политэкономическое
Маркс учил всех советских людей, что социально-экономический строй определяется отношениями собственности. Или что-то вроде того. А может, и наоборот. Во всяком случае, они тесно связаны.
Я думаю, что это и в самом деле так , не только у Маркса.
Поэтому сходные отношения собственности должны соответствовать сходной социальной структуре и государственному устройству. Конечно же трудно тут ожидать жесткой связи, но тенденцию проследить было бы интересно.
Сначала про собственность. В современных цивилизованных странах (в идеале) лицо получает право на имущество согласно писаным законам, и всяким документам: купчим, завещаниям, свидетельствам, реестрам, кадастрам и тому подобным бумагам. Люди в большинстве своем чтут законы и признают друг за другом право на вещь, если это право официально зафиксировано.
Так было не всегда. В старые времена (в средние века, скажем) детально проработанного писаного права не было, регистрации собственности тоже не было, отношения между людьми регулировались правовыми обычаями. А вещь становилась собственностью, если промеж людей было какое-никакое согласие относительно ее принадлежности. Право собственности существовало почти исключительно в человеческих головах, а не в бумагах.
Но на самом-то деле это настоящее право собственности и есть. Вещь принадлежит человеку тогда и только тогда, когда окружающие это признают. А легальное и бумажное оформление этого признания, конечно, желательно, но не обязательно, если общественные обычаи и фактически существующие институты как-то обеспечивают защиту прав собственника на его имущество без бумажек.
Это хорошо иллюстрируется положением в современной России. Как известно, законы у нас действуют поскольку-постольку. Скажем, упоминание Конституции вызывает у граждан усмешку, и не всякий припомнит ее статью, которая бы соблюдалась. Вот и с правом собственности, которое Конституция формально защищает, у нас нет никакой ясности. Законы и практика существуют в каких-то различных пространствах, которые где-то идут параллельно, а где-то пересекаются. Собственность, официально зафиксированная законами и документами фактически не признается ни властью, ни народом, а живые отношения складываются по своим каким-то не всегда прозрачным понятиям.
Скажем, если говорить о крупной собственности на средства производства, то она почти не похожа на собственность нового времени, а наводит на мысли о феодализме, когда суверен наделял своих дружинников бенефициями за службу. Понятно, что в раннефеодальную эпоху, ни о каком “священном” праве собственности на поместье речь не шла, и князь мог прогнать вассала со службы и отобрать пожалованное обратно, если ему позволял силовой ресурс. Это считалось нормальным и справедливым, во всяком случае, первое время, пока поместья не начали наследоваться, превращаться в вотчины, и это наследование не оказалось закреплено обычаем.
Так и у нас крупная собственность зачастую переходит из рук в руки по воле верховной власти. Примеров множество. Первое, что приходит на ум: “Башнефть”, “АВТОВАЗ”. “Владелец” бизнеса остается таковым только пока этот бизнес не понадобился власти. Граждане воспринимают отъем этой собственности как должное, поэтому, на самом деле, они право крупной собственности не признают. То есть его нет.
По своему фактическому правовому положению крупные “собственники” приближается к государственным назначенцам - директорам госкомпаний, которые не только получают личные доходы, сравнимые с доходами частных владельцев, но и распоряжаются производственными фондами с не меньшей свободой. Государственные чиновники - главы ведомств, регионов, местные администраторы - получают большие дополнительные доходы, которые не предусмотрены писаным законом и потому считаются коррупционными. Фактический статус этих групп “дворян” - номинальных владельцев предприятий, директоров госкомпаний и чиновников, получающих ренту со своей должности - постепенно выравнивается. Давно замечено, что у нас важен не контроль за имуществом, а контроль за денежными потоками, источником которых может быть не только имущество, но и сама власть. Средневековый феодал мог получить от сеньора в удел не только землю, но и, например, право взимать плату за перевоз через реку. У нас он может получить нефтяное месторождение, таможню или банк.
Небольшое отступление о коррупции. Коррупция, как любое преступление, является нарушением сложившегося порядка. В цивилизованных странах этот порядок закреплен в писаных законах. Наши кодексы, сочиненные по западным образцам, не отражают сложившиеся обычаи и народное правопонимание. У нас коррупция - не исключение, а правило, системообразующий институт. Те обычаи, которые называют коррупцией, на самом деле такие же бенефиции, как нефтяные месторождения или подряды на строительство. Власть позволяет своим вассалам получать разного рода теневые доходы, и такое несанкционированное официальным законом “кормление” выполняет двоякую функцию: обеспечивает заинтересованность вассала в его уделе и его преданность, поскольку он сидит на крючке легального преследования. (Это вместо оммажа.)
Что касается мелкой собственности, то возможно, ее тоже нет. Вспомним расчистку территории к Олимпиаде. Вспомним художества московского правительства со сносом торговых павильонов, оформленных по всем правилам и даже иногда защищенных судебными решениями. Грядущий снос пятиэтажек в Москве - следующий шаг к полной ликвидации института. Есть у нас мелкая собственность или нет, зависит от того, как граждане прореагируют на эту атаку. Это своего рода тест.
Вернемся теперь к Марксу. Итак, схожая форма собственности должна бы коррелировать со схожей социальной структурой и политическим строем.
А что там у нас? Ага, так и есть.
Вовсю формируются сословия. Представители высшего класса живут по своим собственным законам. Уделы пока не наследуются, но отпрыски благородных семейств принимаются на службу и получают свои феоды в других областях. Политическая жизнь сводится к междоусобицам бояр, которые периодически объединяются, чтобы совместно подавить недовольство мужиков. Пресловутая “вертикаль” охватывает не только государственные структуры и напоминает феодальную пирамиду.
А еще мы можем по аналогии пофантазировать относительно будущих тенденций развития.
Конечно 21 век совсем не то, что 12-ый, полной аналогии нет. Все процессы идут быстрее, жизнь сложнее и запутаннее, население живет в городах, хозяйство совсем не натуральное. Поэтому феодализм у нас с современной спецификой.
Возможно, следует ожидать формирования обычая наследования уделов не только кровными родственниками, но и представителями “кланов”, сформировавшихся по какому-то другому принципу. Закрепление такого наследования в общественном сознании может постепенно привести к постепенному формированию реального (не фиктивно-бумажного) института крупной собственности. Это потребует, конечно, не 500 лет, как в средневековой Европе, но может занять несколько десятилетий. Одновременное усиление кланов - олигархических групп - приведет к политическому соревнованию, аналогичному феодальной раздробленности.
This entry was originally posted at http://mikev.dreamwidth.org/385634.html. Please comment there using OpenID.
Я думаю, что это и в самом деле так , не только у Маркса.
Поэтому сходные отношения собственности должны соответствовать сходной социальной структуре и государственному устройству. Конечно же трудно тут ожидать жесткой связи, но тенденцию проследить было бы интересно.
Сначала про собственность. В современных цивилизованных странах (в идеале) лицо получает право на имущество согласно писаным законам, и всяким документам: купчим, завещаниям, свидетельствам, реестрам, кадастрам и тому подобным бумагам. Люди в большинстве своем чтут законы и признают друг за другом право на вещь, если это право официально зафиксировано.
Так было не всегда. В старые времена (в средние века, скажем) детально проработанного писаного права не было, регистрации собственности тоже не было, отношения между людьми регулировались правовыми обычаями. А вещь становилась собственностью, если промеж людей было какое-никакое согласие относительно ее принадлежности. Право собственности существовало почти исключительно в человеческих головах, а не в бумагах.
Но на самом-то деле это настоящее право собственности и есть. Вещь принадлежит человеку тогда и только тогда, когда окружающие это признают. А легальное и бумажное оформление этого признания, конечно, желательно, но не обязательно, если общественные обычаи и фактически существующие институты как-то обеспечивают защиту прав собственника на его имущество без бумажек.
Это хорошо иллюстрируется положением в современной России. Как известно, законы у нас действуют поскольку-постольку. Скажем, упоминание Конституции вызывает у граждан усмешку, и не всякий припомнит ее статью, которая бы соблюдалась. Вот и с правом собственности, которое Конституция формально защищает, у нас нет никакой ясности. Законы и практика существуют в каких-то различных пространствах, которые где-то идут параллельно, а где-то пересекаются. Собственность, официально зафиксированная законами и документами фактически не признается ни властью, ни народом, а живые отношения складываются по своим каким-то не всегда прозрачным понятиям.
Скажем, если говорить о крупной собственности на средства производства, то она почти не похожа на собственность нового времени, а наводит на мысли о феодализме, когда суверен наделял своих дружинников бенефициями за службу. Понятно, что в раннефеодальную эпоху, ни о каком “священном” праве собственности на поместье речь не шла, и князь мог прогнать вассала со службы и отобрать пожалованное обратно, если ему позволял силовой ресурс. Это считалось нормальным и справедливым, во всяком случае, первое время, пока поместья не начали наследоваться, превращаться в вотчины, и это наследование не оказалось закреплено обычаем.
Так и у нас крупная собственность зачастую переходит из рук в руки по воле верховной власти. Примеров множество. Первое, что приходит на ум: “Башнефть”, “АВТОВАЗ”. “Владелец” бизнеса остается таковым только пока этот бизнес не понадобился власти. Граждане воспринимают отъем этой собственности как должное, поэтому, на самом деле, они право крупной собственности не признают. То есть его нет.
По своему фактическому правовому положению крупные “собственники” приближается к государственным назначенцам - директорам госкомпаний, которые не только получают личные доходы, сравнимые с доходами частных владельцев, но и распоряжаются производственными фондами с не меньшей свободой. Государственные чиновники - главы ведомств, регионов, местные администраторы - получают большие дополнительные доходы, которые не предусмотрены писаным законом и потому считаются коррупционными. Фактический статус этих групп “дворян” - номинальных владельцев предприятий, директоров госкомпаний и чиновников, получающих ренту со своей должности - постепенно выравнивается. Давно замечено, что у нас важен не контроль за имуществом, а контроль за денежными потоками, источником которых может быть не только имущество, но и сама власть. Средневековый феодал мог получить от сеньора в удел не только землю, но и, например, право взимать плату за перевоз через реку. У нас он может получить нефтяное месторождение, таможню или банк.
Небольшое отступление о коррупции. Коррупция, как любое преступление, является нарушением сложившегося порядка. В цивилизованных странах этот порядок закреплен в писаных законах. Наши кодексы, сочиненные по западным образцам, не отражают сложившиеся обычаи и народное правопонимание. У нас коррупция - не исключение, а правило, системообразующий институт. Те обычаи, которые называют коррупцией, на самом деле такие же бенефиции, как нефтяные месторождения или подряды на строительство. Власть позволяет своим вассалам получать разного рода теневые доходы, и такое несанкционированное официальным законом “кормление” выполняет двоякую функцию: обеспечивает заинтересованность вассала в его уделе и его преданность, поскольку он сидит на крючке легального преследования. (Это вместо оммажа.)
Что касается мелкой собственности, то возможно, ее тоже нет. Вспомним расчистку территории к Олимпиаде. Вспомним художества московского правительства со сносом торговых павильонов, оформленных по всем правилам и даже иногда защищенных судебными решениями. Грядущий снос пятиэтажек в Москве - следующий шаг к полной ликвидации института. Есть у нас мелкая собственность или нет, зависит от того, как граждане прореагируют на эту атаку. Это своего рода тест.
Вернемся теперь к Марксу. Итак, схожая форма собственности должна бы коррелировать со схожей социальной структурой и политическим строем.
А что там у нас? Ага, так и есть.
Вовсю формируются сословия. Представители высшего класса живут по своим собственным законам. Уделы пока не наследуются, но отпрыски благородных семейств принимаются на службу и получают свои феоды в других областях. Политическая жизнь сводится к междоусобицам бояр, которые периодически объединяются, чтобы совместно подавить недовольство мужиков. Пресловутая “вертикаль” охватывает не только государственные структуры и напоминает феодальную пирамиду.
А еще мы можем по аналогии пофантазировать относительно будущих тенденций развития.
Конечно 21 век совсем не то, что 12-ый, полной аналогии нет. Все процессы идут быстрее, жизнь сложнее и запутаннее, население живет в городах, хозяйство совсем не натуральное. Поэтому феодализм у нас с современной спецификой.
Возможно, следует ожидать формирования обычая наследования уделов не только кровными родственниками, но и представителями “кланов”, сформировавшихся по какому-то другому принципу. Закрепление такого наследования в общественном сознании может постепенно привести к постепенному формированию реального (не фиктивно-бумажного) института крупной собственности. Это потребует, конечно, не 500 лет, как в средневековой Европе, но может занять несколько десятилетий. Одновременное усиление кланов - олигархических групп - приведет к политическому соревнованию, аналогичному феодальной раздробленности.
This entry was originally posted at http://mikev.dreamwidth.org/385634.html. Please comment there using OpenID.