Трагическое самоослепление
В воспоминаниях А.А. Брусилова обретается один весьма красноречивый эпизод. Во время последней встречи генерала с императрицей Александрой Фёдоровной, незадолго до начала знаменитого Брусиловского прорыва, императрица подарила Алексею Алексеевичу образок свт. Николая Чудотворца - как своё напутственное благословение. Александра Фёдоровна близко к сердцу принимала судьбу русской армии, истекавшей кровью в неравной борьбе с очередными евроинтеграторами. Но для внимания к Брусилову у неё были особые причины: жена Алексея Алексеевича активно трудилась в созданной стараниями царицы сети благотворительных организаций, формировавших и отправлявших на фронт санитарные поезда, поезда-склады (с медицинскими принадлежностями) и поезда-бани.
Императрица Александра Фёдоровна в годы Первой Мировой войны
лично работала в госпитале в качестве сестры милосердия и даже ассистировала при операциях
О дальнейшей судьбе этого образка Брусилов пишет так: "Странная вещь произошла с образком св. Николая, который она мне дала при этом последнем нашем свидании. Эмалевое изображение лика святого немедленно же стерлось, и так основательно, что осталась лишь одна серебряная пластинка. Суеверные люди были поражены, а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении. Одно твердо знаю, что нелюбовь этой глубоко несчастной, роковой для нашей родины женщины я ничем сознательно не заслужил".
Самого себя Брусилов, естественно, ставит выше "суеверных людей". Но поразительна реакция: явное чудо (которое Брусилов просто отверг, как неудобное для себя, но многие заметили) было истолковано в пользу того, что благословение императрицы, дескать, было лицемерным, и святой "не пожелал участвовать в этом лицемерном благословении". Не разделяя суеверий окружающих, Брусилов в то же время полностью, слово в слово повторяет их досужие сплетни об императрице, называя её "роковой для нашей Родины женщиной" в то самое время, когда она лично, забыв про свой царский статус, не покладая рук трудилась в госпитале простой сестрой милосердия. В то самое время, когда сформированные императрицей на собственные деньги поезда-склады и поезда-бани ездили по фронтам, существенно облегчая жизнь солдат (по признанию самого Брусилова, без этих поездов большинство раненых не смогли бы получить своевременную медицинскую помощь, а жена генерала сама работала на них). Более того, Брусилов не говорит об этом в открытую, но оставляет недвусмысленный намёк на то, что считал императрицу "германской шпионкой": на заданный ему вопрос о сроках наступления Брусилов уклонился от прямого ответа, подчеркнув, что эти сведения слишком секретны.
Генерал А.А. Брусилов
Генерал-адъютант не дал себе труда даже задуматься о том, что неодобрение святителя Николая, проявившееся в странном исчезновении лика святого с образка, может относиться вовсе и не к императрице Александре Фёдоровне. А к нему самому. В его голове даже не шевельнулось сомнений, что его собственное баловство с оккультизмом и спиритизмом, его собственное увлечение богохульными книжками Блаватской - дело, мягко говоря, не богоугодное, и что перед наступлением не мешало бы принести в этом грехе чистосердечное покаяние перед священником. Брусилов не задумался и о том, что его отношение к царице тоже есть самый настоящий грех, и что этот грех тоже стоило бы поисповедать. Бог даровал (да-да, именно даровал!) генералу явное чудо, призывая Алексея Алексеевича на покаяние. Но Брусилов от этого чуда отмахнулся, как от назойливой мухи.
Вот такие вот настроения царили в образованном русском обществе накануне рокового Февраля-1917. Стоит ли удивляться, что жить Российской Империи при таких настроениях оставалось всего несколько месяцев?
Императрица Александра Фёдоровна в годы Первой Мировой войны
лично работала в госпитале в качестве сестры милосердия и даже ассистировала при операциях
О дальнейшей судьбе этого образка Брусилов пишет так: "Странная вещь произошла с образком св. Николая, который она мне дала при этом последнем нашем свидании. Эмалевое изображение лика святого немедленно же стерлось, и так основательно, что осталась лишь одна серебряная пластинка. Суеверные люди были поражены, а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении. Одно твердо знаю, что нелюбовь этой глубоко несчастной, роковой для нашей родины женщины я ничем сознательно не заслужил".
Самого себя Брусилов, естественно, ставит выше "суеверных людей". Но поразительна реакция: явное чудо (которое Брусилов просто отверг, как неудобное для себя, но многие заметили) было истолковано в пользу того, что благословение императрицы, дескать, было лицемерным, и святой "не пожелал участвовать в этом лицемерном благословении". Не разделяя суеверий окружающих, Брусилов в то же время полностью, слово в слово повторяет их досужие сплетни об императрице, называя её "роковой для нашей Родины женщиной" в то самое время, когда она лично, забыв про свой царский статус, не покладая рук трудилась в госпитале простой сестрой милосердия. В то самое время, когда сформированные императрицей на собственные деньги поезда-склады и поезда-бани ездили по фронтам, существенно облегчая жизнь солдат (по признанию самого Брусилова, без этих поездов большинство раненых не смогли бы получить своевременную медицинскую помощь, а жена генерала сама работала на них). Более того, Брусилов не говорит об этом в открытую, но оставляет недвусмысленный намёк на то, что считал императрицу "германской шпионкой": на заданный ему вопрос о сроках наступления Брусилов уклонился от прямого ответа, подчеркнув, что эти сведения слишком секретны.
Генерал А.А. Брусилов
Генерал-адъютант не дал себе труда даже задуматься о том, что неодобрение святителя Николая, проявившееся в странном исчезновении лика святого с образка, может относиться вовсе и не к императрице Александре Фёдоровне. А к нему самому. В его голове даже не шевельнулось сомнений, что его собственное баловство с оккультизмом и спиритизмом, его собственное увлечение богохульными книжками Блаватской - дело, мягко говоря, не богоугодное, и что перед наступлением не мешало бы принести в этом грехе чистосердечное покаяние перед священником. Брусилов не задумался и о том, что его отношение к царице тоже есть самый настоящий грех, и что этот грех тоже стоило бы поисповедать. Бог даровал (да-да, именно даровал!) генералу явное чудо, призывая Алексея Алексеевича на покаяние. Но Брусилов от этого чуда отмахнулся, как от назойливой мухи.
Вот такие вот настроения царили в образованном русском обществе накануне рокового Февраля-1917. Стоит ли удивляться, что жить Российской Империи при таких настроениях оставалось всего несколько месяцев?