Белый исход
Ялта в ноябре - место удивительно красивое, хоть и несколько печальное. Курортные приморские города вообще печальны поздней осенью, но печаль эта светла и возвышающа для людей философического взгляда на жизнь.
кат
Однако в ноябре 1920 года Ялта менее всего подходила для возвышенных философий и прочей лабуды: в порту спешно грузились остатки Белой армии Врангеля, с Перекопа лился неостановимо красный поток, они уже фактически вошли в город с северо-запада, и по ночам (а в последнее время и днём, чего уж там) всё чаще слышны были как отдельные выстрелы, так и ружейные залпы. Притаившийся город полнился слухами один страшнее другого, и самое ужасное, что все они и на четверть не передавали чудовищной кровавой правды...
Белая армия уходила. Уходил навсегда целый класс, пласт людей, хорошо образованных, блестяще подготовленных военспецов, граждан России, которые в ходе этой войны чересчур радикально разошлись во взглядах с другими гражданами России - неграмотными в массе своей, голодными, бедными. Будь их врагами, допустим, немцы, или скажем какие французы, другие иноземные варяги - можно было бы сдаться на милость победителю, и уповая на конвенции о военнопленных спокойно ждать конца войны, чтобы вернуться домой.
Но господа офицеры понимали: от этого врага, от собственного народа - милости ждать нечего. Самые умные смутно догадывались, что война эта не кончится в ближайшие лет эдак сто, но эта истина им ничего не давала в практическом смысле, кроме окончательной ипохондрии. Сейчас они грузились на корабли, в основном довольно аккуратно и спокойно, с тоскливой сдержанностью (советская пропаганда потом изобразит этот исход паническим бегством с выпадающими подштаниками у бегущих).
Военные - понятно, и вместе с ними уходило много гражданских, кто мог, и кто также не надеялся найти общий язык с большевиками.
Однако в городе оставалось много таких, кто хоть и не разделял взгляды большевиков - люди были буржуазных профессий: лавочники, мелкие ремесленники, адвокаты, журналисты, врачи, и т.д. - но всё же и не готов был спешно покинуть родину.
...Софья Моисеевна Бронская, пожилая статная дама, мать известного в городе (да и на всём полуострове) адвоката Бронского, никак не поддавалась на уговоры сына о необходимости скорейшего отъезда.
- Яшенька, ну что за вздор?! Чего нам бояться? Ты - уважаемый юрист, адвокат с именем, неужели ты хочешь мне сказать, что большевикам не нужны хорошие юристы?! - и хотя Яша Бронский точно знал, что на данном этапе исторического развития большевикам не нужны хорошие юристы, переубедить в этом мать не было никакой возможности. А без матери и он был не готов ехать - как же это, сын мать бросит?! Где такое видано?
В ту ночь красные уже вовсю шуровали в городе: кумачовые флаги украсили улицы, по городу разъезжали грузовики, с набитыми в кузова, словно чёрные промасленные гвозди, матросами в перепоясанных крест-накрест пулемётными лентами бушлатах. Иногда они пели жутковатые песни. Пахло кровью. Шептались о первых расстрелах за пакгаузом и в долине. Стали исчезать люди. Город испуганно сжался в ожидании очень плохой ночи.
В не бедном доходном доме, в котором квартировали Бронские, было по две просторных квартиры на этаже. Соседями по площадке у них была семья аптекаря Бергеля: сам пожилой аптекарь, его довольно молодая видная жена, и маленький сын трёх годков от роду.
Сын Яков спал, а вот Софье Моисеевне не спалось, когда по лестнице застучали подкованные сапоги, много ног. Сердце тревожно сжалось. Поднялись на их площадку. Нет, не к ним - к соседям, к Бергелю. Бронская смотрела в глазок: было страшно, но и не смотреть она не могла. На полутёмной площадке (электричества не было уже два дня) было однако видно, как вывели Бергеля-старшего, и супругу его. Трое красноармейцев, матрос, комиссар в кожанке и какой-то странной шапке, невиданной доселе Софьей Моисеевной.
Жена Бергеля, да и сам он больше всего переживали за мальчика, который сонно приковылял в прихожую и теперь хныкал в проёме двери. Просили разрешить отдать его соседям, или отвезти к родственникам. Комиссар буркотел успокаивающе: не беспокойтесь, отведём, отведём... Что вы так распереживались? Новая власть разберётся с вами, и если ни в чём не виноваты - вернётесь... пока, кстати, давайте адресок родственников... Да не беспокойтесь, гражданка Бергель, отведём мы вашего пащенка, отведём... - слово «пащенка» было сказано с таким пренебрежением, что гражданка и гражданин Бергель как-то сразу поняли, что всё бесполезно, и поникли. И хотя никто ещё не знал о том, что их уводили навсегда, и даже комиссар источал липовый оптимизм херового конферансье - Софья Моисеевна сразу поняла, что соседей своих она больше никогда не увидит.
А поняв - почувствовала, как мертвецкий холод залил свинцом ноги, и без того с возрастом плохо слушавшиеся.
Арестованных увели, и мальчик, осознав, что родителей нет - начал плакать всерьёз. Комиссар что-то коротко сказал оставшемуся с ним единственному красноармейцу с узкоглазым бурятским лицом. Тот кивнул, и едва комиссар застучал по железной лестнице сапогами вниз - схватил мальчонку могучими руками так, словно хотел подбросить в воздух: так отец радостно подбрасывает любимого сына при встрече после разлуки; - действительно подбросил его, но в воздухе ловко так перехватил, уцепившись за ноги мальчика, и со всей силы размахнувшись его телом ударил головой об угол, образуемый железными же перилами на площадке.
...Смех ребёнка (он успел засмеяться, когда его подбрасывали) оборвался резким сухим хрустом, словно на площадке раздавили крупный орех. Красноармеец-бурят равнодушно отшвырнул труп мальчика вглубь квартиры Бергеля, прихлопнул дверь, и, стараясь не вляпаться в разлетевшиеся по площадке кровавые куски мозга, - деловито застучал каблуками вниз по лестнице вслед за комиссаром.
# # #
Мать адвоката Бронского была уверена, что она умерла. Но увы: она не умерла. Совершенно седая трясущаяся старуха, которая вчера ещё только была довольно строгой и статной пожилой дамой, умоляла сына теперь только об одном: сделай что хочешь, но мы должны уехать!
Яков Бронский не был свидетелем чудовищного убийства, а мать была не в состоянии поведать ему об этом, но иллюзий он, как уже сказано выше, не питал, да и кровь на площадке не оставляла сомнений в несчастной судьбе всей ветви Бергелей.
Все рейсы были отменены, выход из порта закрыт, строжайшим распоряжением новых властей. Яша сразу смирился с тем, что жизнь ТАМ придётся начинать с нуля, что ничего из каких-либо ценностей вывезти отсюда не удастся, и он щедро раздавал и раздавал взятки, деньги, золото, движимый единственным желанием - выбраться отсюда, и вывезти мать.
...Развесёлый французский каботажный пароходик двумя днями раньше за каким-то лядом отшвартовался в Ялте. И сейчас собирался уходить. Повезло Бронским, и ещё паре семей - чудом, поминутно рискуя жизнью, сумели они пробраться на этот пароход и покинуть Ялту, Украину, Россию...
Когда отошли достаточно далеко от береговой линии, капитан разрешил подняться беглецам из трюма.
Софья Моисеевна сидела на корме, глядела не отрываясь на буруны ледяной воды за бортом, словно бегущие от корабля в сторону покинутой ими только что родины, и по щекам её текли неостановимо слёзы. Она повторяла, словно в беспамятстве: «Бедный... бедный мальчик!».
Её сын, известный в Крыму адвокат а ныне беженец Яков Бронский, принимая материнские причитания на свой счёт, успокаивающе гладил её по плечу: «Всё образуется, мама... всё будет хорошо...»
Но всё хорошо так и не стало, ни при их жизни, ни после.
Вместо послесловия: «Генералу Врангелю удалось эвакуировать с полуострова 145693 человека (из них около 5000 раненых и больных). Из страны было вывезено: до 15 тысяч казаков, 12 тысяч офицеров, 4-5 тысяч солдат регулярных частей, более 30 тысяч офицеров и чиновников тыловых частей, 10 тысяч юнкеров и более 100 тысяч гражданских лиц.»
...Гражданская война не окончена до сих пор. Мирный договор не подписан и капитуляции не принимаются. Не верите? Оглянитесь вокруг, почитайте новости. источник