Может ли король жениться по любви?
На самом деле это вопрос непростой. И хоть в известной эстрадной песенке 1970-х годов и содержалось упорное отрицание такой возможности, мол, "Жениться по любви не может ни один, ни один король...",все же и в истории, и в наши дни дни хватало и хватает случаев, когда брак того или иного коронованного монарха в разных странах мира оказывался действительно счастливым, но в очень многих случаях поводом для заключения брака становились династические соображения, а сами брачующиеся оказывались либо просто совершенно равнодушными друг к другу людьми, а то и даже испытывавшими друг к другу презрительное неприятие, или даже откровенную ненависть. Еще более худшим вариантом такого брака царственных особ были случаи, когда вступившие в брак друг друга вроде бы устраивали, а вот население той или иной страны по каким-то причинам отказывалось признавать новоиспеченную жену, а то даже и самого мужа-молодожена своим законным правителем или правительницей. И вот тогда в той самой стране могло произойти что угодно, вплоть до военного переворота или просто мятежа низовых слоев населения с последующим активным кровопролитием в отношении тех, кто и властвовать хотел, но и о личных телесно-душевных наслаждениях не забывал.
Итак..
Возьмем для примера ту же Сербию. "Помолвка, а затем женитьба короля Александра Обреновича на Драге Машин (23 июля 1900 г.) вызвали в стране подлинный шок. Взять в супруги вдову, старше на 12 лет - было по сербским патриархальным понятиям непристойно и для простого обывателя, не говоря уже о монархе. К тому же жители столицы страны (особенно офицеры) доподлинно знали, что у госпожи Машин - бывшей фрейлины прежней королевы - отнюдь не безупречное прошлое. Потому, как зафиксировал в дневнике один из современнников, "протестовали все, даже те, кто еще вчера равнодушно смотрел на изгнание граждан из страны". Министры подали в отставку, а экс-король и отец Александра написал из Вены сыну: "Наша династия пережила много ударов, но твое решение стало бы для нее роковым... И ежели оно неизменно, то мне остается лишь молиться Богу за мое отечество. Тому правительству, которое бы тебя, из-за столь легкомысленного шага, выгнало из Сербии, я первый бы рукоплескал".
Александр отдавал себе отчет в непопулярности своей женитьбы, но он полагал возможным вернуть авторитет короне посредством изменения политического курса. В стране назревали перемены.
И уже при так называемом свадебном министерстве Алексы Йовановича был ограничен полицейский террор, а по случаю дня рождения королевы Драги объявлена амнистия радикалам, осужденным по делу об Иванданском атентате 1899 г. Но самым важным поворотом в политике Александра стало сближение с Россией.
Сообщив российским представителям о решении вступить в брак с Драгой еще до официального о том объявления, и полагая, что ему "придется преодолеть некоторые неблагоприятные впечатления", король обратился "для полного удовлетворения народа" к императору с просьбой сохранить по отношению к нему "преемственное право крестного отца". В ответ он и обещал дать своей политике новое направление: "Сохранение для нее опоры в охранительных элементах, но уничтожение при этом гнета и произвола во внутренней политике и устранение всего, что мешало бы сближению с Россией, - во внешней". В Петербурге снисходительно отнеслись к просьбе крестника отца императора, и 16 июля в Белград ушла телеграмма министра иностранных дел, графа В.Н. Ламздорфа - "Государю императору благоугодно было Всемилостивейше выразить согласие на принятие, в качестве Августейшего кума, участия в бракосочетании короля Александра". Король был счастлив: на свадьбе Николая II представлял Мансуров. Народ же сербский увидел в том знак покровительства России. По оценке Н.В. Чарыкова, занявшего весной 1901 г.
пост российского посланника в Сербии, это "было время расцвета вновь возрожденной русско-сербской дружбы"... Но медовый месяц длился, увы, недолго. Хотя сербский монарх и держал свое слово.
Развитие страны в это время возвращалось в регулярное конституционное русло,что и было обещано Петербургу. У короля возникла идея совместного с Драгой визита в Россию. Прием их русской императорской четой придал бы "сомнительной" сербской королеве искомую легитимность. Со времени свадьбы, Александр Обренович не переставал мечтать о вожделенной поездке в Россию - тем более, что и русский двор поначалу был настроен весьма благосклонно.
Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. В конце лета 1900 г. было объявлено, что королева Драга беременна, - хотя многие сведущие люди знали, что это в принципе невозможно. Впавший в эйфорию монарх трепетал в ожидании наследника или наследницы престола, а подданные заваливали дворец дарами - один из его покоев был буквально забит колыбелями, которых будущей матери нанесли целых 43 штуки. Но время шло, а ребенка все не было. Наконец, иностранные доктора осмотрели Драгу, и в апреле 1901 г. вынесли вердикт: "Рождения ребенка нельзя ожидать". Беременность была признана "ложной". Вспыхнул большой скандал, а русский двор, с самого начала относившийся к "положению" Драги с подозрением (с подачи королевы-матери Натальи Обренович), стал откладывать уже согласованный было визит в Россию.
И все же прямого отказа сербской королевской чете на поездку в Россию до поры до времени так и не было - ее продолжали держать в неведении по прежней формуле: "посещение императорского двора в принципе решено, оно состоится в удобное для того время". 13 июня 1902 г. граф Ламздорф послал в Белград телеграмму о том, что Александр с супругой будут приняты осенью в царской резиденции Ливадии в Крыму. Казалось, все препятствия преодолены - так, по крайней мере, считали русские дипломаты; в то же самое уверовал и король. И
тут, как гром среди ясного неба, прозвучала весть о болезни императрицы Александры Федоровны, следствием чего стала отмена уже намеченного визита. А 1 октября Ламздорф в телеграмме новому посланнику в Сербии Н.В. Чарыкову привел подлинные слова российского монарха: "О поездке четы вообще больше не может быть речи. Одного короля мы когда-нибудь примем".
Уже упоминалось, что случай с ложной беременностью королевы нанес сильный удар по ее престижу - с одной стороны, открылась возможность (пусть даже не прямой умысел, а всего лишь возможность) аферы, никогда и никем в сообществе европейских монархов не прощаемой. С другой же - подтвердились слухи о бесплодии Драги, что жестко поставило вопрос о престолонаследии. А в сентябре 1902 г. пошли слухи о намерении короля провозгласить наследником престола ее брата - никчемного Никодия Луневицу. Вряд ли они соответствовали реальным планам Александра, но резко отрицательный настрой в обществе в отношении монаршей четы, несомненно, усилили. Российская миссия подробно извещала о том Петербург, подчеркивая, что "семья королевы Драги в
Сербии крайне непопулярна, особенно мужские члены ее".
И все же неожиданный для многих (после многомесячных-то обещаний) отказ сербам во встрече менее всего напоминал продуманную дипломатическую комбинацию; то был скорее спонтанный шаг императора, продиктованный
женским капризом императрицы Александры Федоровны. Но именно он и стал роковым для династии Обреновичей...
С одной стороны, отмена визита привела к правительственному кризису - кабинет Вуича подал в отставку,мотивируя свое решение тем, что "царь не благоволит к сербскому режиму". С другой - обрушила почти до нуля авторитет Александра и Драги в народе, во многом державшийся как раз на представлении о русском покровительстве. И с третьей (все по той же причине) - окончательно развязала руки заговорщикам.
7 декабря 1902 года в белградском официозе была опубликована программа нового правительства. С точки зрения внутренней политики она предполагала коренную ревизию Основного закона и роспуск Сената, что в действительности означало желание короля отменить Устав 1901 г. и вернуть в силу конституцию 1869 г. Не
менее показательными были и новации в сфере внешней политики. По привычке твердя о развитии "братских связей с Россией", авторы программы главный акцент сделали все же на "важности соседских интересов", которые связывают Сербию с Австро-Венгрией, почему отношения между ними и "должны укрепляться". Поворот был налицо... Вот только внутренних сил для его поддержки не осталось. Да и внешние отнюдь не спешили жать
протянутую Белградом руку. Вена промолчала, словно ожидая чего-то.
Тем временем, заговор против королевской четы продолжал разрастаться. Несколько раз в течение года заговорщики планировали покушение на монарха, но все их планы неизменно срывались - предчувствуя опасность, Александр Обренович отменил свое участие в любых публичных торжествах.
А ситуация в стране накалялась - в конце марта 1903 г. в Белграде состоялась массовая демонстрация ремесленной молодежи, переросшая в антиправительственную акцию. Причем и повод-то для нее вряд ли мог считаться серьезным - молодые люди протестовали против требований полиции клеить на их легитимации фотографические карточки. Демонстрация напугала монарха - нервы не выдержали, и он дал команду стрелять. Пролилась кровь. А затем, в течение ночи, произвел два переворота. Первым - отменил на час конституцию, распустив скупщину, Сенат и дезавуировав ряд законов; другим - вернул ее в силу. У бельгийского посланника, пославшего отчет об этом в Брюссель, министр запросил: "В своем ли он уме?".
То была агония... И ставка на открытую диктатуру. Начинался бег на скорость - король готовил введение осадного положения и проскрипционные списки, а офицеры заговорщики вызывали из провинциальных гарнизонов своих подельников. Обстановка достигла точки кипения. Вечером 29 мая премьер-министр Цинцар-Маркович подал в отставку, сохранив свое честное имя, а спустя несколько часов был разыгран финальный акт затянувшейся драмы.
В 1 ч. 15 мин. ночи отряд офицеров-заговорщиков - числом 28 человек, ведомый капитаном Драгутином Димитриевичем, двинулся быстрым шагом из Офицерского дома по направлению к королевскому дворцу. Примерно в 2 ч., разоружив охрану и взорвав двери, они вломились в королевские покои, где после долгих поисков обнаружили монаршую чету. Изрешетив Александра и Драгу пулями, пьяные офицеры сбросили их тела из окна во двор.
Параллельно с этим две группы отправились выполнять другую задачу - ликвидировать премьера Д. Цинцар-Марковича, военного министра генерала Милована Павловича, министра внутренних дел Велимира Тодоровича. Около 2 ч. ночи (одновременно с нападением на дворец) резня началась. Премьер и военный министр были убиты, а
министр полиции тяжело ранен. Кроме них жертвами кровавой ночи стали братья королевы - Никола и Никодие Луневицы...
На этом эпоха Обреновичей в сербской жизни практически закончилась, началась эпоха возвращения на историческую сцену Карагеоргиевичей.
Есть еще один интересный аспект во всей этой истории - распространенная в сербской публицистике и мемуарах, а иногда проскальзывающая даже в серьезных научных трудах, версия о причастности России и ее представителей к организации переворота. Материалы российских архивов НИЧЕМ не подтверждают данную версию - весть о
путче, несмотря на все кружившие по Белграду слухи, о которых в Петербурге были наслышаны, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сам император Николай II назвал случившееся "неслыханной мерзостью". И присовокупил - "Удивительно, как внезапно совершился этот переворот". Добавим и то, что еще 25 мая агент русской тайной полиции Александр Вейсман, приехав из Софии в Белград, предупредил своего тезку Обреновича о готовящемся комплоте.
Насчет отношения к сербской чете высших кругов России и действительной для них "внезапности" случившегося, весьма наглядна запись в дневнике А.Н. Куропаткина о его беседе с графом Ламздорфом после возвращения того из балканского турне (зима 1902 г.). Так вот, повествуя о вынесенных им о Сербии впечатлениях, министр заметил: "Король неглуп, но растолстел, старообразен, подозрителен. Временами кажется ненормален... Драга - немолодая,
полная, но все же красивая женщина. Умна. Держится России. Ее желательно приласкать". И далее, в изложении Куропаткина: "Ламздорф полагает, что какой-либо знак внимания сербскому королю, например, назначение его шефом одного из русских полков к 29 декабря, очень бы обрадовало короля и помогло сближению с нами. Говорил о том вчера с государем. Его Величество выразил мнение, что не лучше ли это сделать на 6 мая".
Вполне очевидно, что и сам визит Ламздорфа в Сербию (наряду со всеми иными резонами), и столь "благоприятные" предположения, касательно ее короля и королевы,были попыткой изгладить то неприятное ощущение, что осталось у них после отказа в высочайшей аудиенции. Какое уж тут планированное убийство? Но, увы, не успели. "
Источник: Югославия в ХХ веке: Очерки политической истории / Ответственный редактор К. В. Никифоров. - М.: "Индрик", 2011. - 888 с.
Итак..
Возьмем для примера ту же Сербию. "Помолвка, а затем женитьба короля Александра Обреновича на Драге Машин (23 июля 1900 г.) вызвали в стране подлинный шок. Взять в супруги вдову, старше на 12 лет - было по сербским патриархальным понятиям непристойно и для простого обывателя, не говоря уже о монархе. К тому же жители столицы страны (особенно офицеры) доподлинно знали, что у госпожи Машин - бывшей фрейлины прежней королевы - отнюдь не безупречное прошлое. Потому, как зафиксировал в дневнике один из современнников, "протестовали все, даже те, кто еще вчера равнодушно смотрел на изгнание граждан из страны". Министры подали в отставку, а экс-король и отец Александра написал из Вены сыну: "Наша династия пережила много ударов, но твое решение стало бы для нее роковым... И ежели оно неизменно, то мне остается лишь молиться Богу за мое отечество. Тому правительству, которое бы тебя, из-за столь легкомысленного шага, выгнало из Сербии, я первый бы рукоплескал".
Александр отдавал себе отчет в непопулярности своей женитьбы, но он полагал возможным вернуть авторитет короне посредством изменения политического курса. В стране назревали перемены.
И уже при так называемом свадебном министерстве Алексы Йовановича был ограничен полицейский террор, а по случаю дня рождения королевы Драги объявлена амнистия радикалам, осужденным по делу об Иванданском атентате 1899 г. Но самым важным поворотом в политике Александра стало сближение с Россией.
Сообщив российским представителям о решении вступить в брак с Драгой еще до официального о том объявления, и полагая, что ему "придется преодолеть некоторые неблагоприятные впечатления", король обратился "для полного удовлетворения народа" к императору с просьбой сохранить по отношению к нему "преемственное право крестного отца". В ответ он и обещал дать своей политике новое направление: "Сохранение для нее опоры в охранительных элементах, но уничтожение при этом гнета и произвола во внутренней политике и устранение всего, что мешало бы сближению с Россией, - во внешней". В Петербурге снисходительно отнеслись к просьбе крестника отца императора, и 16 июля в Белград ушла телеграмма министра иностранных дел, графа В.Н. Ламздорфа - "Государю императору благоугодно было Всемилостивейше выразить согласие на принятие, в качестве Августейшего кума, участия в бракосочетании короля Александра". Король был счастлив: на свадьбе Николая II представлял Мансуров. Народ же сербский увидел в том знак покровительства России. По оценке Н.В. Чарыкова, занявшего весной 1901 г.
пост российского посланника в Сербии, это "было время расцвета вновь возрожденной русско-сербской дружбы"... Но медовый месяц длился, увы, недолго. Хотя сербский монарх и держал свое слово.
Развитие страны в это время возвращалось в регулярное конституционное русло,что и было обещано Петербургу. У короля возникла идея совместного с Драгой визита в Россию. Прием их русской императорской четой придал бы "сомнительной" сербской королеве искомую легитимность. Со времени свадьбы, Александр Обренович не переставал мечтать о вожделенной поездке в Россию - тем более, что и русский двор поначалу был настроен весьма благосклонно.
Но в дело вмешались непредвиденные обстоятельства. В конце лета 1900 г. было объявлено, что королева Драга беременна, - хотя многие сведущие люди знали, что это в принципе невозможно. Впавший в эйфорию монарх трепетал в ожидании наследника или наследницы престола, а подданные заваливали дворец дарами - один из его покоев был буквально забит колыбелями, которых будущей матери нанесли целых 43 штуки. Но время шло, а ребенка все не было. Наконец, иностранные доктора осмотрели Драгу, и в апреле 1901 г. вынесли вердикт: "Рождения ребенка нельзя ожидать". Беременность была признана "ложной". Вспыхнул большой скандал, а русский двор, с самого начала относившийся к "положению" Драги с подозрением (с подачи королевы-матери Натальи Обренович), стал откладывать уже согласованный было визит в Россию.
И все же прямого отказа сербской королевской чете на поездку в Россию до поры до времени так и не было - ее продолжали держать в неведении по прежней формуле: "посещение императорского двора в принципе решено, оно состоится в удобное для того время". 13 июня 1902 г. граф Ламздорф послал в Белград телеграмму о том, что Александр с супругой будут приняты осенью в царской резиденции Ливадии в Крыму. Казалось, все препятствия преодолены - так, по крайней мере, считали русские дипломаты; в то же самое уверовал и король. И
тут, как гром среди ясного неба, прозвучала весть о болезни императрицы Александры Федоровны, следствием чего стала отмена уже намеченного визита. А 1 октября Ламздорф в телеграмме новому посланнику в Сербии Н.В. Чарыкову привел подлинные слова российского монарха: "О поездке четы вообще больше не может быть речи. Одного короля мы когда-нибудь примем".
Уже упоминалось, что случай с ложной беременностью королевы нанес сильный удар по ее престижу - с одной стороны, открылась возможность (пусть даже не прямой умысел, а всего лишь возможность) аферы, никогда и никем в сообществе европейских монархов не прощаемой. С другой же - подтвердились слухи о бесплодии Драги, что жестко поставило вопрос о престолонаследии. А в сентябре 1902 г. пошли слухи о намерении короля провозгласить наследником престола ее брата - никчемного Никодия Луневицу. Вряд ли они соответствовали реальным планам Александра, но резко отрицательный настрой в обществе в отношении монаршей четы, несомненно, усилили. Российская миссия подробно извещала о том Петербург, подчеркивая, что "семья королевы Драги в
Сербии крайне непопулярна, особенно мужские члены ее".
И все же неожиданный для многих (после многомесячных-то обещаний) отказ сербам во встрече менее всего напоминал продуманную дипломатическую комбинацию; то был скорее спонтанный шаг императора, продиктованный
женским капризом императрицы Александры Федоровны. Но именно он и стал роковым для династии Обреновичей...
С одной стороны, отмена визита привела к правительственному кризису - кабинет Вуича подал в отставку,мотивируя свое решение тем, что "царь не благоволит к сербскому режиму". С другой - обрушила почти до нуля авторитет Александра и Драги в народе, во многом державшийся как раз на представлении о русском покровительстве. И с третьей (все по той же причине) - окончательно развязала руки заговорщикам.
7 декабря 1902 года в белградском официозе была опубликована программа нового правительства. С точки зрения внутренней политики она предполагала коренную ревизию Основного закона и роспуск Сената, что в действительности означало желание короля отменить Устав 1901 г. и вернуть в силу конституцию 1869 г. Не
менее показательными были и новации в сфере внешней политики. По привычке твердя о развитии "братских связей с Россией", авторы программы главный акцент сделали все же на "важности соседских интересов", которые связывают Сербию с Австро-Венгрией, почему отношения между ними и "должны укрепляться". Поворот был налицо... Вот только внутренних сил для его поддержки не осталось. Да и внешние отнюдь не спешили жать
протянутую Белградом руку. Вена промолчала, словно ожидая чего-то.
Тем временем, заговор против королевской четы продолжал разрастаться. Несколько раз в течение года заговорщики планировали покушение на монарха, но все их планы неизменно срывались - предчувствуя опасность, Александр Обренович отменил свое участие в любых публичных торжествах.
А ситуация в стране накалялась - в конце марта 1903 г. в Белграде состоялась массовая демонстрация ремесленной молодежи, переросшая в антиправительственную акцию. Причем и повод-то для нее вряд ли мог считаться серьезным - молодые люди протестовали против требований полиции клеить на их легитимации фотографические карточки. Демонстрация напугала монарха - нервы не выдержали, и он дал команду стрелять. Пролилась кровь. А затем, в течение ночи, произвел два переворота. Первым - отменил на час конституцию, распустив скупщину, Сенат и дезавуировав ряд законов; другим - вернул ее в силу. У бельгийского посланника, пославшего отчет об этом в Брюссель, министр запросил: "В своем ли он уме?".
То была агония... И ставка на открытую диктатуру. Начинался бег на скорость - король готовил введение осадного положения и проскрипционные списки, а офицеры заговорщики вызывали из провинциальных гарнизонов своих подельников. Обстановка достигла точки кипения. Вечером 29 мая премьер-министр Цинцар-Маркович подал в отставку, сохранив свое честное имя, а спустя несколько часов был разыгран финальный акт затянувшейся драмы.
В 1 ч. 15 мин. ночи отряд офицеров-заговорщиков - числом 28 человек, ведомый капитаном Драгутином Димитриевичем, двинулся быстрым шагом из Офицерского дома по направлению к королевскому дворцу. Примерно в 2 ч., разоружив охрану и взорвав двери, они вломились в королевские покои, где после долгих поисков обнаружили монаршую чету. Изрешетив Александра и Драгу пулями, пьяные офицеры сбросили их тела из окна во двор.
Параллельно с этим две группы отправились выполнять другую задачу - ликвидировать премьера Д. Цинцар-Марковича, военного министра генерала Милована Павловича, министра внутренних дел Велимира Тодоровича. Около 2 ч. ночи (одновременно с нападением на дворец) резня началась. Премьер и военный министр были убиты, а
министр полиции тяжело ранен. Кроме них жертвами кровавой ночи стали братья королевы - Никола и Никодие Луневицы...
На этом эпоха Обреновичей в сербской жизни практически закончилась, началась эпоха возвращения на историческую сцену Карагеоргиевичей.
Есть еще один интересный аспект во всей этой истории - распространенная в сербской публицистике и мемуарах, а иногда проскальзывающая даже в серьезных научных трудах, версия о причастности России и ее представителей к организации переворота. Материалы российских архивов НИЧЕМ не подтверждают данную версию - весть о
путче, несмотря на все кружившие по Белграду слухи, о которых в Петербурге были наслышаны, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Сам император Николай II назвал случившееся "неслыханной мерзостью". И присовокупил - "Удивительно, как внезапно совершился этот переворот". Добавим и то, что еще 25 мая агент русской тайной полиции Александр Вейсман, приехав из Софии в Белград, предупредил своего тезку Обреновича о готовящемся комплоте.
Насчет отношения к сербской чете высших кругов России и действительной для них "внезапности" случившегося, весьма наглядна запись в дневнике А.Н. Куропаткина о его беседе с графом Ламздорфом после возвращения того из балканского турне (зима 1902 г.). Так вот, повествуя о вынесенных им о Сербии впечатлениях, министр заметил: "Король неглуп, но растолстел, старообразен, подозрителен. Временами кажется ненормален... Драга - немолодая,
полная, но все же красивая женщина. Умна. Держится России. Ее желательно приласкать". И далее, в изложении Куропаткина: "Ламздорф полагает, что какой-либо знак внимания сербскому королю, например, назначение его шефом одного из русских полков к 29 декабря, очень бы обрадовало короля и помогло сближению с нами. Говорил о том вчера с государем. Его Величество выразил мнение, что не лучше ли это сделать на 6 мая".
Вполне очевидно, что и сам визит Ламздорфа в Сербию (наряду со всеми иными резонами), и столь "благоприятные" предположения, касательно ее короля и королевы,были попыткой изгладить то неприятное ощущение, что осталось у них после отказа в высочайшей аудиенции. Какое уж тут планированное убийство? Но, увы, не успели. "
Источник: Югославия в ХХ веке: Очерки политической истории / Ответственный редактор К. В. Никифоров. - М.: "Индрик", 2011. - 888 с.