Основы светской культуры-2
Многие указали, что предыдущий текст надо было изложить как-то иначе. Попробую.
О христианских догматах и о том, что понимается под словом "духовность", речь не шла вовсе. Соответственно, не было и речи о какой-то "ущербности" христианства или иных религий. Охотно возьму на себя вину за то, что высказался слишком небрежно, дав многим возможность понять меня превратно, однако отмечу не без яда, что этой возможностью воспользовались не все. Так что затрудняющие понимание "баги" были не только в тексте, но, видимо, и в том неоправданно высоком внимании, которое читатели зачастую придают ключевым словам.
Суть проблемы: Чрезвычайно многочисленные наблюдатели всего русскоязычного спектра заявляют об идущих в России процессах эрозии традиционной нравственности, культуры и науки и даже об их катастрофическом обрушении. Связывая эти процессы с быстрым вхождением РФ в круг современной цивилизации, значительная часть наблюдателей призывает бороться с разрушением традиции с помощью самых мощных из наличествующих в стране традиционных структур - религиозных. Эти настроения накладываются на массовое стремление к восстановлению былого величия страны и заставляют многих опосредованно связывать с религией надежды на возрождения всех составляющих этого величия - вплоть до категорий "великой культуры" и "великой науки".
На уровне народного сознания, а зачастую и для государства отмечается устойчивая тенденция к истолкованию социальной функции религий через провозглашаемые религиями идеалы, а не с помощью исторических и социальных законов. Это приводит к путанице в представлениях о том, что можно и чего нельзя ждать от религиозных сообществ.
Нельзя не заметить, что продолжающийся в России уже около 20 лет беспрецедентный по меркам современной цивилизации расцвет религии сопровождается на протяжении всего этого периода все более частыми заявлениями об упадке культуры и нравственности. Само по себе это никак не должно свидетельствовать о неспособности религии выполнять функцию поддержания морали, но заставляет более тщательно проверить тот комплекс задач, которые российское общество подсознательно "ставит" перед религией.
Представляется очевидным, что активная борьба религиозных структур с распространением низкопробной коммерческой культуры (например, конфликты вокруг содержания телепередач) заставляет сторонников традиции сделать совершенно неоправданный вывод о некоей органической связи культуры с религией, который, в свою очередь, приводит к формированию широко поддерживаемой обществом и частью политической элиты концепции "православной культуры". Между тем, несмотря на сложнейшие переплетения, культура и религия ставят перед собой совершенно разные задачи. Теснейшая связь с богослужением и религиозной традицией таких шедевров, как оратории Баха, ни в коем случае не должна заставить забыть о том, что Церковь, согласно ее же догматам, не имеет права превращаться в кружок хорового пения.
Религия требует полного подчинения творческого начала своим целям, тогда как вся современная высокая культура развилась на волне освобождения от этих ограничений. Эта разница, которой при других обстоятельствах можно было бы пренебречь, в контексте решаемой задачи дает однозначный вывод: укрепление религиозности может лишь тормозить размывающие культуру процессы, но не производить культуру самостоятельно.
Такой вывод заставляет обратить внимание на процессы, которые реально поддерживали и все еще продолжают поддерживать уровень культуры, привычный для большинства людей, констатирующих теперь ее упадок. Представляется достаточно очевидным, что применительно к России эти процессы следует связывать с марксистской интерпретацией общих для евро-американского круга просвещенческих идеалов, законсервировавшей на несколько десятилетий предельно высокий уровень веры во всемогущество заложенного в человеке творческого и познающего потенциалов. Реализация этих потенциалов требовала того уровня морали и поведенческой культуры, резкое снижение которого и привело в 90-е годы к разговорам о катастрофическом упадке нравственности. Эта мораль была прочно связана именно с советской, а не с дореволюционной и не с религиозной ментальностью. Она уже не могла существовать без веры в идеалы науки и культуры. Очевидно, что приведшие к возникновению этих идеалов исторические условия не могут быть воспроизведены, поэтому накопленный ресурс следует считать невосполнимым.
При этом, как было отмечено выше, вера во всеобъясняющую силу науки и шире - в безграничную свободу творчества противоречит религиозным догматам. Научная и религиозная картины мира претендуют на одно пространство. Поэтому сейчас в России религия естественным образом постепенно занимает те ниши в образовании, просвещении и общественном сознании в целом, из которых отступает наука. Этот процесс не может происходить без конфликта интересов и "насильственного выселения" более слабого конкурента. Это подтверждается и практикой: стычки между наукой и религией, а также свободным творчеством и религией в последние годы многократно фиксировались в информационном поле. При этом отступление научного и культурного идеалов тянет за собой и всю основанную на них систему морально-нравственных принципов, что усиливает процесс "порчи нравов".
Между тем осознание этих противоречий чрезвычайно осложнено тем, что в силу исторически сложившихся обстоятельств в позднесоветское время значительные симпатии к религии проявляли широкие околодиссидентские круги, состоящие в основном из высокообразованных людей. Апеллируя к своему личному опыту, они формируют в общественном сознании представление об отсутствии противоречий между наукой и религией и чуть ли не об органическом родстве двух совершенно разных картин мира. Абсолютизация личного опыта и неумение четко отделять духовную функцию религии от социальной функции религиозных институтов приводит также к подмене совершенно верного тезиса о том, что научное образование не препятствует индивидуальной вере, утверждением, что религия и наука якобы даже в целом не мешают друг другу.
В настоящее время уже нельзя не заметить, что "интеллигентное" крыло православия осталось в меньшинстве, а наибольшую активность проявляют те, кто использует авторитет религии как санкцию на приведение общества к нужному им знаменателю. Разумеется, деятельность и заявления этой фанатично настроенной части христиан противоречат провозглашаемому христианами-интеллигентами принципу единства религии, науки и высокой культуры. Оснований сомневаться в объективной природе и перспективах этого социального процесса нет, поскольку проявляющаяся на наших глазах модель в принципе повторяет ту, которая уже давно сложилась в мусульманских странах.
Таким образом, процесс "возвращения религии в общество" объективно ведет не к возрождению, а к подрыву культуры и науки, которые в современном мире являются главными и неотъемлемыми составляющими расцвета любого государства и его успехов на международной арене. Дальнейшее развитие и, тем более, государственное стимулирование этого процесса заставляет серьезно опасаться за средне- и долгосрочные перспективы России.
О христианских догматах и о том, что понимается под словом "духовность", речь не шла вовсе. Соответственно, не было и речи о какой-то "ущербности" христианства или иных религий. Охотно возьму на себя вину за то, что высказался слишком небрежно, дав многим возможность понять меня превратно, однако отмечу не без яда, что этой возможностью воспользовались не все. Так что затрудняющие понимание "баги" были не только в тексте, но, видимо, и в том неоправданно высоком внимании, которое читатели зачастую придают ключевым словам.
Суть проблемы: Чрезвычайно многочисленные наблюдатели всего русскоязычного спектра заявляют об идущих в России процессах эрозии традиционной нравственности, культуры и науки и даже об их катастрофическом обрушении. Связывая эти процессы с быстрым вхождением РФ в круг современной цивилизации, значительная часть наблюдателей призывает бороться с разрушением традиции с помощью самых мощных из наличествующих в стране традиционных структур - религиозных. Эти настроения накладываются на массовое стремление к восстановлению былого величия страны и заставляют многих опосредованно связывать с религией надежды на возрождения всех составляющих этого величия - вплоть до категорий "великой культуры" и "великой науки".
На уровне народного сознания, а зачастую и для государства отмечается устойчивая тенденция к истолкованию социальной функции религий через провозглашаемые религиями идеалы, а не с помощью исторических и социальных законов. Это приводит к путанице в представлениях о том, что можно и чего нельзя ждать от религиозных сообществ.
Нельзя не заметить, что продолжающийся в России уже около 20 лет беспрецедентный по меркам современной цивилизации расцвет религии сопровождается на протяжении всего этого периода все более частыми заявлениями об упадке культуры и нравственности. Само по себе это никак не должно свидетельствовать о неспособности религии выполнять функцию поддержания морали, но заставляет более тщательно проверить тот комплекс задач, которые российское общество подсознательно "ставит" перед религией.
Представляется очевидным, что активная борьба религиозных структур с распространением низкопробной коммерческой культуры (например, конфликты вокруг содержания телепередач) заставляет сторонников традиции сделать совершенно неоправданный вывод о некоей органической связи культуры с религией, который, в свою очередь, приводит к формированию широко поддерживаемой обществом и частью политической элиты концепции "православной культуры". Между тем, несмотря на сложнейшие переплетения, культура и религия ставят перед собой совершенно разные задачи. Теснейшая связь с богослужением и религиозной традицией таких шедевров, как оратории Баха, ни в коем случае не должна заставить забыть о том, что Церковь, согласно ее же догматам, не имеет права превращаться в кружок хорового пения.
Религия требует полного подчинения творческого начала своим целям, тогда как вся современная высокая культура развилась на волне освобождения от этих ограничений. Эта разница, которой при других обстоятельствах можно было бы пренебречь, в контексте решаемой задачи дает однозначный вывод: укрепление религиозности может лишь тормозить размывающие культуру процессы, но не производить культуру самостоятельно.
Такой вывод заставляет обратить внимание на процессы, которые реально поддерживали и все еще продолжают поддерживать уровень культуры, привычный для большинства людей, констатирующих теперь ее упадок. Представляется достаточно очевидным, что применительно к России эти процессы следует связывать с марксистской интерпретацией общих для евро-американского круга просвещенческих идеалов, законсервировавшей на несколько десятилетий предельно высокий уровень веры во всемогущество заложенного в человеке творческого и познающего потенциалов. Реализация этих потенциалов требовала того уровня морали и поведенческой культуры, резкое снижение которого и привело в 90-е годы к разговорам о катастрофическом упадке нравственности. Эта мораль была прочно связана именно с советской, а не с дореволюционной и не с религиозной ментальностью. Она уже не могла существовать без веры в идеалы науки и культуры. Очевидно, что приведшие к возникновению этих идеалов исторические условия не могут быть воспроизведены, поэтому накопленный ресурс следует считать невосполнимым.
При этом, как было отмечено выше, вера во всеобъясняющую силу науки и шире - в безграничную свободу творчества противоречит религиозным догматам. Научная и религиозная картины мира претендуют на одно пространство. Поэтому сейчас в России религия естественным образом постепенно занимает те ниши в образовании, просвещении и общественном сознании в целом, из которых отступает наука. Этот процесс не может происходить без конфликта интересов и "насильственного выселения" более слабого конкурента. Это подтверждается и практикой: стычки между наукой и религией, а также свободным творчеством и религией в последние годы многократно фиксировались в информационном поле. При этом отступление научного и культурного идеалов тянет за собой и всю основанную на них систему морально-нравственных принципов, что усиливает процесс "порчи нравов".
Между тем осознание этих противоречий чрезвычайно осложнено тем, что в силу исторически сложившихся обстоятельств в позднесоветское время значительные симпатии к религии проявляли широкие околодиссидентские круги, состоящие в основном из высокообразованных людей. Апеллируя к своему личному опыту, они формируют в общественном сознании представление об отсутствии противоречий между наукой и религией и чуть ли не об органическом родстве двух совершенно разных картин мира. Абсолютизация личного опыта и неумение четко отделять духовную функцию религии от социальной функции религиозных институтов приводит также к подмене совершенно верного тезиса о том, что научное образование не препятствует индивидуальной вере, утверждением, что религия и наука якобы даже в целом не мешают друг другу.
В настоящее время уже нельзя не заметить, что "интеллигентное" крыло православия осталось в меньшинстве, а наибольшую активность проявляют те, кто использует авторитет религии как санкцию на приведение общества к нужному им знаменателю. Разумеется, деятельность и заявления этой фанатично настроенной части христиан противоречат провозглашаемому христианами-интеллигентами принципу единства религии, науки и высокой культуры. Оснований сомневаться в объективной природе и перспективах этого социального процесса нет, поскольку проявляющаяся на наших глазах модель в принципе повторяет ту, которая уже давно сложилась в мусульманских странах.
Таким образом, процесс "возвращения религии в общество" объективно ведет не к возрождению, а к подрыву культуры и науки, которые в современном мире являются главными и неотъемлемыми составляющими расцвета любого государства и его успехов на международной арене. Дальнейшее развитие и, тем более, государственное стимулирование этого процесса заставляет серьезно опасаться за средне- и долгосрочные перспективы России.