Еще из мемуаров Лауды
Как-то написать что-нибудь самому мне лениво, так что поцитирую еще из Лауды.
Марлен уже давно считала гонки глупостью, а всех, кто имел к ним отношение - глупцами, и для меня в этой связи она не делала исключения. Ей не нравилось бессердечие этого вида спорта. Она видела мелочи, которые такой, как я, даже и не замечал. Они являются нормальными, относятся к ритуальному процессу и не имеют значения, но по сравнению с сердечностью и открытостью ее натуры эти мелочи становились очень отчетливыми. Марлен вспоминала банальные сцены, которые происходят каждое утро по выходным перед Гран-при в одном из этих анонимных и перепутанных отелей: заходишь в лифт, узнаешь кого-то, принужденно здороваешься, обмениваешься парой фраз и ждешь только того, чтобы двери закрылись. Секунды, на протяжении которых все ждут только закрытия дверей и ни о чем не могут говорить между собой, а просто напрягают друг друга, ее очень раздражают. «Ты не чувствуешь, как печально и безрадостно это все?» - спрашивает она меня, и я говорю, - «нет, совсем ничего не чувствую».
Вещи, которые относятся к моему представлению о гонках, она считает смешными. Например, что после гонок нет празднеств, где люди сидят рядом, едят, пьют вместе и смешно пустословят. Она намного лучше подходит для старых «рыцарских» времен автоспорта, когда еще ценилось многообразие человеческих качеств, а не только разница в секундах. Судороги нашей искусственной суеты она считает жалкими: отъезд после обеда в воскресенье, похожий на побег, как будто бы не можешь выносить других более ни секунды (что, впрочем, правда). Если ей бросаются в глаза такие формальности, которые я просто воспринимаю как полезные - не терять времени, никакой глупой болтовни, никакого братания - то можно представить себе, как много остается у нее для восприятия субстанции гонок, с их гипертрофированным безумием и возможностью покалечиться.
За то, что в таких обстоятельствах вообще возможна ее совместная жизнь со мной, следует благодарить только ее терпимость. Она думает - если я по-настоящему полагаю, что гонки важны для меня и являются моей жизнью - ОК, тогда мне и следует этим заниматься. Это относится к ее идее свободы каждого, в том числе и внутри брака.
---------------------
На всякий случай Вилли готовил меня к ситуации типа «авария», в этом случае главное - уменьшить шок, который при определенных обстоятельствах может стать смертельным. Уже очень скоро ему представился случай убедиться, какой я хороший ученик.
Во время нашей первой серии тестов в Ле Кастелле сломалась деталь задней подвески, а поскольку это произошло на прямой «Мистраль», я улетел в поле на скорости около 300 км/ч. Там имеется множество заграждений, и я пробил их одно за другим, в общей сложности семь или восемь, при этом машина теряла одну деталь за другой.
Первая реакция - я сжался и подумал: «надеюсь, будет не больно».
Когда же я наконец-то остановился и понял, что остался цел, то сразу же вспомнил один из советов Вилли: оставаться спокойным, глубоко вздохнуть, расстегнуть ремни, вылезти из машины, отойти на пару метров, сесть, снова вздохнуть.
Через три или четыре минуты из боксов выслали автомобиль. В нем сидел Вилли. Он с удовольствием увидел меня сидящим на безопасном расстоянии от машины и как бы между делом взял мою руку. Потом он сказал: «Девяносто. Молодец». Он быстро измерил мой пульс и был явно доволен результатом. Машина разбита вдребезги, все заграждения вокруг повалены, зато Вилли был счастлив.
Вилли считает, что у меня вообще неплохие нервы, а все остальное можно натренировать, как только возникнет необходимость.
------------------
Во второй гонке, в Рио, я столкнулся с Ройтеманном, следующим этапом был Лонг-Бич. Поул взял де Чезарис, и он же лидировал. Я подумал: нужно всего лишь подождать. Он нагнал какого-то обойденного на круг гонщика, который не сразу уступил место и задержал его в шикане. Он тут же захотел обогнать по внешней траектории, что попросту невозможно из-за отсутствия места. Я подумал: пожалуйста, оставайся спокоен, иначе ты вылетишь уже здесь. Потом он обогнал этого медленного и показал ему кулак. Я увидел, как он поднял руку и подумал: теперь ему нужно переключить передачу и тут же услышал вой его ограничителя оборотов на 11000 об/мин. Я обогнал его по очень широкой траектории, потому что когда имеешь дело с людьми, которые грозят кулаком и забывают переключать передачи, надо быть очень осторожным.
-------------------
Я не люблю церемонии награждения. Тебя с силой извлекают из другого далекого мира, в котором ты был последние два часа. Мозг не может сразу справиться с внезапным окончанием абсолютной концентрации и сосредоточения на себе - неожиданно теперь ты принадлежишь всем вокруг, они тебя толкают, хлопают тебя по плечу, какие-то женщины тебя целуют, и человек в галстуке вручает кубок, который ты даже в туалете у себя не поставишь.
Радость от победы, именно в тот момент, когда ты ее достиг, требует тишины. Было бы чудесно выиграть гонку или стать чемпионом, спокойно вылезти из машины и присесть куда-нибудь, где нет ни души. Вместо этого у тебя все болит, ты потеешь как свинья, люди давят на тебя физически, тебя тянут на подиум, как скот на пастбище. Потом начинают играть гимн, а ты совершенно к этому не готов, ничего не чувствуешь. Я стою там, как марионетка с пустыми мозгами и сердцем. Чтобы отвлечься, я заговариваю с другими двумя стоящими там наверху, они еще живут в твоем мире, они на твоей волне.
Марлен уже давно считала гонки глупостью, а всех, кто имел к ним отношение - глупцами, и для меня в этой связи она не делала исключения. Ей не нравилось бессердечие этого вида спорта. Она видела мелочи, которые такой, как я, даже и не замечал. Они являются нормальными, относятся к ритуальному процессу и не имеют значения, но по сравнению с сердечностью и открытостью ее натуры эти мелочи становились очень отчетливыми. Марлен вспоминала банальные сцены, которые происходят каждое утро по выходным перед Гран-при в одном из этих анонимных и перепутанных отелей: заходишь в лифт, узнаешь кого-то, принужденно здороваешься, обмениваешься парой фраз и ждешь только того, чтобы двери закрылись. Секунды, на протяжении которых все ждут только закрытия дверей и ни о чем не могут говорить между собой, а просто напрягают друг друга, ее очень раздражают. «Ты не чувствуешь, как печально и безрадостно это все?» - спрашивает она меня, и я говорю, - «нет, совсем ничего не чувствую».
Вещи, которые относятся к моему представлению о гонках, она считает смешными. Например, что после гонок нет празднеств, где люди сидят рядом, едят, пьют вместе и смешно пустословят. Она намного лучше подходит для старых «рыцарских» времен автоспорта, когда еще ценилось многообразие человеческих качеств, а не только разница в секундах. Судороги нашей искусственной суеты она считает жалкими: отъезд после обеда в воскресенье, похожий на побег, как будто бы не можешь выносить других более ни секунды (что, впрочем, правда). Если ей бросаются в глаза такие формальности, которые я просто воспринимаю как полезные - не терять времени, никакой глупой болтовни, никакого братания - то можно представить себе, как много остается у нее для восприятия субстанции гонок, с их гипертрофированным безумием и возможностью покалечиться.
За то, что в таких обстоятельствах вообще возможна ее совместная жизнь со мной, следует благодарить только ее терпимость. Она думает - если я по-настоящему полагаю, что гонки важны для меня и являются моей жизнью - ОК, тогда мне и следует этим заниматься. Это относится к ее идее свободы каждого, в том числе и внутри брака.
---------------------
На всякий случай Вилли готовил меня к ситуации типа «авария», в этом случае главное - уменьшить шок, который при определенных обстоятельствах может стать смертельным. Уже очень скоро ему представился случай убедиться, какой я хороший ученик.
Во время нашей первой серии тестов в Ле Кастелле сломалась деталь задней подвески, а поскольку это произошло на прямой «Мистраль», я улетел в поле на скорости около 300 км/ч. Там имеется множество заграждений, и я пробил их одно за другим, в общей сложности семь или восемь, при этом машина теряла одну деталь за другой.
Первая реакция - я сжался и подумал: «надеюсь, будет не больно».
Когда же я наконец-то остановился и понял, что остался цел, то сразу же вспомнил один из советов Вилли: оставаться спокойным, глубоко вздохнуть, расстегнуть ремни, вылезти из машины, отойти на пару метров, сесть, снова вздохнуть.
Через три или четыре минуты из боксов выслали автомобиль. В нем сидел Вилли. Он с удовольствием увидел меня сидящим на безопасном расстоянии от машины и как бы между делом взял мою руку. Потом он сказал: «Девяносто. Молодец». Он быстро измерил мой пульс и был явно доволен результатом. Машина разбита вдребезги, все заграждения вокруг повалены, зато Вилли был счастлив.
Вилли считает, что у меня вообще неплохие нервы, а все остальное можно натренировать, как только возникнет необходимость.
------------------
Во второй гонке, в Рио, я столкнулся с Ройтеманном, следующим этапом был Лонг-Бич. Поул взял де Чезарис, и он же лидировал. Я подумал: нужно всего лишь подождать. Он нагнал какого-то обойденного на круг гонщика, который не сразу уступил место и задержал его в шикане. Он тут же захотел обогнать по внешней траектории, что попросту невозможно из-за отсутствия места. Я подумал: пожалуйста, оставайся спокоен, иначе ты вылетишь уже здесь. Потом он обогнал этого медленного и показал ему кулак. Я увидел, как он поднял руку и подумал: теперь ему нужно переключить передачу и тут же услышал вой его ограничителя оборотов на 11000 об/мин. Я обогнал его по очень широкой траектории, потому что когда имеешь дело с людьми, которые грозят кулаком и забывают переключать передачи, надо быть очень осторожным.
-------------------
Я не люблю церемонии награждения. Тебя с силой извлекают из другого далекого мира, в котором ты был последние два часа. Мозг не может сразу справиться с внезапным окончанием абсолютной концентрации и сосредоточения на себе - неожиданно теперь ты принадлежишь всем вокруг, они тебя толкают, хлопают тебя по плечу, какие-то женщины тебя целуют, и человек в галстуке вручает кубок, который ты даже в туалете у себя не поставишь.
Радость от победы, именно в тот момент, когда ты ее достиг, требует тишины. Было бы чудесно выиграть гонку или стать чемпионом, спокойно вылезти из машины и присесть куда-нибудь, где нет ни души. Вместо этого у тебя все болит, ты потеешь как свинья, люди давят на тебя физически, тебя тянут на подиум, как скот на пастбище. Потом начинают играть гимн, а ты совершенно к этому не готов, ничего не чувствуешь. Я стою там, как марионетка с пустыми мозгами и сердцем. Чтобы отвлечься, я заговариваю с другими двумя стоящими там наверху, они еще живут в твоем мире, они на твоей волне.