Церковь и контрреволюция в Сибири
И. ЭЙНГОРН,
доктор исторических наук
В год 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции, ставшей переломным событием всемирной истории, возрастает массовый интерес к истории формирования новых отношений между церковью и социалистическим государством. Это был сложный и противоречивый процесс перехода духовенства от активного сопротивления к лояльности и патриотическому сотрудничеству с Советской властью. Характерно в этом отношении следующее признание "Журнала Московской патриархии" (1966, N 9): "Наша церковь в лице части ее правящей иерархии и части духовенства прошла через все стадии отрицания, сопротивления и даже прямой борьбы с революцией и ее изменениями в жизни церкви. Это не было лишь теоретическое отрицание... это была острая и прямая борьба".
Об одном из эпизодов такой борьбы и рассказывает публикуемая ниже статья.
В ноябре 1918 года, когда адмирал Колчак был провозглашен "верховным правителем" России, в Томске состоялось Всесибирское соборное совещание православной церкви, сформировавшее Высшее временное церковное управление Сибири. Совпадение по времени этих событий случайным не назовешь.
"Верховный правитель", располагавший немалым количеством штыков и рассчитывавший на материальную помощь союзников, искал "близкую массам" идею, которая подняла бы их на борьбу с Советами. А церковь искала ту силу, которая вернула бы ей былые привилегии.
Такой была реальная основа их союза, скрытая частоколом высокопарных фраз о служении "высшим интересам", "интересам России". Адмирал старался произвести впечатление человека, самим небом посланного на гражданский подвиг. "Идет война не за приобретение территорий неприятеля, не из-за каких-либо корыстных целей,- писала колчаковская газета "Русская армия",- а война главным образом за святую православную церковь".
Адмирал не ограничивался словами. И церкви, монастырям Сибири были возвращены земли. В школах восстановлено преподавание закона божьего. В два с половиной раза были увеличены оклады духовенства. При Колчаке ассигнования на церковь составили 11 866 300 рублей.
Духовенство потянулось в колчаковскую столицу, и к концу 1918 года в Омске уже собралось более трех с половиной тысяч священнослужителей.
"Имя Верховного правителя стало для нас знаменем национально-патриотического дела",- писал журнал "За Русь святую" (1919, N 1). "Верховный правитель", генералы белой армии и интервенты приняли участие в больших крестных ходах. Духовенство несло принадлежавшую Колчаку икону святого Николая Чудотворца. "Не напрасно сохранился меч в правой руке святителя,- заявил глава Высшего временного церковного управления архиепископ омский Сильвестр. - Под его водительством освободит наше христолюбивое воинство Русскую землю" [1].
В апреле 1919 года омский съезд сибирского духовенства признал в Колчаке не только "верховного правителя", но и "главу церкви" и предложил упоминать его имя в каждой молитве. Церковь немало потрудилась, чтобы представить адмирала "истинным христианином", особенно после того, как епископ Нестор привез ему из Москвы благословение патриарха Тихона.
Но главной заботой была армия. Уже на Всесибирском соборном совещании 1918 года подробно обсуждались статус и роль армейских священников (их число со временем достигло двух тысяч).
Высшее церковное управление Сибири предписало епархиям создавать проповеднические отряды. Появились целые роты антисоветских агитаторов и осведомителей, сформированные из священнослужителей, преподавателей "закона божьего", клерикально настроенных мирян.
Специальная комиссия по удовлетворению духовных нужд армии составляла "катехизисы православного воина", издавала листовки, где белогвардейское командование называли богоданным, а большевиков объявляли "слугами антихриста". В сентябре 1919 года, в пору кризиса колчаковщины, военно-церковный аппарат Сибири был реорганизован. Введены новые высокие должности - "епископ армии", "главные священники фронтов". Права военного духовенства были расширены.
О характере деятельности служителей церкви можно судить хотя бы по таким фактам. Листовка уфимского священника Сперанского убеждала солдат, что национализация земли - дело антихристово и призывала их "всадить в каждого красноармейца по несколько штыков". Листовка понравилась Колчаку, и автор получил 3500 рублей вознаграждения. Барнаульский гарнизонный священник в январе 1919 года сообщил о большевистских настроениях в двух ротах, и 18 солдат были расстреляны.
Все сколько-нибудь значительные военные планы, как правило, подкреплялись соответствующими акциями духовенства. Когда весной 1919 года штабы Антанты наметили соединение армий Колчака и Деникина, почти одновременно прошли церковные съезды в Сибири и на юге России, в Ставрополе. Поддерживавшие белое движение священнослужители оперативно координировали свои действия. Деникинский протопресвитер Шавельский, например, в послании благочинному конной группы колчаковских войск протоиерею Околовичу замечал: "Может быть, раньше, чем я получу от вас ответ, наши армии сомкнутся и мы получим возможность сноситься и земным путем".
Надежды на соединение не сбывались. Но и в октябре 1919 года митрополит херсонский и одесский Платон одобряюще писал Колчаку: "Уж давно мой слух и внимание услаждают вести о великих подвигах Ваших. Все наши мысли и чаяния с молитвенными пожеланиями направляются сейчас к Вам, и мы верим, что нам поможет Бог. В данный ужасный момент сам Бог послал нам Вас. Спасибо Вам, спасибо и Сибири".
Летом 1919 года, когда положение колчаковской армии резко ухудшилось, "Верховный правитель" неоднократно вызывал к себе в ставку архиепископа Сильвестра, объясняя ему: "Ослабла духовная сила солдат. Политические лозунги, идея Учредительного собрания и неделимой России больше не действуют. Гораздо понятнее борьба за веру, а это может сделать только религия" [2]. Сибирское Высшее церковное управление начало формировать специальные воинские части.
Учрежденные "для борьбы с большевиками как в тылу, так и на фронте", сибирские "дружины Святого Креста", согласно их уставу, были одновременно воинскими частями и религиозными братствами, носили имена святых - Гермогена, Александра Невского... В создании дружин активно участвовало церковно-народное братство святителя Гермогена, имевшее свои отделения во многих городах края.
Религиозным частям была предписана специальная форма с изображением креста. Впереди дружинников шествовали с пением молитв священнослужители, несли хоругви. Казалось, все было предусмотрено, все сделано для привлечения в "святое войско" сибирских крестьян. По мнению английского генерала А. Нокса, представителя Антанты в ставке Колчака, Сибирь должна была дать в крестоносные дружины 600 тысяч добровольцев. Но за сентябрь-октябрь 1919 года удалось вовлечь не более 400 человек. Один из приходов "стольного" Омска сообщал, что записалось всего двое. На станции Тайга желающих вообще не нашлось...
Значительную часть "добровольцев" составили не сибиряки, а те, кто бежал от Советской власти из европейской России. Вот характерное решение собрания их представителей: "Так как бежать больше некуда и не для чего... то поступить всем беженцам, находящимся в Омске, Куломзине и на берегу Иртыша, в дружины Святого Креста. Всех беженцев, уклонившихся от добровольного вступления в Армию, в кратчайший срок мобилизовать". Но и после таких решений дело, видимо, шло медленно, ибо спустя месяц Колчак, обращаясь к представителям беженцев, заявил: "Торопитесь, пока не поздно!" [3].
И здесь он оказался прав. Красноармейцы разгромили Аксанский полк Иисуса Христа, Стерлитамакский полк Николая Чудотворца, крестоносные батальоны. Некоторые дружины разбегались, не доезжая до фронта, часть солдат была отправлена в тыл ввиду их малой боеспособности.
В сентябре 1919 года Высшее церковное управление и колчаковское правительство попытались привлечь к крестоносному движению находившихся в Сибири военнопленных империалистической войны православного исповедания. Однако "Славянскую дружину Святого Креста" пришлось формировать насильно. Колчаковский военный министр А. Будберг записал в дневнике по этому поводу: "Карпаторуссов стали хватать при помощи облав... Узнав о принудительной мобилизации, они разбежались. Озлобление среди них страшное, они говорят, что все равно уйдут к красным" [4].
Не ладилось дело и с мусульманами. В Барнауле среди военнопленных находилось около четырех тысяч турок. Реакционное мусульманское духовенство призывало их к "священной войне" против Советской власти. Но в "отряд Зеленого знамени" не записался ни один.
Рушилась и другая идея сибирской контрреволюции - планы создания теократического государства.
Еще в 1917 году исполнительный комитет Всероссийского совета приходских общин взывал к священнослужителям и верующим: "...Единственным спасением родины является объединение граждан по приходским общинам... Община будет оплотом государственности... Сплотитесь вокруг своих храмов - это наша единственная и последняя надежда". Сибирские иерархи приветствовали эту Программу и решили приступить к ее осуществлению. Церковные соборы и епархиальные советы предлагали духовенству создавать союзы, участвовать в выборах, голосуя за общий список. По некоторым епархиям клерикалам удалось наполовину заполнить городские думы своими депутатами.
"Только церковь может собрать... силы народа. Только под сенью святой церкви эти силы могут окрепнуть и начать руководящую роль в жизни страны",- провозглашала газета "Русская армия". На ее страницах (1919, N 188-194) епископ уфимский Андрей изложил программу нового церковно-государственного управления.
Первый пункт проекта гласил, что все выборы и все представительство в России должны осуществляться через приходские общины. Их возглавляет центральный совет общин и православно-приходская партия. Эта партия готовит массы к выборам в государственное земское совещание, получает большинство голосов и активно влияет на политическую жизнь.
Проект предусматривал создание руководящих органов политической церковной партии в епархиях, а на местах - отделов и братств. Роль местных земских управ приняли бы на себя советы приходов. Каждый приход имел бы свои идеологические учреждения, школу, а также кооператив, объединяющий прихожан экономически. Приходские советы, состоящие из представителей духовных и светских учреждений, согласно проекту, становились исполнительным и судебным органом государственной власти на местах.
На епархиальном собрании в Томске, обсуждавшем проблемы введения нового приходского устава, протоиерей Лавров вполне определенно выразил идею реформы: "Единственное средство покончить с революцией... скорейшее восстановление прихода, на него возлагаются не только задача религиозная, но главным образом - политическая".
Но провалились с треском и планы "гражданского" церковного строительства. "...Приходский устав встречает противодействие со стороны прихожан",- признавал пастырь томско-алтайской епархии. "...Идея создания административно-религиозного прихода,- свидетельствовал в своих воспоминаниях колчаковский генерал Болдырев,- не имела успеха" [5].
Активное сотрудничество духовенства с колчаковской контрреволюцией резко подорвало его авторитет в глазах верующих. В 1919 году "Енисейские епархиальные ведомости" сетовали, что "картина крестного хода страшно изменилась в худшую сторону, во многих селах церковнослужителям не давали ни квартир, ни лошадей". На иркутском епархиальном съезде отмечалось, что "прихожане не выполняют своих обязанностей по содержанию храмов, редко посещают церковные службы". Архиепископ енисейский Назарет со скорбью свидетельствовал: "...Авторитет высшей церковной власти не признается, положение катастрофическое".
В эту пору в Москве возникает частный комитет, объединивший священнослужителей, которые выступили за признание Советской власти. Комитет направил своих представителей к Колчаку и Деникину с предложением прекратить гражданскую войну. Но Высшее временное церковное управление Сибири осталось на контрреволюционных позициях. Части Красной Армии наступали - в конце 1919 года управление ретировалось в Иркутск, где смогло просуществовать еще до 20 января 1920 года...
Правда, в 1922 году идея создания теократического государства вновь явилась на свет: "правитель Приамурского края" бывший колчаковский генерал Дитерихс решил реализовать ее на Дальнем Востоке. Он издал указ, где объявлял, что "граждане, не исповедующие чисто и свято никакой религиозной веры, не могут быть гражданами приамурского края и будут подлежать выселению из его пределов".
Съезд епископов Дальнего Востока одобрил церковноприходскую реформу. Священники начали регистрацию верующих, приуроченную к мобилизации в белую армию. Но и здесь союз религии с контрреволюцией завершился, как известно, провалом.
Так что не отсутствие идеологической программы, как это утверждают современные буржуазные советологи, стало причиной поражения Колчака. "Программ" было достаточно - об этом говорят многочисленные документы, в том числе и церковные, провозглашавшие идею возрождения "святой Руси". Но ни одна "идеологическая программа" контрреволюции не могла противостоять идеям революционного обновления мира на принципах социальной справедливости, с которыми выступили большевики-ленинцы. "Когда розовые оптимисты начинают говорить, что народ молится, чтобы мы вернулись,- писал барон Будберг,- то я возражаю и не верю в существование таких лошадей, которые бы сами просили, чтобы их заложили в старые и ненавистные хомуты..." [6].
г. Новосибирск
//Наука и религия -1997, N 2, с.23
доктор исторических наук
В год 70-летия Великой Октябрьской социалистической революции, ставшей переломным событием всемирной истории, возрастает массовый интерес к истории формирования новых отношений между церковью и социалистическим государством. Это был сложный и противоречивый процесс перехода духовенства от активного сопротивления к лояльности и патриотическому сотрудничеству с Советской властью. Характерно в этом отношении следующее признание "Журнала Московской патриархии" (1966, N 9): "Наша церковь в лице части ее правящей иерархии и части духовенства прошла через все стадии отрицания, сопротивления и даже прямой борьбы с революцией и ее изменениями в жизни церкви. Это не было лишь теоретическое отрицание... это была острая и прямая борьба".
Об одном из эпизодов такой борьбы и рассказывает публикуемая ниже статья.
В ноябре 1918 года, когда адмирал Колчак был провозглашен "верховным правителем" России, в Томске состоялось Всесибирское соборное совещание православной церкви, сформировавшее Высшее временное церковное управление Сибири. Совпадение по времени этих событий случайным не назовешь.
"Верховный правитель", располагавший немалым количеством штыков и рассчитывавший на материальную помощь союзников, искал "близкую массам" идею, которая подняла бы их на борьбу с Советами. А церковь искала ту силу, которая вернула бы ей былые привилегии.
Такой была реальная основа их союза, скрытая частоколом высокопарных фраз о служении "высшим интересам", "интересам России". Адмирал старался произвести впечатление человека, самим небом посланного на гражданский подвиг. "Идет война не за приобретение территорий неприятеля, не из-за каких-либо корыстных целей,- писала колчаковская газета "Русская армия",- а война главным образом за святую православную церковь".
Адмирал не ограничивался словами. И церкви, монастырям Сибири были возвращены земли. В школах восстановлено преподавание закона божьего. В два с половиной раза были увеличены оклады духовенства. При Колчаке ассигнования на церковь составили 11 866 300 рублей.
Духовенство потянулось в колчаковскую столицу, и к концу 1918 года в Омске уже собралось более трех с половиной тысяч священнослужителей.
"Имя Верховного правителя стало для нас знаменем национально-патриотического дела",- писал журнал "За Русь святую" (1919, N 1). "Верховный правитель", генералы белой армии и интервенты приняли участие в больших крестных ходах. Духовенство несло принадлежавшую Колчаку икону святого Николая Чудотворца. "Не напрасно сохранился меч в правой руке святителя,- заявил глава Высшего временного церковного управления архиепископ омский Сильвестр. - Под его водительством освободит наше христолюбивое воинство Русскую землю" [1].
В апреле 1919 года омский съезд сибирского духовенства признал в Колчаке не только "верховного правителя", но и "главу церкви" и предложил упоминать его имя в каждой молитве. Церковь немало потрудилась, чтобы представить адмирала "истинным христианином", особенно после того, как епископ Нестор привез ему из Москвы благословение патриарха Тихона.
Но главной заботой была армия. Уже на Всесибирском соборном совещании 1918 года подробно обсуждались статус и роль армейских священников (их число со временем достигло двух тысяч).
Высшее церковное управление Сибири предписало епархиям создавать проповеднические отряды. Появились целые роты антисоветских агитаторов и осведомителей, сформированные из священнослужителей, преподавателей "закона божьего", клерикально настроенных мирян.
Специальная комиссия по удовлетворению духовных нужд армии составляла "катехизисы православного воина", издавала листовки, где белогвардейское командование называли богоданным, а большевиков объявляли "слугами антихриста". В сентябре 1919 года, в пору кризиса колчаковщины, военно-церковный аппарат Сибири был реорганизован. Введены новые высокие должности - "епископ армии", "главные священники фронтов". Права военного духовенства были расширены.
О характере деятельности служителей церкви можно судить хотя бы по таким фактам. Листовка уфимского священника Сперанского убеждала солдат, что национализация земли - дело антихристово и призывала их "всадить в каждого красноармейца по несколько штыков". Листовка понравилась Колчаку, и автор получил 3500 рублей вознаграждения. Барнаульский гарнизонный священник в январе 1919 года сообщил о большевистских настроениях в двух ротах, и 18 солдат были расстреляны.
Все сколько-нибудь значительные военные планы, как правило, подкреплялись соответствующими акциями духовенства. Когда весной 1919 года штабы Антанты наметили соединение армий Колчака и Деникина, почти одновременно прошли церковные съезды в Сибири и на юге России, в Ставрополе. Поддерживавшие белое движение священнослужители оперативно координировали свои действия. Деникинский протопресвитер Шавельский, например, в послании благочинному конной группы колчаковских войск протоиерею Околовичу замечал: "Может быть, раньше, чем я получу от вас ответ, наши армии сомкнутся и мы получим возможность сноситься и земным путем".
Надежды на соединение не сбывались. Но и в октябре 1919 года митрополит херсонский и одесский Платон одобряюще писал Колчаку: "Уж давно мой слух и внимание услаждают вести о великих подвигах Ваших. Все наши мысли и чаяния с молитвенными пожеланиями направляются сейчас к Вам, и мы верим, что нам поможет Бог. В данный ужасный момент сам Бог послал нам Вас. Спасибо Вам, спасибо и Сибири".
Летом 1919 года, когда положение колчаковской армии резко ухудшилось, "Верховный правитель" неоднократно вызывал к себе в ставку архиепископа Сильвестра, объясняя ему: "Ослабла духовная сила солдат. Политические лозунги, идея Учредительного собрания и неделимой России больше не действуют. Гораздо понятнее борьба за веру, а это может сделать только религия" [2]. Сибирское Высшее церковное управление начало формировать специальные воинские части.
Учрежденные "для борьбы с большевиками как в тылу, так и на фронте", сибирские "дружины Святого Креста", согласно их уставу, были одновременно воинскими частями и религиозными братствами, носили имена святых - Гермогена, Александра Невского... В создании дружин активно участвовало церковно-народное братство святителя Гермогена, имевшее свои отделения во многих городах края.
Религиозным частям была предписана специальная форма с изображением креста. Впереди дружинников шествовали с пением молитв священнослужители, несли хоругви. Казалось, все было предусмотрено, все сделано для привлечения в "святое войско" сибирских крестьян. По мнению английского генерала А. Нокса, представителя Антанты в ставке Колчака, Сибирь должна была дать в крестоносные дружины 600 тысяч добровольцев. Но за сентябрь-октябрь 1919 года удалось вовлечь не более 400 человек. Один из приходов "стольного" Омска сообщал, что записалось всего двое. На станции Тайга желающих вообще не нашлось...
Значительную часть "добровольцев" составили не сибиряки, а те, кто бежал от Советской власти из европейской России. Вот характерное решение собрания их представителей: "Так как бежать больше некуда и не для чего... то поступить всем беженцам, находящимся в Омске, Куломзине и на берегу Иртыша, в дружины Святого Креста. Всех беженцев, уклонившихся от добровольного вступления в Армию, в кратчайший срок мобилизовать". Но и после таких решений дело, видимо, шло медленно, ибо спустя месяц Колчак, обращаясь к представителям беженцев, заявил: "Торопитесь, пока не поздно!" [3].
И здесь он оказался прав. Красноармейцы разгромили Аксанский полк Иисуса Христа, Стерлитамакский полк Николая Чудотворца, крестоносные батальоны. Некоторые дружины разбегались, не доезжая до фронта, часть солдат была отправлена в тыл ввиду их малой боеспособности.
В сентябре 1919 года Высшее церковное управление и колчаковское правительство попытались привлечь к крестоносному движению находившихся в Сибири военнопленных империалистической войны православного исповедания. Однако "Славянскую дружину Святого Креста" пришлось формировать насильно. Колчаковский военный министр А. Будберг записал в дневнике по этому поводу: "Карпаторуссов стали хватать при помощи облав... Узнав о принудительной мобилизации, они разбежались. Озлобление среди них страшное, они говорят, что все равно уйдут к красным" [4].
Не ладилось дело и с мусульманами. В Барнауле среди военнопленных находилось около четырех тысяч турок. Реакционное мусульманское духовенство призывало их к "священной войне" против Советской власти. Но в "отряд Зеленого знамени" не записался ни один.
Рушилась и другая идея сибирской контрреволюции - планы создания теократического государства.
Еще в 1917 году исполнительный комитет Всероссийского совета приходских общин взывал к священнослужителям и верующим: "...Единственным спасением родины является объединение граждан по приходским общинам... Община будет оплотом государственности... Сплотитесь вокруг своих храмов - это наша единственная и последняя надежда". Сибирские иерархи приветствовали эту Программу и решили приступить к ее осуществлению. Церковные соборы и епархиальные советы предлагали духовенству создавать союзы, участвовать в выборах, голосуя за общий список. По некоторым епархиям клерикалам удалось наполовину заполнить городские думы своими депутатами.
"Только церковь может собрать... силы народа. Только под сенью святой церкви эти силы могут окрепнуть и начать руководящую роль в жизни страны",- провозглашала газета "Русская армия". На ее страницах (1919, N 188-194) епископ уфимский Андрей изложил программу нового церковно-государственного управления.
Первый пункт проекта гласил, что все выборы и все представительство в России должны осуществляться через приходские общины. Их возглавляет центральный совет общин и православно-приходская партия. Эта партия готовит массы к выборам в государственное земское совещание, получает большинство голосов и активно влияет на политическую жизнь.
Проект предусматривал создание руководящих органов политической церковной партии в епархиях, а на местах - отделов и братств. Роль местных земских управ приняли бы на себя советы приходов. Каждый приход имел бы свои идеологические учреждения, школу, а также кооператив, объединяющий прихожан экономически. Приходские советы, состоящие из представителей духовных и светских учреждений, согласно проекту, становились исполнительным и судебным органом государственной власти на местах.
На епархиальном собрании в Томске, обсуждавшем проблемы введения нового приходского устава, протоиерей Лавров вполне определенно выразил идею реформы: "Единственное средство покончить с революцией... скорейшее восстановление прихода, на него возлагаются не только задача религиозная, но главным образом - политическая".
Но провалились с треском и планы "гражданского" церковного строительства. "...Приходский устав встречает противодействие со стороны прихожан",- признавал пастырь томско-алтайской епархии. "...Идея создания административно-религиозного прихода,- свидетельствовал в своих воспоминаниях колчаковский генерал Болдырев,- не имела успеха" [5].
Активное сотрудничество духовенства с колчаковской контрреволюцией резко подорвало его авторитет в глазах верующих. В 1919 году "Енисейские епархиальные ведомости" сетовали, что "картина крестного хода страшно изменилась в худшую сторону, во многих селах церковнослужителям не давали ни квартир, ни лошадей". На иркутском епархиальном съезде отмечалось, что "прихожане не выполняют своих обязанностей по содержанию храмов, редко посещают церковные службы". Архиепископ енисейский Назарет со скорбью свидетельствовал: "...Авторитет высшей церковной власти не признается, положение катастрофическое".
В эту пору в Москве возникает частный комитет, объединивший священнослужителей, которые выступили за признание Советской власти. Комитет направил своих представителей к Колчаку и Деникину с предложением прекратить гражданскую войну. Но Высшее временное церковное управление Сибири осталось на контрреволюционных позициях. Части Красной Армии наступали - в конце 1919 года управление ретировалось в Иркутск, где смогло просуществовать еще до 20 января 1920 года...
Правда, в 1922 году идея создания теократического государства вновь явилась на свет: "правитель Приамурского края" бывший колчаковский генерал Дитерихс решил реализовать ее на Дальнем Востоке. Он издал указ, где объявлял, что "граждане, не исповедующие чисто и свято никакой религиозной веры, не могут быть гражданами приамурского края и будут подлежать выселению из его пределов".
Съезд епископов Дальнего Востока одобрил церковноприходскую реформу. Священники начали регистрацию верующих, приуроченную к мобилизации в белую армию. Но и здесь союз религии с контрреволюцией завершился, как известно, провалом.
Так что не отсутствие идеологической программы, как это утверждают современные буржуазные советологи, стало причиной поражения Колчака. "Программ" было достаточно - об этом говорят многочисленные документы, в том числе и церковные, провозглашавшие идею возрождения "святой Руси". Но ни одна "идеологическая программа" контрреволюции не могла противостоять идеям революционного обновления мира на принципах социальной справедливости, с которыми выступили большевики-ленинцы. "Когда розовые оптимисты начинают говорить, что народ молится, чтобы мы вернулись,- писал барон Будберг,- то я возражаю и не верю в существование таких лошадей, которые бы сами просили, чтобы их заложили в старые и ненавистные хомуты..." [6].
г. Новосибирск
//Наука и религия -1997, N 2, с.23