Труба
[Пора, похоже, уже говорить о жанре "стихотворение на 8-ое марта".
В общем, всех с праздником Весны!]
В космическую что ли трубу
мир тихо гудит: бу-бу-бу.
А на земле,
например, вот в Кремле,
правительство и президент,
не в силах изгнать этот гул,
вторят ему: бе-бе-бе.
А в Вашингтоне, а в Вашингтоне
им возражают: не!
и переводят гул бу-бу-бу
как будто кремлёвское бе-бе-бе
в демократичное: йе!
Поэт и писатель не любит Кремля,
не любит и Вашингтона,
и бормоча мира гул про себя,
грозится в стихах:
я лучше всех узнаю этот мир,
вот вам моё: бля-бля-бля!
(Он равняется не на бу-бу,
он глядит лишь на бе-бе-бе-бе,
находит отличье в своём бля-бля-бля,
оставляет отличье себе).
Населенье от гула что ли трубы,
а то ли от шума другого,
выходит на улицу: бы-бы-бы-бы!
Поэт слышит их - узнаёт про себя:
они о моём бля-бля-бля!
Кремль слышит и ёжится не по себе:
они о моём бе-бе-бе?!
Эстрадный певец,
восхищённый трубой,
завидев толпу за окном,
решает себе: они все - про меня!
Кричит во всё горло:
пою вам песнь мира!
вот-вот она: ля-ля-ля-ля!
Военные, формы одев и сравняв,
ракеты на небо задрали:
различье нашли в бе-бе-бе от Кремля
и в йе! Вашингтона. Война - не война,
решали на сходке военным: кхе-кхе,
решали и недорешали.
Собака сидит на пороге тюрьмы
и смотрит на звёздное небо:
она онемела от красоты,
она слышит мелодию что ли трубы,
а, может, мелодию ветра,
и даже не хочет она говорить:
мир вторит в собаке своё бу-бу-бу,
поёт, раскрывается цветом:
собака стара, она скоро умрёт,
но что ей за дело, когда прямо тут
мелодия мира средь шумных людей,
достали своими бе-бе и йе-йе,
бля-бля и бы-бы, ля-ля и кхе-кхе,
прислушались что ли бы к этой трубе!
Собака восторженно молится ветру
за человечью душу.
Собака молчит и не хочет сказать,
да и кто бы её стал слушать?
В общем, всех с праздником Весны!]
В космическую что ли трубу
мир тихо гудит: бу-бу-бу.
А на земле,
например, вот в Кремле,
правительство и президент,
не в силах изгнать этот гул,
вторят ему: бе-бе-бе.
А в Вашингтоне, а в Вашингтоне
им возражают: не!
и переводят гул бу-бу-бу
как будто кремлёвское бе-бе-бе
в демократичное: йе!
Поэт и писатель не любит Кремля,
не любит и Вашингтона,
и бормоча мира гул про себя,
грозится в стихах:
я лучше всех узнаю этот мир,
вот вам моё: бля-бля-бля!
(Он равняется не на бу-бу,
он глядит лишь на бе-бе-бе-бе,
находит отличье в своём бля-бля-бля,
оставляет отличье себе).
Населенье от гула что ли трубы,
а то ли от шума другого,
выходит на улицу: бы-бы-бы-бы!
Поэт слышит их - узнаёт про себя:
они о моём бля-бля-бля!
Кремль слышит и ёжится не по себе:
они о моём бе-бе-бе?!
Эстрадный певец,
восхищённый трубой,
завидев толпу за окном,
решает себе: они все - про меня!
Кричит во всё горло:
пою вам песнь мира!
вот-вот она: ля-ля-ля-ля!
Военные, формы одев и сравняв,
ракеты на небо задрали:
различье нашли в бе-бе-бе от Кремля
и в йе! Вашингтона. Война - не война,
решали на сходке военным: кхе-кхе,
решали и недорешали.
Собака сидит на пороге тюрьмы
и смотрит на звёздное небо:
она онемела от красоты,
она слышит мелодию что ли трубы,
а, может, мелодию ветра,
и даже не хочет она говорить:
мир вторит в собаке своё бу-бу-бу,
поёт, раскрывается цветом:
собака стара, она скоро умрёт,
но что ей за дело, когда прямо тут
мелодия мира средь шумных людей,
достали своими бе-бе и йе-йе,
бля-бля и бы-бы, ля-ля и кхе-кхе,
прислушались что ли бы к этой трубе!
Собака восторженно молится ветру
за человечью душу.
Собака молчит и не хочет сказать,
да и кто бы её стал слушать?