Быть вполне (глава 57)
И только с Фионой (как-то так сложилось, не сразу, но сложилось) мы вовсю отдавались разговорам на эту и близкие этой темы, смакуя - как нам казалось - глупость наших полубратьев и полусестёр. Но уже через несколько человековременных месяцев (а может и лет, я не могу сказать точнее) вдруг оказалось, что наши смелые речи стали ввергать нас в особый еретический экстаз. Однажды мы застали друг друга за таким разговором, который - услышь его кто-нибудь из наших родственников - мог бы стоить нам нашего общения и самого строгого всеобщего порицания с последующей просьбой не попадаться на глаза (в нашем царстве это - самая строгая мера наказания). И тогда мы, одновременно подумав об этом, стали говорить тише, хотя рядом никого и не было. Прекращать разговор не было смысла - ведь, то, что становится достоянием кого-либо, становится всеобщим достоянием сразу же, поэтому все наши родственники - в силу внимательности и тщательности каждый - хоть как-то, но чувствовали, что где-то зреет откровенный еретизм. Никого из них это не смогло бы напугать или что-то там ещё, потому как свобода мысли в нашем роду при его бессмертности - самая часто практикуемая вещь. Именно поэтому никто обычно не фанатеет от собственных мыслей, не попадает к ним в плен - при бесконечном времени и всеохватной свободе странно было бы впадать в зависимость от какой-то одной или двух идей, как это часто случается с людьми в паническом страхе или борьбе за жизнь. Наши, даже самые смелые мысли так или иначе, но уже содержатся в теле литературы, а потому перед нами всегда предоставляется самый широкий спектр любых возможных радикализмов, которые люди даже законодательно стремятся запретить себе и себе подобным. И поэтому, если кому-то на ум и забредёт та или иная порочащая всех мысль, и даже если все её тут же осознают, то этот кто-нибудь всё равно устанет её думать, и отвлечётся, перейдёт на другое. Свобода устаёт от одного и того же - мы это все прекрасно знаем, и будь среди нас люди, они бы ужаснулись тому, насколько мы не стараемся ничего построить на принуждении и запретах, насколько мы безразличны к самым экстремистским мыслям и высказываниям. Впрочем, даже в тот момент, когда кто-нибудь приходит к чему-нибудь необычному, и все это знают, никто не знает - кто именно вот это сейчас подумал, и даже не знает - зачем. В один миг каждый из нас становится тем, кому что-то подумалось, и тогда найти источник распространения беспокойных мыслей всё равно фактически невозможно. Впрочем, у нас есть довольно молодой род, который мы называем Шерлоками, который - по слухам - владеет подобным искусством. Шерлоки, на досуге, не только осознают общие мысли, но и могут - для собственного развлечения - сказать, кто именно ими сейчас помышляет. Другое дело, что их никто об этом не спрашивает, хотя, кажется, хоть один раз, но каждый родственник лично убеждался в этом их особом искусстве: сговорившись со своими друзьями, каждый из нас хоть раз да посещал Шерлоков, чтобы, по заранее расписанной схеме, поочерёдно думать о всякой глупости, не отрываясь от основного, ничего не значащего и ведущегося лишь для отвода глаз, разговора. Ради невинной забавы чтобы убедиться в их умении, мы, находясь рядом, должны были помышлять глупости достаточно долго, и тогда один из Шерлоков (как правило это был кто-то из молодых) с раздражением глядел на одного из нас с возмущением: ну вот и скажи мне теперь, зачем ты свою голову такой чепухой забиваешь?! И тогда мы хлопали в ладоши, и радостные просили прощения - незачем, нам просто хотелось убедиться в том, что слухи о вас - правда. В нашем роду даже завелась идиома: “кто-то проверяет Шерлоков”, которая озвучивалась всякий раз, когда каждый из нас чувствовал назойливость тех или иных мыслей, распространяемых мгновенной молнией по всем нашим душам. Удивительно, что Шерлоки, которые могли безошибочно определять источник наших общих мыслей, указывая на то или иное лицо среди нас, не могли во время этих невинных розыгрышей понять одной элементарной вещи - что мы их сейчас, вот в этот момент, разыгрываем. Видимо, полная свобода наших намерений оставалась за нами даже при этом удивительном для всех остальных моих родственников умении Шерлоков, вставая непроницаемой преградой наших личностей.
И поэтому, в тот самый миг, когда мы с Фионой притихли во время нашего разговора, который вели, прямо скажем, достаточно долго и целенаправленно, чтобы каждый из наших мог почувствовать это, можно было бы прекратить - и переключиться на что-нибудь другое. Фиона тогда мне шепнула, характеризуя ситуацию одним вопросом: “кто-то проверяет Шерлоков?”, на что я ответил - впервые испытывая какие-то сомнения - “Хорошо бы”. А про себя подумал, и даже не то что подумал, а как-то вздохнул: “Как бы Шерлоки не стали проверять кого-то”. Впрочем, перед ней я страха не выказал (я действительно не знал - стоило ли бояться, ведь у нас никто ничего не боится), и мы продолжили наше обсуждение. А суть его состояла вот в чём.
И поэтому, в тот самый миг, когда мы с Фионой притихли во время нашего разговора, который вели, прямо скажем, достаточно долго и целенаправленно, чтобы каждый из наших мог почувствовать это, можно было бы прекратить - и переключиться на что-нибудь другое. Фиона тогда мне шепнула, характеризуя ситуацию одним вопросом: “кто-то проверяет Шерлоков?”, на что я ответил - впервые испытывая какие-то сомнения - “Хорошо бы”. А про себя подумал, и даже не то что подумал, а как-то вздохнул: “Как бы Шерлоки не стали проверять кого-то”. Впрочем, перед ней я страха не выказал (я действительно не знал - стоило ли бояться, ведь у нас никто ничего не боится), и мы продолжили наше обсуждение. А суть его состояла вот в чём.