О книге Агамбена "Открытое": орки в Средиземье
"А теперь послушай меня, Саруман, - сказал я ему, когда он умолк. - Мы не раз слышали подобные речи, но их произносили глашатаи Врага, дурача доверчивых и наивных. Неужели ты вызвал меня для того, чтобы повторить мне их болтовню?"
Он искоса глянул на меня и спросил: "Так тебя не прельщает дорога Мудрейших? Все еще не прельщает? Ты не хочешь понять, что старые средства никуда не годятся? - Саруман положил мне руку на плечо и тихо сказал, почти прошептал: - Мы должны завладеть Кольцом Всевластья. Вот почему я тебя призвал. Мне служат многие глаза и уши, я уверен - ты знаешь, где хранится Кольцо. А иначе зачем бы тебе Хоббитания - и почему туда же пробираются назгулы?" Саруман посмотрел на меня в упор, и в его глазах полыхнула алчность, которую он не в силах был скрыть.
"Саруман, - отступив, сказал я ему, - нам обоим известно, что у Кольца Всевластья может быть только один хозяин, поэтому не надо говорить мы. Но теперь, когда я узнал твои помыслы, я ни слова не скажу тебе про Кольцо. Ты был Верховным Мудрецом Совета, однако тебе невмоготу быть Мудрым. Ты, как я понял, предложил мне выбор - подчиниться Саурону или Саруману. Я не подчинюсь ни тому, ни другому. Что-нибудь еще ты можешь предложить?"
Сами знаете кто и сами знаете откуда
Буду говорить о книге: Агамбен Дж. Открытое (Человек и животное). - М.: РГГУ, 2012, 112с. Пер. Б.Скуратова.
Так уж довелось, что - почему-то пишу о книжках Агамбена, хотя не сказал бы, что он имеет хоть какое-то значение. Странно, но, на сей раз, в отличие от предыдущих, не буду, например, реабилитировать политическое, скажу кратко. Даже ещё короче, чем вот здесь сказано.
1. Книжка переведена великолепно. Переводчику, судя по всему, пришлось нелегко, поскольку Агамбен частенько дерридаистствует (дерридонится?), а также хочет сыграть в этимологии a la Хайдеггер - и это, если учесть, что приводятся большие куски из непереведённого до сих пор курса Хайдеггера 1929-30 "Основные понятия метафизики. Мир - одиночество - конечность", а именно с терминами оттуда игра и ведётся. Мне кажется, что некоторые решения Бориса Скуратова пригодятся тому, кто будет этот курс переводить (когда-нибудь, если будет).
2. Книжка лёгкая. Во всех смыслах. Видно - по тому как легко читается - что так же легко была задумана, а потому так же легко и написана. Потому что это книга одной идеи.
3. Идея проста. Под предлогом интереса к миниатюре - почему у святых головы животных? - Агамбен ставит вопрос о том, как формируется понимание отличия человека от животного. Пройдясь по трактатам соответствующей тематики, он делает вывод о формировании некоей антропологической машины, которая постоянно формирует наше отличие от животных (когда так, когда эдак). И, наконец, доходит до биолога и барона Якоба фон Юкскюля, который занимался пониманием окружающего мира животных. Именно ему принадлежит описание мира клеща (Ixodes ricinus), которым так восхищается Жиль Делёз в своём "Алфавите". В общем, у животных нет мира, у них только среда - что тут говорить. А как обстоят дела с человеком? Кажется надо сказать - читайте "Мир" Бибихина и не напрягайтесь уже - человек ведь тоже животное, но у него есть мир. И тогда обращается Агамбен к Хайдеггеру.
4. Пересказывать дальше не буду, потому как это обращение интересно. И вообще, прости Господи, при всей моей нелюбви к Хабермасу, я вспомнил - почему мне не нравится Хабермас. Как-то я читал о коммуникативных действиях (ну, помните, теория, согласно которой, надо раздать ста мартышкам печатные машинки - и когда-нибудь они обязательно напечатают сонеты Шекспира? это называется теорией "коммуникативного действия" и Хабермаса за неё любят в Европе; поэтому Европа, обзавёдшаяся мартышками, - и Россия от неё не отстаёт, нет, даже преуспевает, - теперь думает где бы купить на каждую печатных машинок). Хабермас очень хорошо в той книжке проводил всевозможные разборы, вдумчиво, глубоко. А затем - когда дело доходило до выводов - это было похоже на, извините, отрыжку. Напрягался человек, напрягался, а тут - раз! - и либо совсем никчёмный (даже в сравнении с разбором) вывод, либо - вообще вывод о другом. Так вот, после разбора Хайдеггера, Агамбен совмещает эти два впечатления в одно: и вывод примитивен, и о другом вообще.
5. Я сказал уже: книжка лёгкая, поскольку это - книжка одной идеи. Да, но вывод в этой книжке сказан о другой идее. Вот в этом-то интрига и состоит. И я раскрывать её не буду: эпиграф из Толкиена показывает как в конце разговора по делу, мы узнаём, что Саруман вообще-то имеет в виду собственные интересы, и на всё предыдущее ему наплевать. Вот так и Агамбен. Почему-то теперь уже нельзя верить во всякие вещи: вот о чём 16-ая главка книги. И Хайдеггер был последним, кто ещё верил. И потому - дурак. А вот Агамбен уже не верит - и потому недурак:
"Хайдеггер был, вероятно, последним философом, который простодушно исходил из того, что polis - polos, где господствует конфликт между сокрытостью и несокрытостью, между animalitas и humanitas человека, - ещё доступен для переговоров, что он, располагаясь в опасном месте, пока ещё делает возможным для человека, для народа нахождение их собственной исторической судьбы. Таким образом, он был последним, кто - по крайней мере, в определённой степени и не без сомнений и противоречий - верил в то, что антропологическая машина ещё может производить судьбу и историю, непрерывно принимая решения в конфликте между человеком и животным, между открытым и не-открытым и заново формируя этот конфликт" (С.91).
Так вот, Хайдеггер Простодушный ещё верил, а Агамбен Умудрённый уже нет. Поясню: если кто-то думает, что в Средиземье, где уже настолько господствуют орки, ещё можно говорить о судьбе человека, те ошибаются - потому как Саурон уже очень силён. И потому онтология, которая и оказывается у Агамбена этой самой антропологической машиной - больше невозможна. Гендальф, перенстань возиться с этими полуросликами, вокруг уже столько замечательных орков!..
6. ...и поэтому - следует заняться сексом. Потому что
"любовники, которые в сексуальном удовлетворении утратили свою тайну, созерцают человеческую природу, являющуюся соврешенно бездеятельной - бездеятельность и праздность человеческого и животного элементов образуют наивысшую и неспасаемую фигуру жизни" (С.104).
А вот тут я с Агамбеном согласен. Но непонятно - зачем надо было, чтобы это сказать, делать весь предыдущий путь. Впрочем, о чём-то ведь сказать надо - и, кстати, разборы предыдущие весьма и весьма познавательны.
7. И, напоследок, вопрос: почему у святых головы животных? Ведь этот вопрос был поводом к книге, а потому надо на него ответить. Отвечаем:
"Вероятно, ещё существует возможность для живых существ восседать за столом праведников, не беря на себя историческую задачу и не запуская в ход антропологическую машину" (С.109).
Вот почему.
И для прямого политического высказывания, которое только и интересовало Агамбена, вместо того, чтобы высказать это сразу и без обиняков, зачем-то нужно было пройтись по философии (она - повод, лишь повод), опустить Хайдеггера (как же без этого) - и расслабиться в конце.
Видимо, философия всё же существенная вещь, если даже для того, чтобы высказать банальное политическое утверждение, необходимо плевать кивать в её сторону.
8. А проблема с Хайдеггером, как кажется, здесь вот в чём:
"В другом месте Хайдеггер говорит, как Деррида, что мы не понимаем животных, они к нам близки, наше тело к нам близко, но мы его не понимаем. Но, совпадая там, Хайдеггер оказывается жёстким и безжалостным, и говорит так, как Деррида никогда не говорит, говорит о различении между тем, у кого есть и рука и ум как хватательный орган, и это существо человек, и другим существом, человеком которого нет, это тоже человек, у которого есть рука и есть мысль. Один и другой, эти вот неразличимые, между собой различены durch Abgrund des Wesens, целой бездной, чего Деррида никогда не скажет... Только существо, которое говорит, т.е. думает, может иметь руку, и во владении, и в действии рукой совершать труды руки (буквальный и плохой перевод). "Говорит, т.е. думает". Порядок не случайный... Лишь поскольку человек говорит, он думает, не наоборот, как метафизика до сих пор полагает. В этом по крайней мере отношении Хайдеггер верен своим словам. Он действительно сначала говорил, потом думал. Как все мы" (Бибихин В. Деррида читает Хайдеггера // Деррида Ж. Позиции. - М.: Академический прокт, 2007, С.158).
То ли Агамбен мстит Хайдеггеру за Деррида, то ли повторят и развивает стратегии последнего, непосредственно, как ребёнок непосредственно повторят за взрослым, но в любом случае, когда имеешь дело с одним, а потом оказывается, что речь шла о другом, то имеешь дело с говорением, которое за мыслью: Агамбен сначала задумал что сказать, а потом стал говорить. Поэтому ничего в такой стратегии не скажется неожиданного - ни для Агамбена, ни для читателя. Поэтому и читатель может почувствовать себя обескураженным: как Гендальф, беседуя с Саруманом, может затем сожалеть, что его водили за нос. Но водили интересно.
P.S.Н.Е.В.Т.Е.М.У. Сегодня читаем не свои стихи в "Гордон Блейз", в 19.00. Приходите.