К портрету генерала С.Л. Маркова
Одним из главных героев Ледяного похода, стопятилетний юбилей с начала которого мы недавно отмечали, бесспорно является генерал Сергей Леонидович Марков, человек, с именем которого в этом году связаны сразу две круглые даты - стопятилетие со дня его героической гибели в бою с большевиками и 145-летие со дня рождения. Поэтому самое время поговорить об этом человеке подробнее. И вот лишь один, весьма характерный эпизод из его биографии.
Сергей Леонидович Марков
Мы привыкли к тому, что в исторических трудах и мемуарах о 1917 годе демократизация армии расценивается однозначно негативно - как один из факторов, предопределивших крушение русского фронта Первой Мировой войны. И это, безусловно, справедливо. Соответственно, те, кто противодействовал этой демократизации, кто из последних сил пытался вразумить новоявленных правителей и остановить череду идиотских экспериментов в разгар Отечественной войны, воспринимаются как герои, истинные патриоты и чуть ли не исповедники. А те, кто соглашался с демократизацией, начинают выглядеть, если не предателями, то малодушными ничтожествами во всяком случае. Тем интереснее для нас случай, происшедший с Марковым в расположении 2-го Кавказского корпуса.
Время действия - март - апрель 1917-го. До пика солдатских самосудов, до чисток офицерского состава от "контрреволюционного элемента" со стороны самого временного правительства ещё далеко. Ещё не была утверждена Керенским печально известная "Декларация прав солдата". Но недоброй памяти "приказ № 1" уже опубликован. Приказом этим, как известно, учреждались выборные солдатские комитеты, под контроль которых передавалось всё (подчёркиваю: всё) оружие в воинских частях, а солдаты в своих политических выступлениях отныне подчинялись исключительно комитетам (что дало им повод митинговать по случаю каждого боевого приказа и фактически срывать боевые операции, не только наступательные, но и оборонительные). Офицеры, у которых отбиралось оружие, лишались какой бы то ни было реальной власти. И хоть юридическая правомочность данного приказа была более чем сомнительной (издал его некий "петроградский совет рабочих и солдатских депутатов" - явочным порядком возникший самозванный "орган власти"), армия в лице солдат немедленно приняла его к исполнению.
В частности, приказ №1 стал поводом к первой волне солдатских "чисток" командного состава, когда комитеты выносили вотумы недоверия своим офицерам и явночным порядком (тем же самым, каким возникло "временное правительство" - дурной пример заразителен!) отрешать их от должности. Отрешали, разумеется, не за контрреволюционные убеждения и уж тем более - не за профнепригодность. Отрешали - под видом борьбы с контрреволюцией - тех, кто настаивал на необходимости довести войну до убедительной победы, кто дерзал напоминать им о долге перед Родиной и о том, что значительные территории России оккупированы врагом. Кто приказывал идти в атаку или держать оборону, в то время, как солдатской массе хотелось "штыки в землю и по домам", делить помещичьи угодья. И вот, 26 марта 1917 года произошёл один такой показательный случай.
Взбунтовался 2-й Кавказский корпус. Солдатский комитет во главе с прапорщиком Афанасием Иосифовичем Ремнёвым отстранил от командования командира корпуса. Прапорщик Ремнёв, надо сказать - личность колоритная. Этот офицер, родом крестьянин, перед войной служивший приказчиком, никакими особыми заслугами на фронте не отмечен. В наградных документах специалист напрасно будет искать его фамилию - служба его почти всю войну прошла в тыловых частях. Направленный на фронт в составе маршевой роты и оказавшись во 2-м Кавказском корпусе, в 703-м Сурамском полку, он развернул агитацию в пользу того, чтобы на позиции не становиться, а требовать для себя у командования лишних двух недель отдыха. Солдатам прапорщик доходчиво объяснял, что "война нужна только буржуям и генералам" (а между тем, жители Западной Руси изнывали под немецкой оккупацией!), а все офицеры - "враги народа и свободы". Вскоре волнения охватили весь корпус. Солдаты замитинговали, офицеры не могли ни слова им возразить, поскольку не имели личного оружия, а комитетчики открытым текстом грозились их побить. Кончилось дело тем, что мятежники отрешили от должности и арестовали генерала Мехмандарова, а также командира 2-й гренадерской дивизии и его начальника штаба.
Прапорщик Афанасий Иосифович Ремнёв
Сделаем паузу в нашем повествовании и посмотрим, кого же отрешили от должности комитетчики. Генерал Самед-бек Мехмандаров, азербайджанец по национальности, получил боевое крещение в 1875 году во время походов против Кокандского ханства. В 1900 - 1901 годах принимал участие в подавлении восстания ихэтуаней в Китае. Во избежание разглагольствований о "царских сатрапах" и "врагах трудового народа" напомню, что повстанцы в Китае устроили массовую резню христиан, которых убивали с особой жестокостью - чем и спровоцировали против себя карательную экспедицию русской армии. К слову, во время восстания ихэтуаней с Мехмандаровым произошёл весьма характерный случай, сохранившийся в воспоминаниях сослуживцев: "Мимо Мехмандарова дефилировали колонны китайских войск, но без оружия. Получив приказ Ренненкампфа стрелять по ним, Мехмандаров возразил, что по безоружным стрелять он не может. Однако последовал новый приказ с угрозой привлечения к суду, если он будет нарушен. Мехмандаров сделал несколько выстрелов, но через головы (выделено мной - М.М.) безоружных людей". За боевые отличия в китайскую кампанию Мехмандаров был произведён в полковники и награждён золотым оружием за храбрость. Спустя три года Мехмандаров принимал участие в обороне Порт-Артура во время Русско-Японской войны, в ходе которой проявил чудеса храбрости и удостоился Ордена Святого Георгия 4-й степени. Первую Мировую Самед-бек встретил в чине генерал-лейтенанта и в должности командира 21-й пехотной дивизии. Под чутким руководством генерала-азербайджанца эта дивизия стала одной из образцовых. И снова Мехмандаров проявил чудеса личной храбрости, о чём свидетельствуют наградные документы: "В период Козеницких боев, под сильным огнём противника, переправился со 2-й бригадой вверенной ему дивизии через реку Вислу и в течение трех дней отделенный от всякой поддержки рекой без всяких переправ, удерживался с названной бригадой на левом берегу реки, отбивая ряд атак гвардейского германского корпуса, нанося своими частями могучие штыковые удары и сам переходя в наступление, несмотря на то, что бригада буквально со всех сторон расстреливалась жестоким огнём". Уже в декабре 1914 года Мехмандаров получил назначение командиром 2-го Кавказского корпуса. В качестве комкора Самед-бек принимает участие в Праснышской операции, в боях на Сане, у Холма, под Вильно и в ликвидации Свенцянского прорыва. Его боевой путь был отмечен Георгиевским оружием с бриллиантами (очень редкая награда, между прочим!), Орденом Святого Георгия 3-й степени, Орденом Св. Владимира 2-й степени с мечами, Ордена Белого Орла и Ордена Св. Александра Невского. Во главе же своего 2-го Кавказского корпуса он встретил и февральский переворот.
Генерал Самед-бек Мехмандаров
И вот этого-то заслуженного генерала комитетчики, по науськиванию тылового прапорщика Ремнёва, дерзнули отстранить от командования. Что сподвигло их на такое решение, сейчас остаётся только гадать, но, располагая кое-какими сведениями о Мехмандарове, с большой долей уверенности можно утверждать - причиной послужила именно его твёрдая решимость довести войну до победного конца. Мехмандаров, безудержно храбрый и решительный, того же самого требовал и от своих подчинённых, что категорически не вписывалось в планы Ремнёва и тех, кто стоял за ним.
На место Мехмандарова Ремнёв властю председателя солдатского комитета назначил генерала Владимира Онуфриевича Бенескула. Судя по тому, что от него не осталось даже фотографии, он был совершеннейшей посредственностью. Георгиевских наград за ним также не водилось (хотя кое-какие ордена имелись). Факт тот, что Бенескул согласился принять должность командующего корпусом из рук комитета вопреки воинскому уставу, и тем самым наглядно продемонстрировал комитетчикам, что он их боится. А это для Ремнёва было главным критерием.
Вот теперь самое время появиться на сцене нашему главному герою. Сергей Леонидович Марков - генерал для поручений при штабе 10-й армии. 26 марта ему сообщают о возмущении во 2-м корпусе и об отказе 2-й Кавказской гренадерской дивизии выходить на позиции. Реакция Маркова: "Возмутительная история. Вера колеблется: это начало разложения армии". 30 марта собирается армейский съезд. Марков идёт туда, долго говорит, убеждает, доказывает. Съезд выносит резолюцию с осуждением бунта единогласно. 31 марта Марков по приказу командарма едет во 2-й Кавказский корпус. В его дневнике от этого дня появляется мимолётная запись: "Видел Бенескула". Никаких больше подробностей об этой встрече Сергей Леонидович не сообщил, а они-то, эти подробности, очень важны для понимания дальнейшего. Поэтому подробности этой встречи по крупицам приходится собирать из других источников.
Антон Иванович Деникин пишет в "Очерках Русской Смуты": "Известный демагог прапорщик Ремнев с толпой солдат арестовал и сместил командира корпуса ген. Мехмандарова и вручил командование ген. Бенескулу. Марков очень горячо обрушился по этому поводу на ген. Бенескула". Деникину другими словами вторит и сайт "Русская армия в Великой войне". Так и видишь себе эту сцену: Бенескул подходит к генералу из штаба армии, пытаясь объясниться, возможно - даже прося заступничества перед командармом. Марков, бескомпромиссный к любым проявлениям новомодной "демократизации", чётко понимающий, что дурной пример, поданный 2-м Кавказским корпусом, надо пресечь, пока зараза не расползлась по всем фронтам, отчитывает старика (а Бенескул начал свою воинскую службу, когда Маркову было только 2 года), как нашкодившего мальчишку. Отчитывает, вероятно, не стесняясь в выражениях, охваченный праведным гневом и с твёрдым намерением положить конец порочной практике комитетского самоуправства. Марков умел, что называется, приложить - об этом единодушно свидетельствуют его сослуживцы по Белой Армии.
Сергей Леонидович Марков
Дальше был созван корпусной комитет. Марков явился в собрание и снова горячо и убеждённо говорил. В итоге Сергею Леонидовичу удалось добиться от комитета внятного осуждения как Ремнёва, так и поведения 2-й гренадерской дивизии. Комитетчики, так недавно с лёгкостью арестовавшие своего комкора, провожали генерала из армейского штаба овацией. Марков мог бы считать свою задачу выполненной. Но в ночь на 2 апреля произошло неожиданное. Генерал Бенескул, не вынеся учинённого ему разноса и, видимо, опасаясь репрессий со стороны командарма, покончил с собой. О том, что было дальше, пусть нам расскажет сам Марков.
"Днем Головинский сказал мне, что офицеры штаба 2-го кавказского корпуса обвиняют меня в этом, и что они решили написать три письма одинакового содержания ген. Мехмандарову, мне и г-же Бенескул, давая последней право напечатать письмо в газетах. Мне первый раз в жизни сказали, что я убийца. Не выдержал, сделалось дурно, самосознание говорит, что и я виновен. Не надо мне было говорить Бенескулу о некорректности его принятия корпуса из рук прапорщика Ремнева. Я должен был знать его слабость духа, воли, его мягкость. Вечером собрались все наши комитеты и многочисленная публика; я пришел, и заявив, что я убийца, просил судить меня. Через несколько времени за мной прибежали офицеры и солдаты, с просьбой выслушать их постановление. Мое появление, чтение постановления, в котором говорилось, что я поступил, как честный солдат и генерал, и мой уход - сплошная овация всего собрания. И все же, это великий урок на будущее" (конец цитаты; источник).
Поучительная история, не правда ли? И особенно - как раз в прощёное воскресенье, когда нам надлежит хорошенько подумать, кого и чем мы могли обидеть, и успеть попросить прощения. Прав ли был в той ситуации Марков? Принципиально - прав. Поощрять демократизацию армии, самовольное смещение командиров солдатами во время войны было недопустимо. Столь же недопустимым слабоволием, потаканием низменным страстям явился и поступок генерала Бенескула. Оправдать Бенескула невозможно. По долгу службы Марков был обязан отчитать его. Но все эти правильные, очень правильные, абсолютно неизбежные в тех условиях соображения вдруг отошли на второй план перед страшной реальностью: человек сломался и покончил с собой. Погубил свою душу. И в сознании Маркова, остававшегося христианином, шевельнулась тень сомнения в своей... нет, не правоте. Но в правильности действий. Сомнение в том, не стоило ли ему пощадить самолюбие Бенескула, зная слабость его характера. Пощадить - вопреки уставам и вопреки справедливости, ибо жизнь человека и душа человека несоизмеримо важнее.
Это сомнение родило в душе Маркова острое покаянное чувство. А покаянное чувство не позволило ему продолжать и дальше вести себя с начальственной невозмутимостью. Он, никогда в жизни не соглашавшийся ни с какой демократизацией армии, считающий её губительной мерой, вдруг делает исключение и отдаёт себя на суд подчинённым. Впрочем, в этом не было ничего необычного, суды чести давно и прочно вошли в жизнь Русской Императорской Армии. Но без санкции такого суда чести Марков не чувствует себя вправе далее командовать.
Не стоит, впрочем, думать, что гибель Бенескула изменило отношение Маркова к революционным нововведениям. Он до конца оставался непримиримым противником демократизации армии, чему доказательством может служить позиция, занятая им во время Корниловского выступления, а также его последующая служба в Белом Движении. Просто Марков вдруг осознал, что есть принципы - а есть люди. И одно не должно заслонять другого, причём в любой последовательности. Возможно, именно отголоском этого мучительного дня 2 апреля 1917 года стали последующие размышления Маркова в Быховской тюрьме о революции, монархии и республике.
Сергей Леонидович Марков
Мы привыкли к тому, что в исторических трудах и мемуарах о 1917 годе демократизация армии расценивается однозначно негативно - как один из факторов, предопределивших крушение русского фронта Первой Мировой войны. И это, безусловно, справедливо. Соответственно, те, кто противодействовал этой демократизации, кто из последних сил пытался вразумить новоявленных правителей и остановить череду идиотских экспериментов в разгар Отечественной войны, воспринимаются как герои, истинные патриоты и чуть ли не исповедники. А те, кто соглашался с демократизацией, начинают выглядеть, если не предателями, то малодушными ничтожествами во всяком случае. Тем интереснее для нас случай, происшедший с Марковым в расположении 2-го Кавказского корпуса.
Время действия - март - апрель 1917-го. До пика солдатских самосудов, до чисток офицерского состава от "контрреволюционного элемента" со стороны самого временного правительства ещё далеко. Ещё не была утверждена Керенским печально известная "Декларация прав солдата". Но недоброй памяти "приказ № 1" уже опубликован. Приказом этим, как известно, учреждались выборные солдатские комитеты, под контроль которых передавалось всё (подчёркиваю: всё) оружие в воинских частях, а солдаты в своих политических выступлениях отныне подчинялись исключительно комитетам (что дало им повод митинговать по случаю каждого боевого приказа и фактически срывать боевые операции, не только наступательные, но и оборонительные). Офицеры, у которых отбиралось оружие, лишались какой бы то ни было реальной власти. И хоть юридическая правомочность данного приказа была более чем сомнительной (издал его некий "петроградский совет рабочих и солдатских депутатов" - явочным порядком возникший самозванный "орган власти"), армия в лице солдат немедленно приняла его к исполнению.
В частности, приказ №1 стал поводом к первой волне солдатских "чисток" командного состава, когда комитеты выносили вотумы недоверия своим офицерам и явночным порядком (тем же самым, каким возникло "временное правительство" - дурной пример заразителен!) отрешать их от должности. Отрешали, разумеется, не за контрреволюционные убеждения и уж тем более - не за профнепригодность. Отрешали - под видом борьбы с контрреволюцией - тех, кто настаивал на необходимости довести войну до убедительной победы, кто дерзал напоминать им о долге перед Родиной и о том, что значительные территории России оккупированы врагом. Кто приказывал идти в атаку или держать оборону, в то время, как солдатской массе хотелось "штыки в землю и по домам", делить помещичьи угодья. И вот, 26 марта 1917 года произошёл один такой показательный случай.
Взбунтовался 2-й Кавказский корпус. Солдатский комитет во главе с прапорщиком Афанасием Иосифовичем Ремнёвым отстранил от командования командира корпуса. Прапорщик Ремнёв, надо сказать - личность колоритная. Этот офицер, родом крестьянин, перед войной служивший приказчиком, никакими особыми заслугами на фронте не отмечен. В наградных документах специалист напрасно будет искать его фамилию - служба его почти всю войну прошла в тыловых частях. Направленный на фронт в составе маршевой роты и оказавшись во 2-м Кавказском корпусе, в 703-м Сурамском полку, он развернул агитацию в пользу того, чтобы на позиции не становиться, а требовать для себя у командования лишних двух недель отдыха. Солдатам прапорщик доходчиво объяснял, что "война нужна только буржуям и генералам" (а между тем, жители Западной Руси изнывали под немецкой оккупацией!), а все офицеры - "враги народа и свободы". Вскоре волнения охватили весь корпус. Солдаты замитинговали, офицеры не могли ни слова им возразить, поскольку не имели личного оружия, а комитетчики открытым текстом грозились их побить. Кончилось дело тем, что мятежники отрешили от должности и арестовали генерала Мехмандарова, а также командира 2-й гренадерской дивизии и его начальника штаба.
Прапорщик Афанасий Иосифович Ремнёв
Сделаем паузу в нашем повествовании и посмотрим, кого же отрешили от должности комитетчики. Генерал Самед-бек Мехмандаров, азербайджанец по национальности, получил боевое крещение в 1875 году во время походов против Кокандского ханства. В 1900 - 1901 годах принимал участие в подавлении восстания ихэтуаней в Китае. Во избежание разглагольствований о "царских сатрапах" и "врагах трудового народа" напомню, что повстанцы в Китае устроили массовую резню христиан, которых убивали с особой жестокостью - чем и спровоцировали против себя карательную экспедицию русской армии. К слову, во время восстания ихэтуаней с Мехмандаровым произошёл весьма характерный случай, сохранившийся в воспоминаниях сослуживцев: "Мимо Мехмандарова дефилировали колонны китайских войск, но без оружия. Получив приказ Ренненкампфа стрелять по ним, Мехмандаров возразил, что по безоружным стрелять он не может. Однако последовал новый приказ с угрозой привлечения к суду, если он будет нарушен. Мехмандаров сделал несколько выстрелов, но через головы (выделено мной - М.М.) безоружных людей". За боевые отличия в китайскую кампанию Мехмандаров был произведён в полковники и награждён золотым оружием за храбрость. Спустя три года Мехмандаров принимал участие в обороне Порт-Артура во время Русско-Японской войны, в ходе которой проявил чудеса храбрости и удостоился Ордена Святого Георгия 4-й степени. Первую Мировую Самед-бек встретил в чине генерал-лейтенанта и в должности командира 21-й пехотной дивизии. Под чутким руководством генерала-азербайджанца эта дивизия стала одной из образцовых. И снова Мехмандаров проявил чудеса личной храбрости, о чём свидетельствуют наградные документы: "В период Козеницких боев, под сильным огнём противника, переправился со 2-й бригадой вверенной ему дивизии через реку Вислу и в течение трех дней отделенный от всякой поддержки рекой без всяких переправ, удерживался с названной бригадой на левом берегу реки, отбивая ряд атак гвардейского германского корпуса, нанося своими частями могучие штыковые удары и сам переходя в наступление, несмотря на то, что бригада буквально со всех сторон расстреливалась жестоким огнём". Уже в декабре 1914 года Мехмандаров получил назначение командиром 2-го Кавказского корпуса. В качестве комкора Самед-бек принимает участие в Праснышской операции, в боях на Сане, у Холма, под Вильно и в ликвидации Свенцянского прорыва. Его боевой путь был отмечен Георгиевским оружием с бриллиантами (очень редкая награда, между прочим!), Орденом Святого Георгия 3-й степени, Орденом Св. Владимира 2-й степени с мечами, Ордена Белого Орла и Ордена Св. Александра Невского. Во главе же своего 2-го Кавказского корпуса он встретил и февральский переворот.
Генерал Самед-бек Мехмандаров
И вот этого-то заслуженного генерала комитетчики, по науськиванию тылового прапорщика Ремнёва, дерзнули отстранить от командования. Что сподвигло их на такое решение, сейчас остаётся только гадать, но, располагая кое-какими сведениями о Мехмандарове, с большой долей уверенности можно утверждать - причиной послужила именно его твёрдая решимость довести войну до победного конца. Мехмандаров, безудержно храбрый и решительный, того же самого требовал и от своих подчинённых, что категорически не вписывалось в планы Ремнёва и тех, кто стоял за ним.
На место Мехмандарова Ремнёв властю председателя солдатского комитета назначил генерала Владимира Онуфриевича Бенескула. Судя по тому, что от него не осталось даже фотографии, он был совершеннейшей посредственностью. Георгиевских наград за ним также не водилось (хотя кое-какие ордена имелись). Факт тот, что Бенескул согласился принять должность командующего корпусом из рук комитета вопреки воинскому уставу, и тем самым наглядно продемонстрировал комитетчикам, что он их боится. А это для Ремнёва было главным критерием.
Вот теперь самое время появиться на сцене нашему главному герою. Сергей Леонидович Марков - генерал для поручений при штабе 10-й армии. 26 марта ему сообщают о возмущении во 2-м корпусе и об отказе 2-й Кавказской гренадерской дивизии выходить на позиции. Реакция Маркова: "Возмутительная история. Вера колеблется: это начало разложения армии". 30 марта собирается армейский съезд. Марков идёт туда, долго говорит, убеждает, доказывает. Съезд выносит резолюцию с осуждением бунта единогласно. 31 марта Марков по приказу командарма едет во 2-й Кавказский корпус. В его дневнике от этого дня появляется мимолётная запись: "Видел Бенескула". Никаких больше подробностей об этой встрече Сергей Леонидович не сообщил, а они-то, эти подробности, очень важны для понимания дальнейшего. Поэтому подробности этой встречи по крупицам приходится собирать из других источников.
Антон Иванович Деникин пишет в "Очерках Русской Смуты": "Известный демагог прапорщик Ремнев с толпой солдат арестовал и сместил командира корпуса ген. Мехмандарова и вручил командование ген. Бенескулу. Марков очень горячо обрушился по этому поводу на ген. Бенескула". Деникину другими словами вторит и сайт "Русская армия в Великой войне". Так и видишь себе эту сцену: Бенескул подходит к генералу из штаба армии, пытаясь объясниться, возможно - даже прося заступничества перед командармом. Марков, бескомпромиссный к любым проявлениям новомодной "демократизации", чётко понимающий, что дурной пример, поданный 2-м Кавказским корпусом, надо пресечь, пока зараза не расползлась по всем фронтам, отчитывает старика (а Бенескул начал свою воинскую службу, когда Маркову было только 2 года), как нашкодившего мальчишку. Отчитывает, вероятно, не стесняясь в выражениях, охваченный праведным гневом и с твёрдым намерением положить конец порочной практике комитетского самоуправства. Марков умел, что называется, приложить - об этом единодушно свидетельствуют его сослуживцы по Белой Армии.
Сергей Леонидович Марков
Дальше был созван корпусной комитет. Марков явился в собрание и снова горячо и убеждённо говорил. В итоге Сергею Леонидовичу удалось добиться от комитета внятного осуждения как Ремнёва, так и поведения 2-й гренадерской дивизии. Комитетчики, так недавно с лёгкостью арестовавшие своего комкора, провожали генерала из армейского штаба овацией. Марков мог бы считать свою задачу выполненной. Но в ночь на 2 апреля произошло неожиданное. Генерал Бенескул, не вынеся учинённого ему разноса и, видимо, опасаясь репрессий со стороны командарма, покончил с собой. О том, что было дальше, пусть нам расскажет сам Марков.
"Днем Головинский сказал мне, что офицеры штаба 2-го кавказского корпуса обвиняют меня в этом, и что они решили написать три письма одинакового содержания ген. Мехмандарову, мне и г-же Бенескул, давая последней право напечатать письмо в газетах. Мне первый раз в жизни сказали, что я убийца. Не выдержал, сделалось дурно, самосознание говорит, что и я виновен. Не надо мне было говорить Бенескулу о некорректности его принятия корпуса из рук прапорщика Ремнева. Я должен был знать его слабость духа, воли, его мягкость. Вечером собрались все наши комитеты и многочисленная публика; я пришел, и заявив, что я убийца, просил судить меня. Через несколько времени за мной прибежали офицеры и солдаты, с просьбой выслушать их постановление. Мое появление, чтение постановления, в котором говорилось, что я поступил, как честный солдат и генерал, и мой уход - сплошная овация всего собрания. И все же, это великий урок на будущее" (конец цитаты; источник).
Поучительная история, не правда ли? И особенно - как раз в прощёное воскресенье, когда нам надлежит хорошенько подумать, кого и чем мы могли обидеть, и успеть попросить прощения. Прав ли был в той ситуации Марков? Принципиально - прав. Поощрять демократизацию армии, самовольное смещение командиров солдатами во время войны было недопустимо. Столь же недопустимым слабоволием, потаканием низменным страстям явился и поступок генерала Бенескула. Оправдать Бенескула невозможно. По долгу службы Марков был обязан отчитать его. Но все эти правильные, очень правильные, абсолютно неизбежные в тех условиях соображения вдруг отошли на второй план перед страшной реальностью: человек сломался и покончил с собой. Погубил свою душу. И в сознании Маркова, остававшегося христианином, шевельнулась тень сомнения в своей... нет, не правоте. Но в правильности действий. Сомнение в том, не стоило ли ему пощадить самолюбие Бенескула, зная слабость его характера. Пощадить - вопреки уставам и вопреки справедливости, ибо жизнь человека и душа человека несоизмеримо важнее.
Это сомнение родило в душе Маркова острое покаянное чувство. А покаянное чувство не позволило ему продолжать и дальше вести себя с начальственной невозмутимостью. Он, никогда в жизни не соглашавшийся ни с какой демократизацией армии, считающий её губительной мерой, вдруг делает исключение и отдаёт себя на суд подчинённым. Впрочем, в этом не было ничего необычного, суды чести давно и прочно вошли в жизнь Русской Императорской Армии. Но без санкции такого суда чести Марков не чувствует себя вправе далее командовать.
Не стоит, впрочем, думать, что гибель Бенескула изменило отношение Маркова к революционным нововведениям. Он до конца оставался непримиримым противником демократизации армии, чему доказательством может служить позиция, занятая им во время Корниловского выступления, а также его последующая служба в Белом Движении. Просто Марков вдруг осознал, что есть принципы - а есть люди. И одно не должно заслонять другого, причём в любой последовательности. Возможно, именно отголоском этого мучительного дня 2 апреля 1917 года стали последующие размышления Маркова в Быховской тюрьме о революции, монархии и республике.