Ксива на шмон
Все, чьи бабушки разговаривали с дедушками на идише в попытке скрыть от внуков тему разговора, помнят удивительное сочетание слов и целых оборотов - то совершенно непонятных, то вдруг абсолютно ясных. Для этих людей выражение вроде "А банке мит варенье штейт аф а полке ин ди кладовке" не представляется ни противоестественным, ни непонятным, ни сказанным на любом другом языке, кроме идиша.
Идиш - язык рассеяния, говорящие на нем люди всегда жили среди других народов, как правило, владели их языками и при постоянно возникавшей необходимости вводить новые слова и понятия заимствовали их из языка окружающего населения. Так что с течением небольшого времени говорившие на разных диалектах идиша переставали понимать друг друга. Это, кстати, евреев особенно не беспокоило: для контактов разных общин использовался иврит, резко не принимающий иноземных заимствований.
Но идиш с его судьбой интересует нас тут лишь с одной и гораздо менее известной стороны: как язык, не только бравший слова из других языков, но и донор, дававший им свои. Практически во всех языках Европы присутствуют слова из идиша. Частью это так называемые "экзотизмы", то есть слова, необходимые для передачи специфики описываемой среды. К примеру, слова "ребе", "хедер", "балагула". Они понятны всем, описывают только еврейскую среду и привязаны к ней, к быту местечка и черты оседлости.
Другие слова - тоже однозначно понимаемые как еврейские - могут употребляться в любом случае и не обязательно связаны с евреями и их бытом.
"Мишиге", "бекицер", "халеймес", широко употребляемые на юге России и в Украине (особенно в Одессе или Херсоне), понятны всем, и когда цыганка из-под Одессы говорит: "Вы мне эти халеймесы для киндероу не рассказывайте!", вовсе не значит, что она говорит с еврейкой или о еврее.
Мы сейчас не будем говорить о таких словах, как "аминь", "аллилуйя", "херувимы" и "серафимы". Они вошли в европейские языки из древнееврейского, но воспринимаются не более еврейскими, чем имена Мария, Михаил или - что далеко ходить за примерами - Иван.
Но есть масса слов, о происхождении которых никто и не догадывается: раньше их знали немногие - увы, представители криминального, как теперь говорят, мира. Теперь их знают все, так уж повернулась наша жизнь. "Хипеш", "шмон", "ксива", "малина", "мусор", "халява" - список можно продолжать, но для первого знакомства нам хватит разбора и этих «понятий». Занятно, что они проникли в «блатную музыку» через идиш, но все они родом из иврита. Очевидно, евреи, которые плотно контактировали с блатными, не доверяли непонятности идиша и употребляли то, что в Европе никому не понятно, - иврит, но, разумеется, в ашкеназском произношении. Отсюда и фонетические особенности. Так, "ктуба" - на иврите документ (брачный), в грубом местечковом произношении может звучать как "ксивэ". Отсюда и блатное "ксива" - "документ, бумага".
При этом слова, попадая в русский, переиначивали свой смысл. К примеру, "хипеш" восходит к глаголу "хипес", что значит "искать". Но "хипеш" - это не обыск, а шум, крик, скандал. Зато "шмон»" от глагола "шмаа" ("слушать") - не "допрос", как, казалось бы, а как раз "обыск". Эти слова понятны всем, но их нерусское происхождение все-таки заметно.
А вот "малина" звучит более чем по-русски. Место, где встречаются, отдыхают, пьют, где все вокруг свои - одно слово - малина! Между тем в девичестве малина звалась "мелуна", в точном переводе - "ночлег". Ну уж очень совпали звук и содержание! Увы, то же следует сказать и о "мусоре", который в бытность евреем был "мосер" - "шпион", "соглядатай". В обрусении этого понятия сказались вся ненависть и презрение темного элемента к доблестным стражам порядка во все времена.
По пятницам в еврейских общинах раздавали пищу неимущим. Не всегда это было молоко, но называли это вспомоществование "молоком" - "халяв" на иврит.
С этим словом, кстати, связана забавная история. Среди людей, поселившихся в Израиле и осваивающих иврит, довольно много жизнерадостных остроумцев. И они иногда развлекаются, составляя фразы на смеси недоученного иврита и не совсем забытого русского. Так родилось очень по-ближневосточному звучащее выражение "аль-хахаляууа" - "на халяву".
Автор - этнограф и писатель Л. М. Минц.
Источник: Минц Л. М. Блистательный Химьяр и плиссировка юбок. - М.: Ломоносовъ, 2011. - 272 с. - (История. География. Этнография.)
Идиш - язык рассеяния, говорящие на нем люди всегда жили среди других народов, как правило, владели их языками и при постоянно возникавшей необходимости вводить новые слова и понятия заимствовали их из языка окружающего населения. Так что с течением небольшого времени говорившие на разных диалектах идиша переставали понимать друг друга. Это, кстати, евреев особенно не беспокоило: для контактов разных общин использовался иврит, резко не принимающий иноземных заимствований.
Но идиш с его судьбой интересует нас тут лишь с одной и гораздо менее известной стороны: как язык, не только бравший слова из других языков, но и донор, дававший им свои. Практически во всех языках Европы присутствуют слова из идиша. Частью это так называемые "экзотизмы", то есть слова, необходимые для передачи специфики описываемой среды. К примеру, слова "ребе", "хедер", "балагула". Они понятны всем, описывают только еврейскую среду и привязаны к ней, к быту местечка и черты оседлости.
Другие слова - тоже однозначно понимаемые как еврейские - могут употребляться в любом случае и не обязательно связаны с евреями и их бытом.
"Мишиге", "бекицер", "халеймес", широко употребляемые на юге России и в Украине (особенно в Одессе или Херсоне), понятны всем, и когда цыганка из-под Одессы говорит: "Вы мне эти халеймесы для киндероу не рассказывайте!", вовсе не значит, что она говорит с еврейкой или о еврее.
Мы сейчас не будем говорить о таких словах, как "аминь", "аллилуйя", "херувимы" и "серафимы". Они вошли в европейские языки из древнееврейского, но воспринимаются не более еврейскими, чем имена Мария, Михаил или - что далеко ходить за примерами - Иван.
Но есть масса слов, о происхождении которых никто и не догадывается: раньше их знали немногие - увы, представители криминального, как теперь говорят, мира. Теперь их знают все, так уж повернулась наша жизнь. "Хипеш", "шмон", "ксива", "малина", "мусор", "халява" - список можно продолжать, но для первого знакомства нам хватит разбора и этих «понятий». Занятно, что они проникли в «блатную музыку» через идиш, но все они родом из иврита. Очевидно, евреи, которые плотно контактировали с блатными, не доверяли непонятности идиша и употребляли то, что в Европе никому не понятно, - иврит, но, разумеется, в ашкеназском произношении. Отсюда и фонетические особенности. Так, "ктуба" - на иврите документ (брачный), в грубом местечковом произношении может звучать как "ксивэ". Отсюда и блатное "ксива" - "документ, бумага".
При этом слова, попадая в русский, переиначивали свой смысл. К примеру, "хипеш" восходит к глаголу "хипес", что значит "искать". Но "хипеш" - это не обыск, а шум, крик, скандал. Зато "шмон»" от глагола "шмаа" ("слушать") - не "допрос", как, казалось бы, а как раз "обыск". Эти слова понятны всем, но их нерусское происхождение все-таки заметно.
А вот "малина" звучит более чем по-русски. Место, где встречаются, отдыхают, пьют, где все вокруг свои - одно слово - малина! Между тем в девичестве малина звалась "мелуна", в точном переводе - "ночлег". Ну уж очень совпали звук и содержание! Увы, то же следует сказать и о "мусоре", который в бытность евреем был "мосер" - "шпион", "соглядатай". В обрусении этого понятия сказались вся ненависть и презрение темного элемента к доблестным стражам порядка во все времена.
По пятницам в еврейских общинах раздавали пищу неимущим. Не всегда это было молоко, но называли это вспомоществование "молоком" - "халяв" на иврит.
С этим словом, кстати, связана забавная история. Среди людей, поселившихся в Израиле и осваивающих иврит, довольно много жизнерадостных остроумцев. И они иногда развлекаются, составляя фразы на смеси недоученного иврита и не совсем забытого русского. Так родилось очень по-ближневосточному звучащее выражение "аль-хахаляууа" - "на халяву".
Автор - этнограф и писатель Л. М. Минц.
Источник: Минц Л. М. Блистательный Химьяр и плиссировка юбок. - М.: Ломоносовъ, 2011. - 272 с. - (История. География. Этнография.)