Охота на ведьм по-керенски
Позволю себе немного вернуться к теме Корниловского выступления и его последствий. Как мы уже знаем, после того, как Керенский объявил генерала Корнилова изменником и мятежником, а "мятежный" генерал подчинился требованиям властей и предал себя в руки "революционного правосудия", искренне надеясь, что ему дадут оправдаться, по фронтам прокатилась волна арестов патриотически настроенного генералитета - все, кто выступал за укрепление обороноспособности страны и восстановление дисциплины, оказались в Быховской тюрьме. Их заменили безликие посредственности из молодых да ранних, боящиеся слово поперёк сказать солдатским комитетам. Однако на Дону ещё оставался атаман Алексей Максимович Каледин.
Парадный портрет Алексея Максимовича Каледина
Каледин не участвовал он ни в походе на Петроград для подавления возможного выступления большевиков, который с согласия Керенского предпринял Корнилов, ни в предварительных совещаниях накануне этого похода. Он вообще не знал, что готовится. Но отношение атамана к революционному законотворчеству в военной сфере было хорошо известно. Когда его выдвигали на пост донского атамана, Россию облетел характерный отзыв Алексея Максимовича: "Народ?! Вы говорите народ?! Донским казакам я готов отдать жизнь, но то, что будет, это будет не народ. Будут советы, комитеты, советики, комитетики... Пользы быть не может!" Каледин принимал участие в Московском государственном совещании, на котором поддержал инициативу Корнилова по наведению порядка в армии и в тылу. На этом совещании Каледин озвучил текст т.н. "Декларации казачьих войск", содержавшей, помимо всего прочего, требование "полного упразднения армейских комитетов, соглашаясь лишь на сохранение полковых и ротных (сотенных) с функцией только хозяйственного свойства". Сам Каледин исчерпывающе объяснил этот тезис желанием поддержать Корнилова, собиравшегося требовать ограничения деятельности армейских комитетов исключительно хозяйственными вопросами, требованием ещё более радикальным, чтобы на фоне "казачьей декларации" предложение Корнилова было бы принято в качестве умеренного варианта. Декларация Каледина требовала также запрета митингов и демонстраций в армии, дополнения декларации прав солдата декларацией его обязанностей, восстановление дисциплинарной власти офицеров - как раз всего того, за что так невзлюбили Корнилова левые политики.
Немудрено, что после провала Корниловского выступления взгляды "временных" с опаской обратились на Дон, где оставался на свободе, более того - во главе верных ему казачьих полков, всецелый единомышленник опального главкома. На Дон полетела паническая телеграмма: "Всем, всем, всем! Где бы ни находился атаман Каледин - немедленно его арестовать и доставить в Москву. Керенский".
Сам Каледин встретил известие о Корниловском выступлении в своей родной Усть-Хопёрской станице. Поездку по северным округам Области Войска Донского Каледин, по словам историка Андрея Кручинина, предпринял в связи с поступавшими сведениями о неурожае и о развитии тайного винокурения. То есть - в связи с исполнением своих непосредственных должностных обязанностей в качестве атамана. Весть о мнимом "мятеже", несомненно, расстроила Каледина, но из рабочей колеи не выбила. "Эх, зря так поторопился, - сказал тогда Каледин. - А мы же продолжим свое дело". К слову, такая реакция атамана исчерпывающе доказывает его полную непричастность ни к каким бы то ни было "заговорам", ни конкретно к выступлению Корнилова: Каледин даже не в курсе, что Корнилов на самом деле всего лишь исполнял свою ранее достигнутую договорённость с Керенским и был последним жестоко обманут.
Председатель Донского Круга Митрофан Богаевский звал атамана в Новочеркасск. Посетив родную станицу, Алексей Максимович решил ехать. Но на станции Обливской, где его должен был ждать личный поезд, Каледин никакого поезда не обнаружил. Зато ему вручили ту самую злополучную телеграмму Керенского, объявлявшую его вне закона.
Каледин немедленно выехал в Новочеркасск на личном автомобиле. Примечательно, что этому отважному человеку даже в голову не пришло скрыться - он чувствовал свою ответственность за судьбы казаков, вручивших ему атаманский пернач, и не хотел подставлять их под удар. К тому же Каледин, как потомственный казак, знал древний донской обычай: "С Дону выдачи нет!" - и искренне надеялся, что станичники и ныне не поступятся своими вековыми законами.
Каледин в задумчивой позе
Временное правительство располагало на Дону несколькими запасными пехотными частями, расквартированными в Области. Два батальона при этом стояли непосредственно в Новочеркасске. Казачье же население, в большинстве своём вооружённое и имевшее нехилый боевой опыт, как предполагал Алексей Максимович, останется верным только что избранному атаману. Это было верно, но лишь отчасти. В самих казачьих кругах революционная демократия имела свою опору. Её глашатаем был войсковой старшина Николай Матвеевич Голубов, боевой офицер и реальный герой Первой Мировой войны, надеявшийся сам получить атаманский пернач. В первые же дни после февральского переворота на Дону возник Донской исполнительный комитет. Так что, принимая решение отправиться в Новочеркасск, Каледин серьёзно рисковал.
Андрей Кручинин пишет об этих событиях:
"29-го из Петрограда на всю страну объявили, будто "от атамана казачьих войск Каледина, по сообщению газет, правительством получена телеграмма о присоединении его к Корнилову. В случае, если правительство не договорится с Корниловым, Каледин грозит прервать сообщение Москвы с югом…"
В ближайших к Дону областях "в инициативном порядке" выносились резолюции о задержании "мятежника Каледина" (напомним, что в тех условиях любое "задержание" было чревато немедленным и зачастую зверским самосудом!). В Царицыне и Ростове собирались отряды, чтобы перехватить Атамана по дороге. В Ростове бушует Голубов ("Русский народ возведет на эшафот офицерство, и это будет по заслугам!"), и вскоре он тоже бросится на поиски генерала, получив от Царицынского Совдепа "приказ" о своем назначении "атаманом вместо Каледина". Все преследователи, однако, вернулись ни с чем: Каледин благополучно добрался до Новочеркасска" (конец цитаты).
Так, собственно, и получилось. При подъезде к городу автомобиль атамана был остановлен возбуждённой толпой из солдат запасных полков, которых с трудом сдерживали две сотни казаков. Благодаря им Каледину удалось преодолеть толпу и попасть в город. По пути его встретил взвод конных донцов, выделенный Кругом для его охраны. Каледин от эскорта отказался: "Спасибо за заботу и преданность, станичники, но атаман на Донской земле в охране не нуждается!"
"Когда я увидел красногвардейцев, - вспоминал впоследствии об этих событиях сам Каледин, - то, признаюсь, не отнимал руки от револьвера. Нельзя сказать, чтобы я их трусил, но у меня было такое состояние, что за рубашкой, по спине, по груди и по всему телу ползли какие-то скользкие, холодные, отвратительные черви. Так мерзко было на душе, что вот эта гадость должна сцапать меня и удушить своими грязными щупальцами".
Донской казак
На самом же Круге, где предводительствовал горячий сторонник Каледина Митрофан Богаевский, телеграмма "временного правительства" была встречена, как пишет историк Валентин Рунов, с недоверием. Решено было для начала обеспечить неприкосновенность атамана, а уже потом разбираться в выдвинутых против него обвинениях.
Дальше хотелось бы предоставить слово самому Рунову - чтобы вы, дорогие читатели, прочувствовали атмосферу, в которой Каледин возвращался в свою столицу:
"Здесь уже начали собираться на заседание члены Донского правительства. Они встретили Каледина стоя. В наступившей напряженной тишине необычно громко прозвучал голос Митрофана Богаевского.
- Добро пожаловать, господин Войсковой атаман, в столицу земли войска Донского, откуда с давних времен выдачи нет. Мы тебя выбрали, мы, если потребуется, и сами судить тебя будем. А пока занимай свое место и начинай заседание…
Каледин медленно прошел через весь зал на свое место и сел за стол, на котором лежал атаманский пернач. Он взял его и тут же положил обратно.
- Всем известно, какое обвинение против меня выдвинуто Временным правительством? - спросил громко и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Тяжкое обвинение. Я не виновен. Но пусть это увидят и те, кто нынче сомневается в своем Атамане. Поэтому, согласно древнему казачьему обычаю, до выяснения дела слагаю с себя звание Войскового атамана и отдаюсь на суд ваш, в справедливости которого не сомневаюсь.
Алексей Максимович поклонился собравшимся и покинул зал заседания" (конец цитаты).
Как видим, правительственная "охота на ведьм" пресекалась древним казачьим правом. На него опирался в своих надеждах Каледин, на нём же основывал свою позицию и Митрофан Богаевский. С Дону выдачи нет. Избрав Каледина своим атаманом, донцы оказали ему доверие. Более того: они уговаривали Каледина принять атаманский пост. Теперь атаман мог положиться на это доверие казаков, а казаки - получали возможность доказать ему, что их слово твёрдо, а их решение не колеблется от первого же ветерка из Петрограда.
Узнав о решении Круга, Керенский впал в бешенство, пытался даже запретить сессию Круга и отступил лишь после того, как убедился: реальных средств справиться с казаками у него попросту нет. 10 сентября 1917 года Донское правительство приняло резолюцию следующего содержания: "Донскому Войску, а вместе с ним всему казачеству нанесено тяжкое оскорбление. Правительство, имевшее возможность по прямому проводу проверить нелепые слухи о Каледине, вместо этого предъявило ему обвинение в мятеже, мобилизовало два военных округа, Московский и Казанский, объявило на военном положении города, отстоящие на сотни верст от Дона, отрешило от должности и приказало арестовать избранника Войска на его собственной территории при посредстве вооруженных солдатских команд. Несмотря на требование Войскового Правительства, оно, однако, не представило никаких доказательств своих обвинений… Ввиду всего этого Войсковой Круг объявляет, что дело о мятеже - провокация или плод расстроенного воображения" (текст этой резолюции см. здесь и здесь).
Каледин резко отверг выдвинутые против него абсурдные обвинения в сепаратизме, заявив, что всегда выступал даже против федерализации России. И уж тем более ему и в голову не могло прийти "прервать сообщение Дона с центом", как приписали ему газеты "революционной демократии". Следствие же, начатое против него Кругом по его собственному ходатайству, продолжалось неделю и ожидаемо завершилось полным оправданием атамана.
Круг потребовал от временного правительства немедленного публичного опровержения всех выдвинутых против Каледина обвинений и расследования "ложных сообщений и поспешных мероприятий, на них основанных". Тем же решением Круга Каледину прямо запрещался выезд в Москву для дачи показаний правительственной следственной комиссии.
Таким образом, на Дону мы видим реально работающие механизмы народоправства. Казачество проявило должную организованность и верность единожды принятому решению. И потакать силам хаоса отнюдь не собиралось, даже в угоду популярной революционной демагогии. У правительства же, сделавшего всё, от него зависящее, для расшатывания дисциплины в армии, не нашлось силы, способной противостоять организованному выступлению казаков. В итоге, начав с истерики в худших традициях средневековой охоты на ведьм, Керенский очень быстро оказался вынужден пойти на попятную. На Дон выехал популярный в войсках генерал Юденич, имевший полномочия "прекратить досадное недоразумение с генералом Калединым".
Николай Юденич
Каледин дал показания Юденичу по поводу выдвинутых против него обвинений и обстановки на Дону в целом. После чего Юденич сделал заявление для местных газет, в которых выражал сожаление, что правительство медлит признать свою ошибку. В своём докладе правительству Николай Николаевич всецело встал на сторону Каледина, заявив, что находит "настоятельно необходимым: издать акт о реабилитации генерала Каледина и восстановление его во всех правах; признать полную правомочность создаваемых казаками органов самоуправления; немедленно вывести из казачьих областей все армейские части, присутствие коих нервирует население и окрыляет большевиков".
17 октября в Петрограде была принята казачья делегация, снова поставившая вопрос об официальной реабилитации Каледина, выводе с Дона разложившихся запасных батальонов и формировании не менее трёх казачьих дивизий, подчинённых непосредственно атаману. По поводу создания казачьих дивизий и вывода с Дона пехоты военный министр заверил казаков, что соответствующие решения им уже приняты. 23 октября правительство официально объявило о снятии с атамана Каледина всех обвинений. Увы, сделано это было слишком поздно: два дня спустя большевистский переворот смёл "временное правительство". Отвергнув руку, протянутую Корниловым, Керенский оказался в политическом вакууме. И запоздалая реабилитация Каледина, не сопровождённая реабилитацией Корнилова, уже ничем не могла ему помочь.
Впоследствии быховские узники, освобождённые из-под стражы генералом Духониным по одиночке и мелкими группыми начнут пробираться на Дон. Туда же будут стекаться члены Алексеевской организации и просто недовольные большевистским переворотом. Атаман Каледин даст приют будущим организаторам Белого Движения и окажет поддержку формирующейся Добровольческой армии. Но это была уже совсем другая история.
Парадный портрет Алексея Максимовича Каледина
Каледин не участвовал он ни в походе на Петроград для подавления возможного выступления большевиков, который с согласия Керенского предпринял Корнилов, ни в предварительных совещаниях накануне этого похода. Он вообще не знал, что готовится. Но отношение атамана к революционному законотворчеству в военной сфере было хорошо известно. Когда его выдвигали на пост донского атамана, Россию облетел характерный отзыв Алексея Максимовича: "Народ?! Вы говорите народ?! Донским казакам я готов отдать жизнь, но то, что будет, это будет не народ. Будут советы, комитеты, советики, комитетики... Пользы быть не может!" Каледин принимал участие в Московском государственном совещании, на котором поддержал инициативу Корнилова по наведению порядка в армии и в тылу. На этом совещании Каледин озвучил текст т.н. "Декларации казачьих войск", содержавшей, помимо всего прочего, требование "полного упразднения армейских комитетов, соглашаясь лишь на сохранение полковых и ротных (сотенных) с функцией только хозяйственного свойства". Сам Каледин исчерпывающе объяснил этот тезис желанием поддержать Корнилова, собиравшегося требовать ограничения деятельности армейских комитетов исключительно хозяйственными вопросами, требованием ещё более радикальным, чтобы на фоне "казачьей декларации" предложение Корнилова было бы принято в качестве умеренного варианта. Декларация Каледина требовала также запрета митингов и демонстраций в армии, дополнения декларации прав солдата декларацией его обязанностей, восстановление дисциплинарной власти офицеров - как раз всего того, за что так невзлюбили Корнилова левые политики.
Немудрено, что после провала Корниловского выступления взгляды "временных" с опаской обратились на Дон, где оставался на свободе, более того - во главе верных ему казачьих полков, всецелый единомышленник опального главкома. На Дон полетела паническая телеграмма: "Всем, всем, всем! Где бы ни находился атаман Каледин - немедленно его арестовать и доставить в Москву. Керенский".
Сам Каледин встретил известие о Корниловском выступлении в своей родной Усть-Хопёрской станице. Поездку по северным округам Области Войска Донского Каледин, по словам историка Андрея Кручинина, предпринял в связи с поступавшими сведениями о неурожае и о развитии тайного винокурения. То есть - в связи с исполнением своих непосредственных должностных обязанностей в качестве атамана. Весть о мнимом "мятеже", несомненно, расстроила Каледина, но из рабочей колеи не выбила. "Эх, зря так поторопился, - сказал тогда Каледин. - А мы же продолжим свое дело". К слову, такая реакция атамана исчерпывающе доказывает его полную непричастность ни к каким бы то ни было "заговорам", ни конкретно к выступлению Корнилова: Каледин даже не в курсе, что Корнилов на самом деле всего лишь исполнял свою ранее достигнутую договорённость с Керенским и был последним жестоко обманут.
Председатель Донского Круга Митрофан Богаевский звал атамана в Новочеркасск. Посетив родную станицу, Алексей Максимович решил ехать. Но на станции Обливской, где его должен был ждать личный поезд, Каледин никакого поезда не обнаружил. Зато ему вручили ту самую злополучную телеграмму Керенского, объявлявшую его вне закона.
Каледин немедленно выехал в Новочеркасск на личном автомобиле. Примечательно, что этому отважному человеку даже в голову не пришло скрыться - он чувствовал свою ответственность за судьбы казаков, вручивших ему атаманский пернач, и не хотел подставлять их под удар. К тому же Каледин, как потомственный казак, знал древний донской обычай: "С Дону выдачи нет!" - и искренне надеялся, что станичники и ныне не поступятся своими вековыми законами.
Каледин в задумчивой позе
Временное правительство располагало на Дону несколькими запасными пехотными частями, расквартированными в Области. Два батальона при этом стояли непосредственно в Новочеркасске. Казачье же население, в большинстве своём вооружённое и имевшее нехилый боевой опыт, как предполагал Алексей Максимович, останется верным только что избранному атаману. Это было верно, но лишь отчасти. В самих казачьих кругах революционная демократия имела свою опору. Её глашатаем был войсковой старшина Николай Матвеевич Голубов, боевой офицер и реальный герой Первой Мировой войны, надеявшийся сам получить атаманский пернач. В первые же дни после февральского переворота на Дону возник Донской исполнительный комитет. Так что, принимая решение отправиться в Новочеркасск, Каледин серьёзно рисковал.
Андрей Кручинин пишет об этих событиях:
"29-го из Петрограда на всю страну объявили, будто "от атамана казачьих войск Каледина, по сообщению газет, правительством получена телеграмма о присоединении его к Корнилову. В случае, если правительство не договорится с Корниловым, Каледин грозит прервать сообщение Москвы с югом…"
В ближайших к Дону областях "в инициативном порядке" выносились резолюции о задержании "мятежника Каледина" (напомним, что в тех условиях любое "задержание" было чревато немедленным и зачастую зверским самосудом!). В Царицыне и Ростове собирались отряды, чтобы перехватить Атамана по дороге. В Ростове бушует Голубов ("Русский народ возведет на эшафот офицерство, и это будет по заслугам!"), и вскоре он тоже бросится на поиски генерала, получив от Царицынского Совдепа "приказ" о своем назначении "атаманом вместо Каледина". Все преследователи, однако, вернулись ни с чем: Каледин благополучно добрался до Новочеркасска" (конец цитаты).
Так, собственно, и получилось. При подъезде к городу автомобиль атамана был остановлен возбуждённой толпой из солдат запасных полков, которых с трудом сдерживали две сотни казаков. Благодаря им Каледину удалось преодолеть толпу и попасть в город. По пути его встретил взвод конных донцов, выделенный Кругом для его охраны. Каледин от эскорта отказался: "Спасибо за заботу и преданность, станичники, но атаман на Донской земле в охране не нуждается!"
"Когда я увидел красногвардейцев, - вспоминал впоследствии об этих событиях сам Каледин, - то, признаюсь, не отнимал руки от револьвера. Нельзя сказать, чтобы я их трусил, но у меня было такое состояние, что за рубашкой, по спине, по груди и по всему телу ползли какие-то скользкие, холодные, отвратительные черви. Так мерзко было на душе, что вот эта гадость должна сцапать меня и удушить своими грязными щупальцами".
Донской казак
На самом же Круге, где предводительствовал горячий сторонник Каледина Митрофан Богаевский, телеграмма "временного правительства" была встречена, как пишет историк Валентин Рунов, с недоверием. Решено было для начала обеспечить неприкосновенность атамана, а уже потом разбираться в выдвинутых против него обвинениях.
Дальше хотелось бы предоставить слово самому Рунову - чтобы вы, дорогие читатели, прочувствовали атмосферу, в которой Каледин возвращался в свою столицу:
"Здесь уже начали собираться на заседание члены Донского правительства. Они встретили Каледина стоя. В наступившей напряженной тишине необычно громко прозвучал голос Митрофана Богаевского.
- Добро пожаловать, господин Войсковой атаман, в столицу земли войска Донского, откуда с давних времен выдачи нет. Мы тебя выбрали, мы, если потребуется, и сами судить тебя будем. А пока занимай свое место и начинай заседание…
Каледин медленно прошел через весь зал на свое место и сел за стол, на котором лежал атаманский пернач. Он взял его и тут же положил обратно.
- Всем известно, какое обвинение против меня выдвинуто Временным правительством? - спросил громко и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Тяжкое обвинение. Я не виновен. Но пусть это увидят и те, кто нынче сомневается в своем Атамане. Поэтому, согласно древнему казачьему обычаю, до выяснения дела слагаю с себя звание Войскового атамана и отдаюсь на суд ваш, в справедливости которого не сомневаюсь.
Алексей Максимович поклонился собравшимся и покинул зал заседания" (конец цитаты).
Как видим, правительственная "охота на ведьм" пресекалась древним казачьим правом. На него опирался в своих надеждах Каледин, на нём же основывал свою позицию и Митрофан Богаевский. С Дону выдачи нет. Избрав Каледина своим атаманом, донцы оказали ему доверие. Более того: они уговаривали Каледина принять атаманский пост. Теперь атаман мог положиться на это доверие казаков, а казаки - получали возможность доказать ему, что их слово твёрдо, а их решение не колеблется от первого же ветерка из Петрограда.
Узнав о решении Круга, Керенский впал в бешенство, пытался даже запретить сессию Круга и отступил лишь после того, как убедился: реальных средств справиться с казаками у него попросту нет. 10 сентября 1917 года Донское правительство приняло резолюцию следующего содержания: "Донскому Войску, а вместе с ним всему казачеству нанесено тяжкое оскорбление. Правительство, имевшее возможность по прямому проводу проверить нелепые слухи о Каледине, вместо этого предъявило ему обвинение в мятеже, мобилизовало два военных округа, Московский и Казанский, объявило на военном положении города, отстоящие на сотни верст от Дона, отрешило от должности и приказало арестовать избранника Войска на его собственной территории при посредстве вооруженных солдатских команд. Несмотря на требование Войскового Правительства, оно, однако, не представило никаких доказательств своих обвинений… Ввиду всего этого Войсковой Круг объявляет, что дело о мятеже - провокация или плод расстроенного воображения" (текст этой резолюции см. здесь и здесь).
Каледин резко отверг выдвинутые против него абсурдные обвинения в сепаратизме, заявив, что всегда выступал даже против федерализации России. И уж тем более ему и в голову не могло прийти "прервать сообщение Дона с центом", как приписали ему газеты "революционной демократии". Следствие же, начатое против него Кругом по его собственному ходатайству, продолжалось неделю и ожидаемо завершилось полным оправданием атамана.
Круг потребовал от временного правительства немедленного публичного опровержения всех выдвинутых против Каледина обвинений и расследования "ложных сообщений и поспешных мероприятий, на них основанных". Тем же решением Круга Каледину прямо запрещался выезд в Москву для дачи показаний правительственной следственной комиссии.
Таким образом, на Дону мы видим реально работающие механизмы народоправства. Казачество проявило должную организованность и верность единожды принятому решению. И потакать силам хаоса отнюдь не собиралось, даже в угоду популярной революционной демагогии. У правительства же, сделавшего всё, от него зависящее, для расшатывания дисциплины в армии, не нашлось силы, способной противостоять организованному выступлению казаков. В итоге, начав с истерики в худших традициях средневековой охоты на ведьм, Керенский очень быстро оказался вынужден пойти на попятную. На Дон выехал популярный в войсках генерал Юденич, имевший полномочия "прекратить досадное недоразумение с генералом Калединым".
Николай Юденич
Каледин дал показания Юденичу по поводу выдвинутых против него обвинений и обстановки на Дону в целом. После чего Юденич сделал заявление для местных газет, в которых выражал сожаление, что правительство медлит признать свою ошибку. В своём докладе правительству Николай Николаевич всецело встал на сторону Каледина, заявив, что находит "настоятельно необходимым: издать акт о реабилитации генерала Каледина и восстановление его во всех правах; признать полную правомочность создаваемых казаками органов самоуправления; немедленно вывести из казачьих областей все армейские части, присутствие коих нервирует население и окрыляет большевиков".
17 октября в Петрограде была принята казачья делегация, снова поставившая вопрос об официальной реабилитации Каледина, выводе с Дона разложившихся запасных батальонов и формировании не менее трёх казачьих дивизий, подчинённых непосредственно атаману. По поводу создания казачьих дивизий и вывода с Дона пехоты военный министр заверил казаков, что соответствующие решения им уже приняты. 23 октября правительство официально объявило о снятии с атамана Каледина всех обвинений. Увы, сделано это было слишком поздно: два дня спустя большевистский переворот смёл "временное правительство". Отвергнув руку, протянутую Корниловым, Керенский оказался в политическом вакууме. И запоздалая реабилитация Каледина, не сопровождённая реабилитацией Корнилова, уже ничем не могла ему помочь.
Впоследствии быховские узники, освобождённые из-под стражы генералом Духониным по одиночке и мелкими группыми начнут пробираться на Дон. Туда же будут стекаться члены Алексеевской организации и просто недовольные большевистским переворотом. Атаман Каледин даст приют будущим организаторам Белого Движения и окажет поддержку формирующейся Добровольческой армии. Но это была уже совсем другая история.