпринимает попытки Его освободить. Его мотив - не столько личное сочувствие ко Христу (вряд ли Пилат вообще кому-то сочувствовал, он вошёл в историю Иудеи как один из самых жестоких её наместников), сколько "желание сделать угодное народу" - дабы этот народ и дальше пребывал в повиновении. Видя же, что народ настойчиво требует казни Спасителя (при этом декларируя предельную лояльность Риму - "нет у нас царя, кроме кесаря!"), Пилат со спокойной душой отдаёт Христа на мучительную казнь. И даже сочиняет табличку, которую надлежит прибить ко Кресту Спасителя.
Возможно, Евангелие именно потому так подробно и настойчиво и повествует о попытках Пилата спасти Христа, чтобы на его фоне сильнее посрамить истинных распинателей - иудейскую верхушку. Этот бездушный сухарь и кровавый палач не видит во Христе никакой вины и ищет возможности Его отпустить - в то время, как иудеи требуют казни, принимая на себя всю полноту ответственности за неё ("Кровь Его на нас и на детях наших").
Христос перед Пилатом
А теперь давайте снова взглянем на себя. Когда вместо того, чтобы быть со Христом, мы оказываемся с Пилатом? Очевидно, тогда, когда Христос-Спаситель вместо Бога становится для нас просто "бродячим проповедником", просто "великим учителем человечества", пусть даже этот титул и написан с заглавной буквы. Когда вместо Единственного, вместо Первого и Последнего, мы начинаем видеть во Христе "одного из..." - и дальше уже не важно, из кого именно. Когда мы пытаемся растворить в "плюрализме мнений" уникальность Евангельского Откровения. Когда мы начинаем видеть в Евангелии просто "историческое повествование", на которое "наслоилось множество фольклорных деталей и человеческих домыслов", когда, подобно Льву Толстому, начинаем пытаться "очистить" Евангелие от этих мнимых "наслоений" - и в первую очередь от вести о Боге и чудесах, о Спасении и о Воскресении. И когда мы проявляем интерес ко всевозможным "альтернативным версиям" Евангельских событий - мы тоже становимся на сторону Пилата и вместе с ним глумимся: "Что есть истина?"
И ещё один важный момент. Пилата интересует только отношение Спасителя к Римской империи. Он готов Его поддерживать - пока и поскольку Спаситель не зовёт народ к бунту. Но спокойно отдаёт Спасителя на растерзание, когда видит, что народ не шутя жаждет Его Крови. Пилат смотрит на Христа не менее утилитарно, чем Иуда, с той лишь разницей, что не возлагает на Него никаких своих надежд. И это духовное состояние делает Пилата, вопреки его собственной воле, распинателем. Таким образом, мы оказываемся с Пилатом, а отнюдь не со Христом, когда пытаемся встроить Бога или Церковь в свои земные политические расчёты. У Церкви нет функции заниматься политикой, у Церкви другая задача - спасать, вести людей на Небо. Та же самая, к слову, задача, которая стояла и перед Христом. Мы можем сколько угодно бороться за права Церкви и за рост её влияния в обществе - но вся эта борьба будет напоминать лишь пилатовские попытки освободить Христа, если во главу угла мы ставим не интересы и задачи самой Церкви, если Церковь рассматривается нами как инструмент для политических расчётов. Сменится политическая конъюнктура (а она имеет свойство меняться) - и глядишь, такой "защитник Церкви" уже находится среди её гонителей, ибо действия Церкви радикально разошлись с его политическими чаяниями. А то и не разошлись - просто в новой обстановке эти чаяния он может реализовать, и не апеллируя к Православию. В этом, как ни странно, Пилат сближается с Иудой. А нам бы подальше держаться от этой парочки. Помоги нам, Господи!
Следующий антагонист Христа, которого мы встречаем на страницах Евангелия - это царь Ирод Антипа. Ирод Антипа был наслышан о чудесах Спасителя и очень хотел Его видеть - в надежде, что Христос покажет ему хоть какое-то чудо. Как мы знаем, Спаситель даже разговаривать с Иродом не стал, да и немудрено. Сказано: не искушай Господа Бога твоего. Бога надо любить не за чудеса и не ради чудес искать Его. Бог есть Сам по Себе - Чудо. Разумный Творец всего безграничного мироздания. Законодатель, установивший законы природы. Да-да, то, что у природы есть законы, прекрасно было известно ветхозаветным авторам, сколько бы ни пытались некоторые неумные люди представить Православную Церковь чем-то, радикально враждебным науке. Известно - и радовало их, что явно проступает в тексте, к примеру, 103 псалма. Величие Божие не может не восхищать того, кто всерьёз о нём задумается. И вот, оказывается, что Этому Величайшему из Царей мы, люди, с нашими грешками и страстишками, с нашим неумением подняться над нуждами дня сегодняшнего, не безразличны. Оказывается, Этот Царь заботится о нас! От одного этого сознания человеком должна бы овладеть безмерная радость. После этого ли - ещё требовать чудес? Но Ирода Бог не интересовал - иначе он не вступил бы в беззаконное сожительство с женой брата своего и не дерзнул бы казнить пророка Божия Иоанна Предтечу. Спасителя же он, скорее всего, воспринимал просто как нечто экзотическое. А когда не получил чаемых чудес - насмеялся над Спасителем.
Впрочем, и Ирод, как и Пилат, был против распятия. Евангелие снова противопоставляет осатанелую толпу, беснующуюся перед пилатовым дворцом, не самому человеколюбивому политическому деятелю той эпохи - и свидетельствует, что Ирод (тот самый, который не поморщился отдать приказ о казни Иоанна Предтечи) не нашёл ни единой вины в Спасителе и облёк его в светлые одежды в знак полного оправдания.
Христос на суде Ирода Антипы
Как нам не оказаться рядом с Иродом, спросите вы? Отвечу. Почаще вспоминать о том, Кто Такой Бог. И о том, кто мы по сравнению с Ним. Проникнуться верноподданническим чувством к Царю Небесному. Возжелать исполнять Его Святую Волю. А проникшись и возжелав - вспомнить, что Богу мы не безразличны, не безразличны настолько, что Он многократно и многообразно Сам говорил нам о том, как любит нас и о нас заботится. И почаще приводить на память те случаи, когда Бог действительно нам помогал - а каждый верующий при желании таких случаев найдёт в своей жизни немало. Благодарность ко Господу - надёжное противоядие от "духа Ирода".
А дальше нас уже поджидает та самая беснующаяся иерусалимская толпа. Безликая, безмозглая и беспощадная. Та самая толпа, на фоне которой даже такие злодеи, как Пилат и Антипа, кажутся благородными и исполненными человеколюбия. Толпа остервенело требует крови, не слушая никаких доводов Пилата. Она требует крови Того, Кому всего пять дней назад возглашала "осанну". И даже жестокое наказание Спасителя плетьми, наказание, совершенно никоим образом Им не заслуженное, не способно умилостивить эту толпу. "Распни! Распни Его!" Толпа легковерна. Она легко по собственной прихоти избирает себе кумиров и столь же легко свергает их. "Ищете Меня не потому, что видели знамение, а потому, что ели хлебы и насытились", - констатирует её духовное состояние Спаситель. А когда Спаситель отказался и дальше играть роль бесконечного "генератора гуманитарной помощи" - ибо Его замысел был ощутимо другим - толпа охотно разочаровалась и легко поддалась на уговоры лицемеров-священников требовать казни Спасителя и освобождения разбойника Вараввы. Варавва был "всажен в темницу за возмущение и убийство", как сказано в синоптических Евангелиях. Христос предводительствовать "возмущением" не собирался, толпа же искала себе вождя именно для возмущения - так что пропаганда Каиафы и иже с ним падала на благоприятную почву.
"Распни, распни Его!"
Вот теперь давайте сами себя проверим: а не вплетаются ли в дружный хор, скандирующий перед Пилатовым дворцом: "Распни, распни Его!" - и наши голоса. Всегда ли мы с гневом отвергаем грязные сплетни, распускаемые по информационному пространству о нашей родной Церкви? Не вступаем ли мы порой в мысленное собеседование с этими сплетнями, не допускаем ли малодушных сомнений: "Дыма без огня не бывает"? Не оправдываем ли такие сомнения, вместо того, чтобы немедленно каяться в них, горделивым помыслом: "Это мы так ереси папизма противостоим!" Нет, это не "противостояние ереси папизма", это - в лучшем случае - ересь протестантизма. Святыми же отцами нам сказано многократно: "Овцы, не пасите пастырей!" Конечно, и человек в рясе (и даже с панагией) - всего лишь человек, конечно, он не обладает той непогрешимостью, которой обладал Христос. Конечно, в том, что не касается догматов Православной Церкви и её нравственного богословия, в том, что касается оценок тех или иных событий истории или современности мы можем не соглашаться с нашими архиереями. Но до той поры, пока они не начали гласно, с кафедры, проповедовать осуждённую Вселенскими Соборами ересь, мы просто не имеем права перестать о них молиться. Как не имеем мы права и на то, чтобы поливать их грязью со страниц СМИ. Отнюдь не случайно заповедь, которую мы в русском синодальном переводе читаем как "не лжесвидетельствуй", в церковно-славянском тексте формулируется гораздо радикальнее: "Не послушествуй на ближняго твоего свидетельства ложна". Включаясь в пропагандистскую кампанию против священноначалия, мы объявляем войну самой Церкви (и да, нет никакой "невидимой Церкви" "истинных" православных христиан, Церковь не существует без видимой иерархии, а последняя - без видимого апостольского преемства). И тот, кто сегодня вещает про "митрополит-бюро", про "жида Гундяева" и " тайно заключённую унию", кто охотно подхватывает тиражируемые по интерету гадости о наших пастырях, кто сладострастно постит про них оскорбительные картиночки, тот уже стоит в той самой иерусалимской толпе, на фоне которой Пилат и Ирод - светочи гуманизма.
Римские солдаты, истязавшие Христа... Сплели терновый венец, возложили Ему на голову и кланялись: "Радуйся, Царю иудейский!" - а потом плевали Ему в лицо и били палками по голове. Далеко не самые выдающиеся представители рода человеческого били и унижали Самого Творца мироздания. Пилат им это приказал? Да нет, Пилат только велел бичевать Спасителя. Глумиться же солдатня начала сама, по собственной инициативе. Как часто мы упиваемся своей властью... Как часто унизить человека, находящегося от нас в зависимом положении и потому - заведомо беззащитного, доставляет нам удовольствие. Мы не жестоки, нет, мы просто... самоутверждаемся. Самим себе хотим таким образом показаться могущественнее и значительнее. И забываем простые слова Спасителя: "То, что вы сделали одному из братьев сих Моих меньших - мне сделали". А забыв о них, оказываемся заодно с той самой римской солдатнёй, звереющей от вседозволенности. Правда, они отталкивающе выглядят со стороны, когда мы читаем о них в Евангелии? Так не будем же им подражать!
Была в Евангелии и ещё одна толпа. Та самая, которая стояла при Кресте Господнем в последние страшные минуты Земной Жизни Спасителя. Та самая толпа, которая насмехалась над Распятым, крича: "Уа, разрушающий церковь и треми деньми созидающий! Сойди с Креста - и уверуем! Иных спасе, Себя ли не может спасти?" Эти тоже, как и римские солдаты, самоутверждались, глядя на Чужое унижение. Но в отличие от солдат, упивавшихся властью, эти, подобно Ироду Антипе, ждали чуда. Того самого чуда, которого Спаситель не планировал - чудесного избавления еврейского народа от римского владычества с последующим завоеванием мирового господства. Когда же они этого чуда не получили - начали глумиться над Христом. Тот, за Кем они прежде готовы были бы пойти и в огонь и в воду (но Он не позвал!), теперь вызывает у них только презрение: "Слабак!" И они радостно спешат Его дотоптать.
Распятие Спасителя
Страшно оказаться в этой толпе, если задуматься о том, над Кем же они, собственно, глумятся. Но не уподобляемся ли этой самой толпе и мы, когда колеблемся в своей вере от разных знамений и чудес, о которых мы слышим за пределами Церкви? А иной раз - и как бы в пределах Церкви, вот только знамения и чудеса эти таковы, что призваны подчеркнуть "безблагодатность" канонической иерархии и подтвердить очередное "альтернативное" богословие, идущее вразрез с Православной догматикой и постановлениями Соборов. Собственно, о том, как относиться к подобным чудесам, предельно чётко сказано в Библии: "Аще и Ангел с Небесе благовестит вам паче, еже приясте, - анафема да будет!" Истина всецело заключена в Священном Писании, в постановлениях Вселенских Соборов, в "консенсус патрум" по основным догматическим вопросам. Никому - даже ангелу с Неба - не дозволено менять догматику. А мы порой с лёгкостью неимоверной принимаем на веру лжеучения, прямо осуждённые Вселенскими Соборами, а на попытки доказать нам нашу неправоту огрызамся: "Старцы говорят!" "Да что ты мне тут всё про свои устаревшие книжки, вот послушай, какое чудо недавно было в Дивеево (в Санаксаре, в Почаеве - добавить по вкусу)! И ты после этого ещё сомневаешься?" И не замечаем того, что наше поведение давно вступило в противоречие с библейскими заповедями, что против нас гремят Апостольские Послания, забываем, что чудеса порой и от бесов бывают "еже прельстити, аще возможно, и избранныя". Требуя от Церкви, чтобы она доказывала нам свою истинность чудесами - не оказываемся ли мы среди тех, кто кричал Христу на Голгофе: "Сойди с Креста - и уверуем"?
И всё-таки, всё-таки... Всё-таки Христос Спаситель не только умер во искупление наших грехов, но и воскрес из мёртвых, разорвав оковы смертные. И каковы бы мы ни были, каковы бы ни были наши грехи, нам ещё не поздно покаяться, попросить, как благоразумный разбойник на Голгофе: "Помяни нас, Господи, во Царствии Своем!" Или как сотник Лонгин исповедать: "Воистину Сей Человек был Сын Божий". Где бы мы ни находились сейчас - нам ещё оставлено покаяние.
Страстная пятница - очередная годовщина Крестных Страданий Спасителя - в очередной раз с предельной остротой ставит перед нами вопрос: с кем быть? Вернее, для настоящего христианина вопрос как бы и не стоит, а ответ на него очевиден: разумеется, со Христом-Спасителем. Если Христос воскрес из мёртвых, сокрушив врата ада, то и нас Он как-нибудь сумеет вытащить из сени смертной - если мы покрепче за Него ухватимся. Очень яркий и далеко не случайный образ в Евангелии - Мария Магдалина, обнимающая ноги Воскресшего Христа. Это не просто проявление любви. И не просто жест всецелой преданности и всецелой покорности Своему Царю. Хотя эти соображения, безусловно, для Магдалины основные. Это - интуитивная попытка ухватиться за Спасителя и не отпускать Его в надежде получить от Него ту же Жизнь Вечную, обладание которой Он только что наглядно продемонстрировал. Это то же самое исконное, ветхозаветное, израилево: "Не отпущу, пока не благословишь меня!" И Спаситель, понимая эти чувства, всколыхнувшиеся в душе преданной ученицы, отвечает на них простым и понятным объяснением: "Я ещё не взошёл ко Отцу Моему!" То есть: "Не спеши, Мария, всему будет своё время. И ты получишь Жизнь Вечную - но для этого Я должен сейчас идти к Небесному Отцу. И тогда Он пошлёт вам Утешителя, Духа Истины, без Которого невозможны ни Церковь, ни Спасение". Итак, христианин в любых обстоятельствах должен стремиться оставаться со Христом. Однако, увы, между тем, что должно быть, и тем, что мы имеем на самом деле, пропасть бывает не меньшего размера, чем между живыми и умершими.
Икона Страстей Христовых
Говоря о человеческих грехах, богословы неизменно пишут, что нераскаянный грешник своими грехами снова и снова распинает Христа. Но если мы обратимся к Тому, Самому Первому, уникальному Распятию, к Евангельскому рассказу о Страстях Христовых, нельзя не заметить, что характеры и мотивы распинателей оказываются чрезвычайно разнообразны, как многообразны и в наши дни лики богоборчества. Вы спросите - зачем вглядываться в эти богомерзкие лики, а не в Лик Христа? Как раз затем, чтобы трезво определить своё собственное место, чтобы честно самим себе ответить на вопрос: а мы с кем? Действительно со Христом, к чему мы призваны, или же с распинателями?
Начнём разговор мы с Иуды Искариота. О том, что заставило одного из 12-ти самых приближённых учеников Христа, доверенного ученика, которому Спасителем была поручена роль казначея Апостольской общины ("ковчежец имеяше и вметаемая ношаше", - пишет о нём евангелист Иоанн) предать своего Божественного Учителя, хорошо написал в своём журнале Дмитрий Николаевич Филин (
filin_dimitry) - со ссылкой на свт. Иоанна Златоуста. Иуда был корыстолюбив. Но не мелочно корыстолюбив, подобно гоголевскому Плюшкину. И когда он возмущался "напрасной" трате мира, которое могло бы быть продано за 300 динариев, которые можно было раздать нищим, он думал не только о том, что какие-то гроши из этих 300 динариев он тайком положит себе в карман. Иуда верил в то, что Иисус - действительно Христос. Но верил по-иудейски, видя во Христе вождя, призванного покончить с римским владычеством и воцариться над Израилем, а затем - и над всем миром. И Иуда, пользовавшийся, как ему казалось, всецелым доверием Спасителя, рассчитывал, что сделается первым вельможей при дворе Грядущего Царя. Когда же он услышал слова Спасителя о Собственном погребении, в его сердце вошла безумная злоба - злоба от обманувшихся надежд. В этот миг он сам, лично возжелал того, чтобы Спаситель умер. Дмитрий Николаевич обращает внимание на важный момент: Иуда, отправляясь к иудейским священникам, давно замыслившим убить Христа, даже не требует с них вознаграждения, довольствуясь тем, что они сами ему предлагают - ибо в этот момент им движет уже не столько корыстный расчёт, сколько слепая ненависть и жажда мести за свои "обманувшиеся" ожидания.
Икона "Предательство Иуды"
А теперь, отложив до поры разговор о евангельских временах, давайте задумаемся, когда мы бываем с Иудой, а не со Христом? Нет, конечно, в открытую никто в здравом уме Иуду Христу не предпочтёт. Тем не менее, мы всё равно рискуем оказаться на стороне Иуды. В каких случаях? Очевидно, тогда, когда нами движут те же греховные мотивы, которые толкнули "одного от двенадцати" на предательство. Мы становимся на сторону Иуда тогда, когда начинаем относиться к Богу не как к Царю, Которому мы должны повиноваться со всей своей горячей преданностью, не как к Отцу, которого мы должны любить верно и нелицемерно, а как к бесконечному источнику "гуманитарной помощи". Когда в наших молитвах ко Господу нами движет не любовь к Нему, не стремление быть со Христом, о котором я говорил в начале данной статьи, а корыстный расчёт, желание непременно выпросить у Бога что-нибудь, пусть даже очень важное, для себя. Когда мы, по язвительному замечанию свт. Димитрия Ростовского, ищем Иисуса ради хлеба куса. А если вдруг не получаем просимого - дерзаем роптать на Господа, торговаться с Ним, ставить Ему условия: "Господи, я ли Тебе не молился, я ли не постился, я ли в Церковь не ходил, почему же Ты...", - и дальше следует перечень претензий. А то и вовсе дерзаем заявлять: "Бога нет! Если бы Он был, Он ни за что бы не допустил...", - а дальше, как говорится, по вкусу добавить, ненужное зачеркнуть. Поверьте мне, Бог лучше нас знает, как устроить нашу жизнь. И если нам не хватает духовных сил для того, чтобы полюбить Его со столь всеобъемлющей силой, которая была у великих святых - постараемся хотя бы Ему доверять. А если когда-либо мы действительно становились на сторону Иуды - принесём в этом должное покаяние.
Второй противник, с которым Спасителю предстоит встреча на пути Его крестных страданий - это иудейский первосвященник Иосиф Каиафа. Каиафа, в отличие от Иуды, категорически не верит в Иисуса как во Христа. Но он - ответственный человек на ответственной работе. Он видит, что народ массово начинает верить во Христа как в Мессию. Иудейское представление о Мессии как о вожде национально-освободительного восстания, которое не только свергнет владычество Рима, но и дарует иудеям власть над всем миром, ему хорошо известно. Каиафа опасается не только за свою власть как первосвященника - хотя и этот момент, безусловно, присутствует. Он опасается за то хрупкое равновесие, которое в кои-то веки установилось между иудеями и римскими властями. Он всерьёз опасается, что если популярность Иисуса Христа будет расти, римляне (многие из которых о религиозных представлениях иудеев наслышаны - сами же иудейские первосвященники об этом позаботились) усмотрят в нём угрозу своему владычеству - и обрушатся с карательной экспедицией на Иерусалим, лишив еврейский народ тех привилегий, которыми он в данный момент стараниями первосвященников пользуется. И Каиафа спешит устранить эту угрозу любой ценой. И что из того, что для этого придётся оклеветать Невинного Человека? Что ему до жизни какого-то бродячего Проповедника, Который - Каиафа в этом истово убеждён - никакой не Христос? Ограждая собственный покой и собственное благополучие, Каиафа нашёл себе благородное оправдание: он спасает весь народ! А стремление римлян освободить Христа кажется ему ловушкой - а он страсть, как не хочет в ловушку попадаться! Результат известен - Каиафа оказывается не только в числе тех, кто громче всех требует казни Спасителя, кто публично и демонстративно отрекается от Христа, заявив: "Нет у нас царя, кроме кесаря!" - но и в числе тех, кто непосредственно участвует и в многочисленных попытках подловить Спасителя на слове, и в глумлении над уже арестованным Спасителем.
Христос на допросе у Каиафы
Давайте сейчас немного задержимся, постоим на первосвященническом дворе между Христом и Каиафой и подумаем: а мы-то сами - в этом конфликте - всегда ли на стороне Христа? Когда мы, неожиданно для самих себя, можем оказаться рядом с Каиафой? Очевидно, тогда, когда не дорожим своей принадлежностью к Православной Церкви более всего на свете. Когда между нами и нашей главной идентичностью - в качестве православных христиан - вмешивается страсть человекоугодия. Когда потерять расположение начальства, друзей, толпы - да кого угодно - для нас более страшно, чем потерять Христа. И мы начинаем искать всевозможные духовные компромиссы с духом века сего, попутно себя оправдывая: да, вот в этом вопросе я здесь и сейчас уступлю, зато потом сохраню за собой право на то-то и то-то (весьма благочестивое - иначе такое самоуспокоение не работало бы). И забываем, что нельзя быть "немножко" предателем. Что нельзя покупать себе право соблюдать те или иные нормы благочестия путём компромисса с грехом. Что нет общения Истины с ложью, а Христа - с Велиаром. Это, разумеется, не значит, что мы должны сейчас же сорваться в радикальный эскапизм, в диомидовщину, в тотальное противостояние миру сему и всем окружающим нас людям. От обязанности любить ближнего своего никто нас не освобождал. Но там, где наш статус православных христиан требует одного, а те или иные окружающие нас люди властно добиваются противоположного, там надо уметь твёрдо сказать "нет". Иначе на Страшном Суде мы рискуем оказаться рядом не со Спасителем, а с лицемером-первосвященником, от чего да сохранит нас Господь.
Римского чиновника Понтия Пилата, на первый взгляд, трудно однозначно отнести к врагам Христовым: на протяжении нескольких Евангельских глав он усиленно пытается добиться освобождения Спасителя. И вынужден лишь уступить яростным требованиям иудейской толпы, скандирующей: "Распни, распни Его!" Но как смотрит Пилат на Спасителя? Об этом хорошо написал о. Андрей Кураев в ту счастливую пору, когда он ещё не ударился в безоглядное фрондёрство. Взгляд Пилата - это взгляд холодного равнодушия. Римская цивилизация, увлекшись материальным благополучием и всевозможными развлечениями (порой весьма и весьма дурного тона) давно изверилась в любых религиозных конструкциях, включая официальный языческий культ. Христос не случайно не даёт Пилату ответа на вопрос: "Что есть Истина?" - ибо римский чиновник и не хотел никакого ответа. Он был убеждён, что ответа не существует, ответ не интересовал его. Философские диспуты с Каким-то бродячим Раввином? Увольте, я серьёзный человек, у меня тысячи практических задач, мне некогда. Впрочем, Пилат очень быстро уяснил для себя то, что его на самом деле интересовало: угрозы для римского владычества Христос не представляет. Он - не революционер, не мятежник, не заговорщик. То, в чём Его обвиняют первосвященники и чего они боятся - ложь. И потому, помня о громогласной "Осанне", с которой народ встречал Христа, Пилат предпринимает попытки Его освободить. Его мотив - не столько личное сочувствие ко Христу (вряд ли Пилат вообще кому-то сочувствовал, он вошёл в историю Иудеи как один из самых жестоких её наместников), сколько "желание сделать угодное народу" - дабы этот народ и дальше пребывал в повиновении. Видя же, что народ настойчиво требует казни Спасителя (при этом декларируя предельную лояльность Риму - "нет у нас царя, кроме кесаря!"), Пилат со спокойной душой отдаёт Христа на мучительную казнь. И даже сочиняет табличку, которую надлежит прибить ко Кресту Спасителя.
Возможно, Евангелие именно потому так подробно и настойчиво и повествует о попытках Пилата спасти Христа, чтобы на его фоне сильнее посрамить истинных распинателей - иудейскую верхушку. Этот бездушный сухарь и кровавый палач не видит во Христе никакой вины и ищет возможности Его отпустить - в то время, как иудеи требуют казни, принимая на себя всю полноту ответственности за неё ("Кровь Его на нас и на детях наших").
Христос перед Пилатом
А теперь давайте снова взглянем на себя. Когда вместо того, чтобы быть со Христом, мы оказываемся с Пилатом? Очевидно, тогда, когда Христос-Спаситель вместо Бога становится для нас просто "бродячим проповедником", просто "великим учителем человечества", пусть даже этот титул и написан с заглавной буквы. Когда вместо Единственного, вместо Первого и Последнего, мы начинаем видеть во Христе "одного из..." - и дальше уже не важно, из кого именно. Когда мы пытаемся растворить в "плюрализме мнений" уникальность Евангельского Откровения. Когда мы начинаем видеть в Евангелии просто "историческое повествование", на которое "наслоилось множество фольклорных деталей и человеческих домыслов", когда, подобно Льву Толстому, начинаем пытаться "очистить" Евангелие от этих мнимых "наслоений" - и в первую очередь от вести о Боге и чудесах, о Спасении и о Воскресении. И когда мы проявляем интерес ко всевозможным "альтернативным версиям" Евангельских событий - мы тоже становимся на сторону Пилата и вместе с ним глумимся: "Что есть истина?"
И ещё один важный момент. Пилата интересует только отношение Спасителя к Римской империи. Он готов Его поддерживать - пока и поскольку Спаситель не зовёт народ к бунту. Но спокойно отдаёт Спасителя на растерзание, когда видит, что народ не шутя жаждет Его Крови. Пилат смотрит на Христа не менее утилитарно, чем Иуда, с той лишь разницей, что не возлагает на Него никаких своих надежд. И это духовное состояние делает Пилата, вопреки его собственной воле, распинателем. Таким образом, мы оказываемся с Пилатом, а отнюдь не со Христом, когда пытаемся встроить Бога или Церковь в свои земные политические расчёты. У Церкви нет функции заниматься политикой, у Церкви другая задача - спасать, вести людей на Небо. Та же самая, к слову, задача, которая стояла и перед Христом. Мы можем сколько угодно бороться за права Церкви и за рост её влияния в обществе - но вся эта борьба будет напоминать лишь пилатовские попытки освободить Христа, если во главу угла мы ставим не интересы и задачи самой Церкви, если Церковь рассматривается нами как инструмент для политических расчётов. Сменится политическая конъюнктура (а она имеет свойство меняться) - и глядишь, такой "защитник Церкви" уже находится среди её гонителей, ибо действия Церкви радикально разошлись с его политическими чаяниями. А то и не разошлись - просто в новой обстановке эти чаяния он может реализовать, и не апеллируя к Православию. В этом, как ни странно, Пилат сближается с Иудой. А нам бы подальше держаться от этой парочки. Помоги нам, Господи!
Следующий антагонист Христа, которого мы встречаем на страницах Евангелия - это царь Ирод Антипа. Ирод Антипа был наслышан о чудесах Спасителя и очень хотел Его видеть - в надежде, что Христос покажет ему хоть какое-то чудо. Как мы знаем, Спаситель даже разговаривать с Иродом не стал, да и немудрено. Сказано: не искушай Господа Бога твоего. Бога надо любить не за чудеса и не ради чудес искать Его. Бог есть Сам по Себе - Чудо. Разумный Творец всего безграничного мироздания. Законодатель, установивший законы природы. Да-да, то, что у природы есть законы, прекрасно было известно ветхозаветным авторам, сколько бы ни пытались некоторые неумные люди представить Православную Церковь чем-то, радикально враждебным науке. Известно - и радовало их, что явно проступает в тексте, к примеру, 103 псалма. Величие Божие не может не восхищать того, кто всерьёз о нём задумается. И вот, оказывается, что Этому Величайшему из Царей мы, люди, с нашими грешками и страстишками, с нашим неумением подняться над нуждами дня сегодняшнего, не безразличны. Оказывается, Этот Царь заботится о нас! От одного этого сознания человеком должна бы овладеть безмерная радость. После этого ли - ещё требовать чудес? Но Ирода Бог не интересовал - иначе он не вступил бы в беззаконное сожительство с женой брата своего и не дерзнул бы казнить пророка Божия Иоанна Предтечу. Спасителя же он, скорее всего, воспринимал просто как нечто экзотическое. А когда не получил чаемых чудес - насмеялся над Спасителем.
Впрочем, и Ирод, как и Пилат, был против распятия. Евангелие снова противопоставляет осатанелую толпу, беснующуюся перед пилатовым дворцом, не самому человеколюбивому политическому деятелю той эпохи - и свидетельствует, что Ирод (тот самый, который не поморщился отдать приказ о казни Иоанна Предтечи) не нашёл ни единой вины в Спасителе и облёк его в светлые одежды в знак полного оправдания.
Христос на суде Ирода Антипы
Как нам не оказаться рядом с Иродом, спросите вы? Отвечу. Почаще вспоминать о том, Кто Такой Бог. И о том, кто мы по сравнению с Ним. Проникнуться верноподданническим чувством к Царю Небесному. Возжелать исполнять Его Святую Волю. А проникшись и возжелав - вспомнить, что Богу мы не безразличны, не безразличны настолько, что Он многократно и многообразно Сам говорил нам о том, как любит нас и о нас заботится. И почаще приводить на память те случаи, когда Бог действительно нам помогал - а каждый верующий при желании таких случаев найдёт в своей жизни немало. Благодарность ко Господу - надёжное противоядие от "духа Ирода".
А дальше нас уже поджидает та самая беснующаяся иерусалимская толпа. Безликая, безмозглая и беспощадная. Та самая толпа, на фоне которой даже такие злодеи, как Пилат и Антипа, кажутся благородными и исполненными человеколюбия. Толпа остервенело требует крови, не слушая никаких доводов Пилата. Она требует крови Того, Кому всего пять дней назад возглашала "осанну". И даже жестокое наказание Спасителя плетьми, наказание, совершенно никоим образом Им не заслуженное, не способно умилостивить эту толпу. "Распни! Распни Его!" Толпа легковерна. Она легко по собственной прихоти избирает себе кумиров и столь же легко свергает их. "Ищете Меня не потому, что видели знамение, а потому, что ели хлебы и насытились", - констатирует её духовное состояние Спаситель. А когда Спаситель отказался и дальше играть роль бесконечного "генератора гуманитарной помощи" - ибо Его замысел был ощутимо другим - толпа охотно разочаровалась и легко поддалась на уговоры лицемеров-священников требовать казни Спасителя и освобождения разбойника Вараввы. Варавва был "всажен в темницу за возмущение и убийство", как сказано в синоптических Евангелиях. Христос предводительствовать "возмущением" не собирался, толпа же искала себе вождя именно для возмущения - так что пропаганда Каиафы и иже с ним падала на благоприятную почву.
"Распни, распни Его!"
Вот теперь давайте сами себя проверим: а не вплетаются ли в дружный хор, скандирующий перед Пилатовым дворцом: "Распни, распни Его!" - и наши голоса. Всегда ли мы с гневом отвергаем грязные сплетни, распускаемые по информационному пространству о нашей родной Церкви? Не вступаем ли мы порой в мысленное собеседование с этими сплетнями, не допускаем ли малодушных сомнений: "Дыма без огня не бывает"? Не оправдываем ли такие сомнения, вместо того, чтобы немедленно каяться в них, горделивым помыслом: "Это мы так ереси папизма противостоим!" Нет, это не "противостояние ереси папизма", это - в лучшем случае - ересь протестантизма. Святыми же отцами нам сказано многократно: "Овцы, не пасите пастырей!" Конечно, и человек в рясе (и даже с панагией) - всего лишь человек, конечно, он не обладает той непогрешимостью, которой обладал Христос. Конечно, в том, что не касается догматов Православной Церкви и её нравственного богословия, в том, что касается оценок тех или иных событий истории или современности мы можем не соглашаться с нашими архиереями. Но до той поры, пока они не начали гласно, с кафедры, проповедовать осуждённую Вселенскими Соборами ересь, мы просто не имеем права перестать о них молиться. Как не имеем мы права и на то, чтобы поливать их грязью со страниц СМИ. Отнюдь не случайно заповедь, которую мы в русском синодальном переводе читаем как "не лжесвидетельствуй", в церковно-славянском тексте формулируется гораздо радикальнее: "Не послушествуй на ближняго твоего свидетельства ложна". Включаясь в пропагандистскую кампанию против священноначалия, мы объявляем войну самой Церкви (и да, нет никакой "невидимой Церкви" "истинных" православных христиан, Церковь не существует без видимой иерархии, а последняя - без видимого апостольского преемства). И тот, кто сегодня вещает про "митрополит-бюро", про "жида Гундяева" и " тайно заключённую унию", кто охотно подхватывает тиражируемые по интерету гадости о наших пастырях, кто сладострастно постит про них оскорбительные картиночки, тот уже стоит в той самой иерусалимской толпе, на фоне которой Пилат и Ирод - светочи гуманизма.
Римские солдаты, истязавшие Христа... Сплели терновый венец, возложили Ему на голову и кланялись: "Радуйся, Царю иудейский!" - а потом плевали Ему в лицо и били палками по голове. Далеко не самые выдающиеся представители рода человеческого били и унижали Самого Творца мироздания. Пилат им это приказал? Да нет, Пилат только велел бичевать Спасителя. Глумиться же солдатня начала сама, по собственной инициативе. Как часто мы упиваемся своей властью... Как часто унизить человека, находящегося от нас в зависимом положении и потому - заведомо беззащитного, доставляет нам удовольствие. Мы не жестоки, нет, мы просто... самоутверждаемся. Самим себе хотим таким образом показаться могущественнее и значительнее. И забываем простые слова Спасителя: "То, что вы сделали одному из братьев сих Моих меньших - мне сделали". А забыв о них, оказываемся заодно с той самой римской солдатнёй, звереющей от вседозволенности. Правда, они отталкивающе выглядят со стороны, когда мы читаем о них в Евангелии? Так не будем же им подражать!
Была в Евангелии и ещё одна толпа. Та самая, которая стояла при Кресте Господнем в последние страшные минуты Земной Жизни Спасителя. Та самая толпа, которая насмехалась над Распятым, крича: "Уа, разрушающий церковь и треми деньми созидающий! Сойди с Креста - и уверуем! Иных спасе, Себя ли не может спасти?" Эти тоже, как и римские солдаты, самоутверждались, глядя на Чужое унижение. Но в отличие от солдат, упивавшихся властью, эти, подобно Ироду Антипе, ждали чуда. Того самого чуда, которого Спаситель не планировал - чудесного избавления еврейского народа от римского владычества с последующим завоеванием мирового господства. Когда же они этого чуда не получили - начали глумиться над Христом. Тот, за Кем они прежде готовы были бы пойти и в огонь и в воду (но Он не позвал!), теперь вызывает у них только презрение: "Слабак!" И они радостно спешат Его дотоптать.
Распятие Спасителя
Страшно оказаться в этой толпе, если задуматься о том, над Кем же они, собственно, глумятся. Но не уподобляемся ли этой самой толпе и мы, когда колеблемся в своей вере от разных знамений и чудес, о которых мы слышим за пределами Церкви? А иной раз - и как бы в пределах Церкви, вот только знамения и чудеса эти таковы, что призваны подчеркнуть "безблагодатность" канонической иерархии и подтвердить очередное "альтернативное" богословие, идущее вразрез с Православной догматикой и постановлениями Соборов. Собственно, о том, как относиться к подобным чудесам, предельно чётко сказано в Библии: "Аще и Ангел с Небесе благовестит вам паче, еже приясте, - анафема да будет!" Истина всецело заключена в Священном Писании, в постановлениях Вселенских Соборов, в "консенсус патрум" по основным догматическим вопросам. Никому - даже ангелу с Неба - не дозволено менять догматику. А мы порой с лёгкостью неимоверной принимаем на веру лжеучения, прямо осуждённые Вселенскими Соборами, а на попытки доказать нам нашу неправоту огрызамся: "Старцы говорят!" "Да что ты мне тут всё про свои устаревшие книжки, вот послушай, какое чудо недавно было в Дивеево (в Санаксаре, в Почаеве - добавить по вкусу)! И ты после этого ещё сомневаешься?" И не замечаем того, что наше поведение давно вступило в противоречие с библейскими заповедями, что против нас гремят Апостольские Послания, забываем, что чудеса порой и от бесов бывают "еже прельстити, аще возможно, и избранныя". Требуя от Церкви, чтобы она доказывала нам свою истинность чудесами - не оказываемся ли мы среди тех, кто кричал Христу на Голгофе: "Сойди с Креста - и уверуем"?
И всё-таки, всё-таки... Всё-таки Христос Спаситель не только умер во искупление наших грехов, но и воскрес из мёртвых, разорвав оковы смертные. И каковы бы мы ни были, каковы бы ни были наши грехи, нам ещё не поздно покаяться, попросить, как благоразумный разбойник на Голгофе: "Помяни нас, Господи, во Царствии Своем!" Или как сотник Лонгин исповедать: "Воистину Сей Человек был Сын Божий". Где бы мы ни находились сейчас - нам ещё оставлено покаяние.