Разом назавжди
В переводе с украинского - родного языка казаков-кубанцев - это означает "вместе навсегда". 30 марта 1918 года так казалось и измождённым двухдневным боем и тяжёлым переходом добровольцам Корнилова, и рядовым бойцам Кубанского правительственного отряда. В тот день 100 лет тому назад командование Добровольческой Армии и представители Кубанского краевого правительства договорились об объединении сил в борьбе против большевизма. Кубань, как и думали вожди белого добровольчества, проявила большую склонность к решительным антибольшевистским действиям, тем более, что несколько дней назад столица войска была захвачена красными. Увы, очень быстро выяснилось, что объединение сил имело множество "подводных камней", главным из которых оказался пресловутый "казачий сепаратизм".
От имени Добровольческой Армии в переговорах участвовали генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Романовский, Эрдели и Марков. Деникин накануне слёг в тяжёлом состоянии с бронхитом - да и немудрено, после такого перехода и такой переправы. Тем не менее, по случаю прибытия кубанской делегации он превозмог болезнь и встал. А делегация и впрямь прибыла представительная кубанский войсковой атаман Филимонов, председатель краевой законодательной рады Мыкола Рябовол со своим заместителем ("товарищем председателя") Султан-Шахим-Гиреем, глава краевого правительства Лука Быч и командующий кубанским правительственным отрядом генерал Виктор Леонидович Покровский. Последний заслуживает того, чтобы рассказать о нём более подробно.
Виктор Леонидович Покровский в императорской армии носил чин штабс-капитана. Окончил Одесский кадетский корпус и Павловское военное училище (отличавшееся, между прочим, наиболее строгими порядками). В 2014 году окончил также офицерскую авиационную школу в Севастополе. В Первой Мировой войне принимал участие в качестве военного лётчика, был удостоен Ордена Святого Георгия 4-й степени. В начале 1918 года Виктор Покровский оказался на Кубани, где возникла краевая рада и войсковое правительство. По поручению Рады Покровский взялся за формирование кубанского правительственного отряда для борьбы с большевиками. Поскольку его прежний чин штабс-капитана для такого поручения казался несолидным, Покровский был произведён в полковники, а с 1 марта 1918 года - в генерал-майоры. Назначение оказалось удачным - в течение января 1918 года Покровский со своими добровольцами-казаками нанёс большевикам чувствительные поражения под Энемом и у станицы Георгие-Афипской.
Не будучи природным казаком, Покровский, разумеется, не мог разделять идей казачьего сепаратизма. Он просто хотел бороться с большевиками, в которых видел разрушителей России. Об этом свидетельствует его беспощадное отношение не только к красным, но и к сочувстувующим им крестьянам. Покровский был едва ли не единственным белым генералом на Юге России, кто казнил сочувствующих. Мрачный ореол "вешателя" сопровождал его на протяжении всей Гражданской войны и вызывал критические замечания даже со стороны соратников по Белой Борьбе. Бессудные расправы, конечно, не есть хорошо, но гражданские войны в белых перчатках и не ведут. Жестокость Гражданской войны была обоюдна, инициатива террора исходила от большевиков, масштабы красного террора в разы превосходили "преступления" Покровского - так что его действия вполне могут рассматриваться в том же контексте, что и знаменитый указ Столыпина о военно-полевых судах в 1905 году. За что Покровскому безоговорочно следует сказать спасибо - за бескомпромиссность в отстаивании террориториальной целостности России, за сознательную, открытую и бескомпромиссную борьбу против проявлений казачьего сепаратизма, буйным цветом расцветшего на кубанской земле, в особенности - после освобождения Екатеринодара.
Наблюдательный Деникин так аттестовал Покровского: "Довольно нетерпимое в своих отношениях к не казачьему и не кубанскому элементу кубанское правительство принуждено было, минуя своих генералов, вручить командование войсками капитану Покровскому, произведенному правительством за бой под Эйнемом в полковники. Покровский был молод, малого чина и военного стажа и никому неизвестен. Но проявлял кипучую энергию, был смел, жесток, властолюбив и не очень считался с «моральными предрассудками». Одна из тех характерных фигур, которые в мирное время засасываются тиной уездного захолустья и армейского быта, а в смутные дни вырываются кратковременно, но бурно на поверхность жизни. Как бы то ни было, он сделал то, чего не сумели сделать более солидные и чиновные люди: собрал отряд, который один только представлял из себя фактическую силу, способную бороться и бить большевиков. Успех под Эйнемом окончательно укрепил его авторитет в глазах правительства. Но для преобладающей массы добровольцев имя его не говорило ничего".
Виктор Леонидович Покровский,
командир кубанского правительственного отряда.
Деникин же верно подмечает (подтверждённые другими мемуаристами) коренные отличия между краевой Радой и отрядом Покровского. В отряде господствовала чисто военная психология и русский патриотизм, да и не мудрено - в противном случае этот отряд не смог бы воевать. Там с подозрением косились на сложную конструкцию кубанской власти, очень сильно напоминавшую не то совет рабочих и солдатских депутатов, не то солдатский комитет, не то учредилку. А отмежевание кубанского правительства от общерусской идеи, стремление отстаивать только и исключительно интересы войска - и вовсе порождали глухую неприязнь. Стоит ли удивляться, что Покровский уже накануне похода на Новодмитриевскую прибыл в расположение Добровольческой Армии вместе с Черкесским полком своего отряда, предложив от себя лично объединение сил. Перспектива такого объединения не могла не радовать добровольцев - по сведениям Покровского, в его распоряжении находились 3 тысячи человек, то есть силы Добровольческой Армии удваивались. После занятия Новодмитриевской офицеры отряда прислали своих представителей доложить, что подчиняются только генералу Корнилову, и если краевое правительство на полное слияние армий не пойдёт, то они в полном составе перейдут в армию самовольно.
О кубанском же войсковом правительстве и Раде Деникин пишет, отмечая такие их отрицательные черты, как нетерпимость ко всему неказачьему и некубанскому, отмежевание от общегосударственных русских интересов, громоздкость и неповоротливость новых органов власти, безоглядная погоня за демократизмом - при полной оторванности от рядового казачества и его устремлений. Приводит Антон Иванович и слова главы кубанского правительства Луки Быча, исчерпывающе характеризующие предательскую по сути позицию казачьей верхушки: "Помогать Добровольческой армии, значит готовить вновь поглощение Кубани Россией".
Лука Быч - один из наиболее ярких представителей казачьего сепаратизма
в Гражданской войне 1918 - 1922 годов.
Итак, состав Кубанской делегации был неоднороден и не имел единой политической платформы. С одной стороны - Покровский, обласканный кубанскими властями и успевший сродниться с казачеством и его интересами, но в то же время - патриот и государственник. С другой - политические авантюристы, бредившие построением независимого кубанского государства. Совершенно очевидно было, что представители кубанской власти попытаются воспрепятствовать объединению сил, даже ценой своего окончательного разгрома большевиками. Столь же очевидно было и то, что опираться казачьи сепаратисты могли только на отряд Покровского - а как раз этот отряд и не собирался поддерживать их сепаратистских устремлений, тяготея к Корнилову не только как к носителю общенациональной идеи, но и как к яркому вождю, в победу которого тогда верили очень многие. Таким образом, командование ДобрАрмии, сыграв на противоречиях между Радой и Покровским, могло бы эффективно добиться того, к чему стремилось - но командование совершенно не знало Покровского. И потому не относилось к нему слишком всерьёз.
Ход переговоров Деникин, стараясь максимально передать свои собственные настроения времён 1918 года, описывает так: "Начались томительно долгие нудные разговоры, к которых одна сторона вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как «конституция суверенной Кубани», необходимость «автономной армии», как опоры правительства и т. д. Они не договаривали еще одного своего мотива - страха перед личностью Корнилова: как бы вместе с Кубанским отрядом он не поглотил и их призрачную власть, за которую они так цепко держались. Этот страх сквозил в каждом слове. На нас после суровой, жестокой и простой обстановки похода и боя от этого совещания вновь повеяло чем то старым, уже, казалось, похороненным, напомнившим лето 1917 года - с бесконечными дебатами революционной демократии, доканчивавшей разложение армии. Зиму в Новочеркасске и Ростове - с разговорами донского правительства, дум и советов, подготовлявшими вступление на Дон красных войск Сиверса... А за стеною жизнь, настоящая жизнь уже напоминала о себе громким треском рвавшихся на площади и возле дома гранат.
Нелепый спор продолжался. Корнилов заявил категорически, что он не согласен командовать «автономными» армиями, и пусть в таком случае выбирают другого" (конец цитаты). В схожих интонациях, хоть и менее подробно, пишет об этих переговорах В.Е. Павлов. Он, однако, сообщает одну важную и очень колоритную подробность: "Это совещание шло в то время, когда на южной окраине станицы разгорался бой с наступавшими красными, и когда в районе Штаба рвались неприятельские снаряды. Пришедший с наблюдательного пункта - колокольни, поручик Гернберг, доложил генералу Корнилову о подходе красных к станице, указав направление их движения и их силы.
- Сергей Леонидович! - сказал генерал Корнилов генералу Маркову. - Распорядитесь! - Генерал Марков моментально выбежал из дома.
Это повлияло на представителей Кубанского края, и вскоре же был подписан протокол совещания" (конец цитаты).
Итак, припёртая, что называется, к стенке безрадостной перспективной окончательной победы большевиков, находясь под прямой угрозой оказаться в плену у красных, Рада пошла на уступки и признала все требования Корнилова. Окончательный протокол закрепил не только подчинение отряда Покровского командованию Добровольческой Армии, но и право Корнилова реорганизовать этот отряд так, как он найдёт нужным. Вражеские снаряды порой бывают лучшим аргументом в споре.
Быч, тем не менее, попытался спорить и в конце концов заявил, что правительство снимает с себя всякую ответственность и от дальнейшего участия в работе устраняется. Корнилов в ответ вспылил: "Ну нет! Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией".
Лавр Георгиевич Корнилов сам был казаком по происхождению.
Но против казачьего сепаратизма выступал решительно и страстно.
В результате кубанское правительство, как я уже говорил, со всеми требованиями Корнилова согласилось. Но под предлогом "морального удовлетворения" Покровского, который из главнокомандующего пусть маленькой, но всё же самостоятельной армией превращался по сути в обычного строевого офицера, отозвало его в своё распоряжение для формирования новой Кубанской армии. Покровскому, как мы помним, это было не нужно. И находясь в распоряжении краевого правительства, он, по свидетельству В.Е. Павлова, продолжал исправно направлять в Добровольческую Армию новые пополнения из казаков (чем отчасти достигалась одна из целей Первого Кубанского похода). Но пункт соглашения об отдельной Кубанской армии в итоге закладывал мину замедленного действия под единоначалие в Белом Движении Юга России, что выстрелило впоследствии со страшной разрушительной силой в конце 1919 года, в период временных неудач Деникина.
Тем не менее, объединение сил Добровольческой Армии и Кубанского отряда в краткосрочной перспективе 1918 года следует оценить крайне положительно. Измотанная тяжёлыми боями Добровольческая Армия не только получила внушительное пополнение (что позволило ей произвести некоторую реорганизацию своих сил), но и установила прочный контакт с казаками, что позволило ей и в дальнейшем пополняться людьми за счёт кубанских резервов. Таким образом, несмотря на понесённые потери, Добровольческая Армия вернулась из Ледяного Похода не только не поредевшей, но, напротив - пополнившейся людьми. Покровский оставался в распоряжении войскового правительства - но сформированные им казачьи части во второй половие 1918-го и в 1919 годах успешно действовали против большевиков под общим командованием генерала Деникина.
В результате объединения сил двух противобольшевистских отрядов в рядах южно-русского Белого Движения возник новый полк, неоднократно отличившийся в боях с большевиками и знаменитый почти так же, как прославленный "цветные" полки - Корниловский Кубанский конный полк. Этот полк отличился во Втором Кубанском походе, в боях в Закубанье (в частности, под Армавиром). 14 ноября 1918 года казаки Корниловского полка ворвались на станцию Ставрополя, захватили стоявший на вокзале красный бронепоезд. Затем были бои на Манычском направлении и под Царицыном. В общем, новый полк тут же приобрёл себе свою героическую историю, доказав, что он достоин носить имя первого главнокомандующего Добровольческой Армии. А наличие этого полка в рядах армии подчёркивало духовное единство добровольцев с казаками, единство стоящих перед ними целей - назло всем ухищрениям казачьих сепаратистов.
В период Новороссийской катастрофы 1920 года большая часть казаков-корниловцев сложила оружие перед красными и перешла на их сторону. Оставшиеся верными Белой Идее казаки-корниловцы эвакуировались в Крым, где возродили полк. После эвакуации из Крыма в конце 1920 года Корниловский Кубанский полк (вернее, то, что от него осталось) был слит с 1-м Линейным Кубанским казачьим полком. Тем не менее, даже в эмиграции чины полка старались носить свою специфическую униформу - чёрные черкески с белыми кубанками. Среди командиров Корниловского Кубанского полка значились такие выдающиеся представители Белого Движения, как Н.Г. Бабиев и Ф.И. Елисеев.
От имени Добровольческой Армии в переговорах участвовали генералы Корнилов, Алексеев, Деникин, Романовский, Эрдели и Марков. Деникин накануне слёг в тяжёлом состоянии с бронхитом - да и немудрено, после такого перехода и такой переправы. Тем не менее, по случаю прибытия кубанской делегации он превозмог болезнь и встал. А делегация и впрямь прибыла представительная кубанский войсковой атаман Филимонов, председатель краевой законодательной рады Мыкола Рябовол со своим заместителем ("товарищем председателя") Султан-Шахим-Гиреем, глава краевого правительства Лука Быч и командующий кубанским правительственным отрядом генерал Виктор Леонидович Покровский. Последний заслуживает того, чтобы рассказать о нём более подробно.
Виктор Леонидович Покровский в императорской армии носил чин штабс-капитана. Окончил Одесский кадетский корпус и Павловское военное училище (отличавшееся, между прочим, наиболее строгими порядками). В 2014 году окончил также офицерскую авиационную школу в Севастополе. В Первой Мировой войне принимал участие в качестве военного лётчика, был удостоен Ордена Святого Георгия 4-й степени. В начале 1918 года Виктор Покровский оказался на Кубани, где возникла краевая рада и войсковое правительство. По поручению Рады Покровский взялся за формирование кубанского правительственного отряда для борьбы с большевиками. Поскольку его прежний чин штабс-капитана для такого поручения казался несолидным, Покровский был произведён в полковники, а с 1 марта 1918 года - в генерал-майоры. Назначение оказалось удачным - в течение января 1918 года Покровский со своими добровольцами-казаками нанёс большевикам чувствительные поражения под Энемом и у станицы Георгие-Афипской.
Не будучи природным казаком, Покровский, разумеется, не мог разделять идей казачьего сепаратизма. Он просто хотел бороться с большевиками, в которых видел разрушителей России. Об этом свидетельствует его беспощадное отношение не только к красным, но и к сочувстувующим им крестьянам. Покровский был едва ли не единственным белым генералом на Юге России, кто казнил сочувствующих. Мрачный ореол "вешателя" сопровождал его на протяжении всей Гражданской войны и вызывал критические замечания даже со стороны соратников по Белой Борьбе. Бессудные расправы, конечно, не есть хорошо, но гражданские войны в белых перчатках и не ведут. Жестокость Гражданской войны была обоюдна, инициатива террора исходила от большевиков, масштабы красного террора в разы превосходили "преступления" Покровского - так что его действия вполне могут рассматриваться в том же контексте, что и знаменитый указ Столыпина о военно-полевых судах в 1905 году. За что Покровскому безоговорочно следует сказать спасибо - за бескомпромиссность в отстаивании террориториальной целостности России, за сознательную, открытую и бескомпромиссную борьбу против проявлений казачьего сепаратизма, буйным цветом расцветшего на кубанской земле, в особенности - после освобождения Екатеринодара.
Наблюдательный Деникин так аттестовал Покровского: "Довольно нетерпимое в своих отношениях к не казачьему и не кубанскому элементу кубанское правительство принуждено было, минуя своих генералов, вручить командование войсками капитану Покровскому, произведенному правительством за бой под Эйнемом в полковники. Покровский был молод, малого чина и военного стажа и никому неизвестен. Но проявлял кипучую энергию, был смел, жесток, властолюбив и не очень считался с «моральными предрассудками». Одна из тех характерных фигур, которые в мирное время засасываются тиной уездного захолустья и армейского быта, а в смутные дни вырываются кратковременно, но бурно на поверхность жизни. Как бы то ни было, он сделал то, чего не сумели сделать более солидные и чиновные люди: собрал отряд, который один только представлял из себя фактическую силу, способную бороться и бить большевиков. Успех под Эйнемом окончательно укрепил его авторитет в глазах правительства. Но для преобладающей массы добровольцев имя его не говорило ничего".
Виктор Леонидович Покровский,
командир кубанского правительственного отряда.
Деникин же верно подмечает (подтверждённые другими мемуаристами) коренные отличия между краевой Радой и отрядом Покровского. В отряде господствовала чисто военная психология и русский патриотизм, да и не мудрено - в противном случае этот отряд не смог бы воевать. Там с подозрением косились на сложную конструкцию кубанской власти, очень сильно напоминавшую не то совет рабочих и солдатских депутатов, не то солдатский комитет, не то учредилку. А отмежевание кубанского правительства от общерусской идеи, стремление отстаивать только и исключительно интересы войска - и вовсе порождали глухую неприязнь. Стоит ли удивляться, что Покровский уже накануне похода на Новодмитриевскую прибыл в расположение Добровольческой Армии вместе с Черкесским полком своего отряда, предложив от себя лично объединение сил. Перспектива такого объединения не могла не радовать добровольцев - по сведениям Покровского, в его распоряжении находились 3 тысячи человек, то есть силы Добровольческой Армии удваивались. После занятия Новодмитриевской офицеры отряда прислали своих представителей доложить, что подчиняются только генералу Корнилову, и если краевое правительство на полное слияние армий не пойдёт, то они в полном составе перейдут в армию самовольно.
О кубанском же войсковом правительстве и Раде Деникин пишет, отмечая такие их отрицательные черты, как нетерпимость ко всему неказачьему и некубанскому, отмежевание от общегосударственных русских интересов, громоздкость и неповоротливость новых органов власти, безоглядная погоня за демократизмом - при полной оторванности от рядового казачества и его устремлений. Приводит Антон Иванович и слова главы кубанского правительства Луки Быча, исчерпывающе характеризующие предательскую по сути позицию казачьей верхушки: "Помогать Добровольческой армии, значит готовить вновь поглощение Кубани Россией".
Лука Быч - один из наиболее ярких представителей казачьего сепаратизма
в Гражданской войне 1918 - 1922 годов.
Итак, состав Кубанской делегации был неоднороден и не имел единой политической платформы. С одной стороны - Покровский, обласканный кубанскими властями и успевший сродниться с казачеством и его интересами, но в то же время - патриот и государственник. С другой - политические авантюристы, бредившие построением независимого кубанского государства. Совершенно очевидно было, что представители кубанской власти попытаются воспрепятствовать объединению сил, даже ценой своего окончательного разгрома большевиками. Столь же очевидно было и то, что опираться казачьи сепаратисты могли только на отряд Покровского - а как раз этот отряд и не собирался поддерживать их сепаратистских устремлений, тяготея к Корнилову не только как к носителю общенациональной идеи, но и как к яркому вождю, в победу которого тогда верили очень многие. Таким образом, командование ДобрАрмии, сыграв на противоречиях между Радой и Покровским, могло бы эффективно добиться того, к чему стремилось - но командование совершенно не знало Покровского. И потому не относилось к нему слишком всерьёз.
Ход переговоров Деникин, стараясь максимально передать свои собственные настроения времён 1918 года, описывает так: "Начались томительно долгие нудные разговоры, к которых одна сторона вынуждена была доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как «конституция суверенной Кубани», необходимость «автономной армии», как опоры правительства и т. д. Они не договаривали еще одного своего мотива - страха перед личностью Корнилова: как бы вместе с Кубанским отрядом он не поглотил и их призрачную власть, за которую они так цепко держались. Этот страх сквозил в каждом слове. На нас после суровой, жестокой и простой обстановки похода и боя от этого совещания вновь повеяло чем то старым, уже, казалось, похороненным, напомнившим лето 1917 года - с бесконечными дебатами революционной демократии, доканчивавшей разложение армии. Зиму в Новочеркасске и Ростове - с разговорами донского правительства, дум и советов, подготовлявшими вступление на Дон красных войск Сиверса... А за стеною жизнь, настоящая жизнь уже напоминала о себе громким треском рвавшихся на площади и возле дома гранат.
Нелепый спор продолжался. Корнилов заявил категорически, что он не согласен командовать «автономными» армиями, и пусть в таком случае выбирают другого" (конец цитаты). В схожих интонациях, хоть и менее подробно, пишет об этих переговорах В.Е. Павлов. Он, однако, сообщает одну важную и очень колоритную подробность: "Это совещание шло в то время, когда на южной окраине станицы разгорался бой с наступавшими красными, и когда в районе Штаба рвались неприятельские снаряды. Пришедший с наблюдательного пункта - колокольни, поручик Гернберг, доложил генералу Корнилову о подходе красных к станице, указав направление их движения и их силы.
- Сергей Леонидович! - сказал генерал Корнилов генералу Маркову. - Распорядитесь! - Генерал Марков моментально выбежал из дома.
Это повлияло на представителей Кубанского края, и вскоре же был подписан протокол совещания" (конец цитаты).
Итак, припёртая, что называется, к стенке безрадостной перспективной окончательной победы большевиков, находясь под прямой угрозой оказаться в плену у красных, Рада пошла на уступки и признала все требования Корнилова. Окончательный протокол закрепил не только подчинение отряда Покровского командованию Добровольческой Армии, но и право Корнилова реорганизовать этот отряд так, как он найдёт нужным. Вражеские снаряды порой бывают лучшим аргументом в споре.
Быч, тем не менее, попытался спорить и в конце концов заявил, что правительство снимает с себя всякую ответственность и от дальнейшего участия в работе устраняется. Корнилов в ответ вспылил: "Ну нет! Вы не смеете уклоняться. Вы обязаны работать и помогать всеми средствами командующему армией".
Лавр Георгиевич Корнилов сам был казаком по происхождению.
Но против казачьего сепаратизма выступал решительно и страстно.
В результате кубанское правительство, как я уже говорил, со всеми требованиями Корнилова согласилось. Но под предлогом "морального удовлетворения" Покровского, который из главнокомандующего пусть маленькой, но всё же самостоятельной армией превращался по сути в обычного строевого офицера, отозвало его в своё распоряжение для формирования новой Кубанской армии. Покровскому, как мы помним, это было не нужно. И находясь в распоряжении краевого правительства, он, по свидетельству В.Е. Павлова, продолжал исправно направлять в Добровольческую Армию новые пополнения из казаков (чем отчасти достигалась одна из целей Первого Кубанского похода). Но пункт соглашения об отдельной Кубанской армии в итоге закладывал мину замедленного действия под единоначалие в Белом Движении Юга России, что выстрелило впоследствии со страшной разрушительной силой в конце 1919 года, в период временных неудач Деникина.
Тем не менее, объединение сил Добровольческой Армии и Кубанского отряда в краткосрочной перспективе 1918 года следует оценить крайне положительно. Измотанная тяжёлыми боями Добровольческая Армия не только получила внушительное пополнение (что позволило ей произвести некоторую реорганизацию своих сил), но и установила прочный контакт с казаками, что позволило ей и в дальнейшем пополняться людьми за счёт кубанских резервов. Таким образом, несмотря на понесённые потери, Добровольческая Армия вернулась из Ледяного Похода не только не поредевшей, но, напротив - пополнившейся людьми. Покровский оставался в распоряжении войскового правительства - но сформированные им казачьи части во второй половие 1918-го и в 1919 годах успешно действовали против большевиков под общим командованием генерала Деникина.
В результате объединения сил двух противобольшевистских отрядов в рядах южно-русского Белого Движения возник новый полк, неоднократно отличившийся в боях с большевиками и знаменитый почти так же, как прославленный "цветные" полки - Корниловский Кубанский конный полк. Этот полк отличился во Втором Кубанском походе, в боях в Закубанье (в частности, под Армавиром). 14 ноября 1918 года казаки Корниловского полка ворвались на станцию Ставрополя, захватили стоявший на вокзале красный бронепоезд. Затем были бои на Манычском направлении и под Царицыном. В общем, новый полк тут же приобрёл себе свою героическую историю, доказав, что он достоин носить имя первого главнокомандующего Добровольческой Армии. А наличие этого полка в рядах армии подчёркивало духовное единство добровольцев с казаками, единство стоящих перед ними целей - назло всем ухищрениям казачьих сепаратистов.
В период Новороссийской катастрофы 1920 года большая часть казаков-корниловцев сложила оружие перед красными и перешла на их сторону. Оставшиеся верными Белой Идее казаки-корниловцы эвакуировались в Крым, где возродили полк. После эвакуации из Крыма в конце 1920 года Корниловский Кубанский полк (вернее, то, что от него осталось) был слит с 1-м Линейным Кубанским казачьим полком. Тем не менее, даже в эмиграции чины полка старались носить свою специфическую униформу - чёрные черкески с белыми кубанками. Среди командиров Корниловского Кубанского полка значились такие выдающиеся представители Белого Движения, как Н.Г. Бабиев и Ф.И. Елисеев.