Отвергнутое мною Предисловие к роману "Отче Наш"
Я его отверг, но оно - весёлое:
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
О НЕПОТРЕБСТВЕ ДАННОЙ КНИГИ
В нашу скорую на расправу эпоху, когда для размеренных поступков и обдуманных действий времени всё больше не хватает, книги, имеющие хоть какое-то право на существование, дабы быть прочитанными, распределяются по двум основным характерам: либо они короткие и читаются недолго (и тут можно вдаваться во всякие сложности, в любом случае читательская рука чувствует: это ненадолго, можно и потерпеть), либо они остросюжетные и читаются быстро (и тогда можно не стыдится, что написал увесистый том, ведь там и сям сплошь разбросаны диалоги, описания скудные, в духе: “эта длинноногая блондинка в тёмных очках и на высоких каблуках” и прочие важные данные того же стиля). Эти два характера, хотя и являются основными, однако же, вовсе не исключают друг друга, как добрые соседи, обитающие на одном этаже, они могут не знать друг друга, а могут заходить друг к другу в гости - в любом случае, они сосуществуют, и можно видеть в них много сходного: один маленький и недолгий, а другой толстый, но быстрый.
Самой собой разумеется, язык, каким пишутся эти книги, на котором должны общаться эти соседи, дабы их понимали другие, должен быть “простым, ясным и точным”, на что некоторые недоброжелательные снобы могут возразить: “то есть примитивным”, но снобы находятся всюду, и, как водится, на всех не угодишь. Идеальный брак между такими соседями, сочетание коих следовало бы ожидать в самом скором времени, являл бы собой короткую (недолго читаемую) остросюжетную (быстро читаемую) книгу, написанную “простым, ясным и точным” языком, читаемую в один присест. В самом деле, к чему лишние сложности? Она должна быть понятной как помянутая уже длинноногая блондинка в тёмных очках и на высоких каблуках. Этот мир надо делать уютным, а значит: узнаваемым. Если написано: “он хотел построить карьеру”, то каждому должно быть понятно и близко это устремление героя идеальной книги, он уже от этого обречён стать героем поколения и, возможно, даже не одного.
Переходя теперь к нашей книге, можно сразу же отметить: она не короткая. Полистав её и не натолкнувшись на пёстрые диалоги (в духе: “ты её видел?” - “нет, я же тебе уже говорил” - “вот чёрт! куда же она могла деться” - “а я откуда знаю” и т.д. - разумеется, речь идёт об утре после бурно проведенной ночи, когда двое любовников-мужчин, проснувшись, не могут найти свою единственную - одну на двоих, чтоб было романтичнее - зубную щётку, а блондинка в тёмных очках с длинными ногами, как вы догадываетесь, станет непреодолимым препятствием в их светлой и чистой любви, но всё кончится хорошо: бандиты будут убиты, геи останутся друзьями, блондинка построит карьеру и народит восемь очаровательных малышей, и всё это будет на тропическом острове, и с этим не поспоришь, да, нельзя не помянуть: они ещё будут петь и о них снимут кино с кучей продолжений и несколькими римейками), так вот, переходя к нашей книге, мы отмечаем, что она долгая и медленная. В один присест такую не потребить. И автор (если он действительно существует, ведь сегодня такое количество литературных рабов, что на каждое вымолвленное неосторожно слово существует пятнадцать перепечаток в различных их вариациях), и автор очень сожалеет о таком немодном характере своего (своего ли?) произведения. Здесь нет острого сюжета (и остроумный критик вынужден отметить, блеснув эрудицией, что сюжет здесь, следовательно, тупой), большой, даже нескромный по нашим меркам, объём текста (кто всё это будет читать? наивный автор, нам жаль его), а уж о языке и вовсе говорить не приходится - ничего косноязычней за последнее время ещё не выходило (если это, конечно, не попытка автоматического переводчика перевести сборник самых смешных анекдотов за последний месяц). Таким образом, перед нами непотребная книга, которая, в силу своей непотребности, будет от читателя непременно что-то требовать: времени (которого нет), усердия (которого не хватает), труда (который не окупится).
Её непотребство касается не только размеров (такие большие книги сегодня уже не носят, в моде книги-бикини, книги-мини, и даже - книги-стринги, минималистки скрывающие главных героев, основной сюжет и простой способ изложения, а вы нас в книгу-купальный костюм или в книгу-семейку обрядить намереваетесь!), итак, её непотребство касается не только размеров и содержания (оно, напоминаем, без простых диалогов, впрочем, и без сложных также, не верите - полистайте), но даже - названия и оглавления. Ведь всякому понятно, что название надо выбирать такое, чтобы поиск по каталогам (электронным или аналоговым, то есть: картонно-бумажным карточкам, с дырочками по краям), чтобы поиск по каталогам выдавал новинку сразу же, чтобы она не затерялась перед блуждающим взглядом взыскательного читателя. А теперь попробуйте мысленно задать в строке поиска - по любому из воображаемых каталогов - название этой книги. Как скоро вместо дружно согласованных и, в общем-то верных, данных о том, что это - молитва с текстом “Отче наш, Иже еси на небесех!” появится упоминание о том, что сейчас перед вами? Очень нескоро. Вот и следует признать, что надо выбирать правильные названия. И ещё: почему, спросит читатель, здесь уже два раза слово выбирать взято в курсив? Это что, для того, чтобы подчеркнуть некое особое значение? Сразу ответим: курсив в тексте романа не используется (вопросительных знаков, впрочем, равно как и тире - тоже, за исключением одного раза), и никаких особых значений ничему не придаётся. Ведь что такое особое значение, как не неспособность простым и ясным языком изложить то, что хочешь сказать? Ближайший пример: девочки и мальчики в своих ранних стихах (поздних бывает очень мало, тогда следует говорить о поэтах и графоманах) подчёркивают особое значение многоточием, будто в выражении “она пришла…” больше особого значения, чем в выражении “она пришла”. Многоточий, кстати, тоже не будет. Ни одного. И коротких предложений, таких, как предыдущее, тоже[1]. А слово выбирать взято в курсив потому, что кажется, будто всё написанное кем-то (если, повторяем, в данном случае этот кто-то вообще существует, или хотя бы - существует в частности). будто всё написанное кем-то выбирается из уже имеющегося набора. Как в рецепте приготовления блинов - недолгом и быстром: “купите свежезамороженные блины, положите их в микроволновую печь” и т.д. А мы-то как раз хотим сейчас сказать, что не всё в книгах выбирается и - что уж греха таить! - прямо-таки берётся извне. Бывает так, что что-то в них рождается, когда книга пишется. А бывает так, что что-то - раз! - и не рождается.
И, кстати, об оглавлении. Оно должно быть говорящим. Ведь кто исключит счастье поговорить с оглавлением - открываешь книгу, даже можно её не читать - и довольствоваться общением с оглавлением. Пообщался - и всё понятно, можно не читать. Пора уже заметить: современный читатель очень благодарен книге, когда она позволяет себя не читать, а если и просит чтения, то быстрого или недолгого. Так вот, непотребство данной книги состоит в том, что она немилосердна по отношению к благодарному современному читателю. Плохая новость: её следует читать или не читать, больше ничего, tertium non datur, как любили говорить прежде. Нельзя будет, поговорив с оглавлением или прочитав название, пролистав страницы и остановившись на наиболее простых и ясных диалогах, составить впечатление, достаточное для типичного критического высказывания, рождающегося после метафизического жеста хлопанья себя по лбу (чаще всего, по лбу своему, но не всегда): “а, вот оно что! всё понятно”. К нашему великому сожалению, это не получится. Но мы хотели, и старались, и всё уже было наготове, но - вынуждены признаться - в этом отношении мы потерпели огромную неудачу.
Так почему же эта книга такая непотребная? Так случилось. Всё - от способа выражаться до событий, от названия и до оглавления - случилось так. Могло иначе, и должно было бы - ан, нет! - именно так, не иначе. Дело, по-видимому, в том, что не всё, что угодно можно как угодно и в каком угодно объёме высказать. Конечно же, чаще всего витиеватость речи есть свидетельство некой особой значимости, то есть: недоброй туманности авторских намерений, если не простого незнания (а ведь бывает ещё и благостное, спасительное неведение - но не о нём речь). И мы по праву сторонимся витиеватых речей - не столько в книгах, сколько в жизни. И то, что мы сторонимся витиеватых речей в книгах, скорее всего, свидетельство того, что витиеватые люди в жизни - не очень нам приятны. Но иногда - такое случается - эти речи могут высказать особый предмет так, что будь он высказан иначе, мы бы над ним в лучшем случае посмеялись, а в худшем - прошли мимо, не заметив. Хотя этот предмет может быть таким, что он заслуживает читательского внимания и даже требует его. Он непотребим, непотребен, а потому очень многого требует. Может быть, заслуживает, а может быть - и нет. Как выйдет. Хвала Зевсу, таких предметов не много, и, клянусь собакой, это хорошо, не то сидеть бы нам с вами в скучных роскошных дворцах эпохи барокко и выслушивать различных “милосердных государей” и “великодушных госпож”, вместо того, чтобы уютненько расположиться в аскетичном и милом сердцу ресторане быстрой еды, где нам у кассы выдадут гамбургер с невиданными внутренностями. Но иногда, всё же, ко всеобщему неудовольствию, такой предмет случается и требует соответствующего себе способа выражения. И тогда книга делается непотребной.
Стараясь каким-то образом компенсировать этот кошмар, скандал и скверную выходку, мы должны сообщить (после плохой новости выше) две хорошие новости. Во-первых, есть уже один человек (или не один), кто всё это внимательно прочитал - это автор (или кто они там и сколько их). Во-вторых, читатель не будет оставлен автором (и богами) до тех пор, пока он сам не сможет дойти до конца, можно даже сказать - комфортно докатится, если в отношении любого рода непотребства применим эпитет комфортности. Ясно, что это будет редкий читатель, самые частые покинули нас уже - после неговорящего оглавления, отсутствия диалогов, большого объёма и незапоминающегося названия, менее частые уйдут уже в начале второй главы. Но редкий читатель будет вознаграждён непотребством высшего рода. Только это здесь гарантируется, всё остальное - на неисповедимых, читай: нехоженых путях Господних.
[1] И сноски тоже, кстати, не используются
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
О НЕПОТРЕБСТВЕ ДАННОЙ КНИГИ
В нашу скорую на расправу эпоху, когда для размеренных поступков и обдуманных действий времени всё больше не хватает, книги, имеющие хоть какое-то право на существование, дабы быть прочитанными, распределяются по двум основным характерам: либо они короткие и читаются недолго (и тут можно вдаваться во всякие сложности, в любом случае читательская рука чувствует: это ненадолго, можно и потерпеть), либо они остросюжетные и читаются быстро (и тогда можно не стыдится, что написал увесистый том, ведь там и сям сплошь разбросаны диалоги, описания скудные, в духе: “эта длинноногая блондинка в тёмных очках и на высоких каблуках” и прочие важные данные того же стиля). Эти два характера, хотя и являются основными, однако же, вовсе не исключают друг друга, как добрые соседи, обитающие на одном этаже, они могут не знать друг друга, а могут заходить друг к другу в гости - в любом случае, они сосуществуют, и можно видеть в них много сходного: один маленький и недолгий, а другой толстый, но быстрый.
Самой собой разумеется, язык, каким пишутся эти книги, на котором должны общаться эти соседи, дабы их понимали другие, должен быть “простым, ясным и точным”, на что некоторые недоброжелательные снобы могут возразить: “то есть примитивным”, но снобы находятся всюду, и, как водится, на всех не угодишь. Идеальный брак между такими соседями, сочетание коих следовало бы ожидать в самом скором времени, являл бы собой короткую (недолго читаемую) остросюжетную (быстро читаемую) книгу, написанную “простым, ясным и точным” языком, читаемую в один присест. В самом деле, к чему лишние сложности? Она должна быть понятной как помянутая уже длинноногая блондинка в тёмных очках и на высоких каблуках. Этот мир надо делать уютным, а значит: узнаваемым. Если написано: “он хотел построить карьеру”, то каждому должно быть понятно и близко это устремление героя идеальной книги, он уже от этого обречён стать героем поколения и, возможно, даже не одного.
Переходя теперь к нашей книге, можно сразу же отметить: она не короткая. Полистав её и не натолкнувшись на пёстрые диалоги (в духе: “ты её видел?” - “нет, я же тебе уже говорил” - “вот чёрт! куда же она могла деться” - “а я откуда знаю” и т.д. - разумеется, речь идёт об утре после бурно проведенной ночи, когда двое любовников-мужчин, проснувшись, не могут найти свою единственную - одну на двоих, чтоб было романтичнее - зубную щётку, а блондинка в тёмных очках с длинными ногами, как вы догадываетесь, станет непреодолимым препятствием в их светлой и чистой любви, но всё кончится хорошо: бандиты будут убиты, геи останутся друзьями, блондинка построит карьеру и народит восемь очаровательных малышей, и всё это будет на тропическом острове, и с этим не поспоришь, да, нельзя не помянуть: они ещё будут петь и о них снимут кино с кучей продолжений и несколькими римейками), так вот, переходя к нашей книге, мы отмечаем, что она долгая и медленная. В один присест такую не потребить. И автор (если он действительно существует, ведь сегодня такое количество литературных рабов, что на каждое вымолвленное неосторожно слово существует пятнадцать перепечаток в различных их вариациях), и автор очень сожалеет о таком немодном характере своего (своего ли?) произведения. Здесь нет острого сюжета (и остроумный критик вынужден отметить, блеснув эрудицией, что сюжет здесь, следовательно, тупой), большой, даже нескромный по нашим меркам, объём текста (кто всё это будет читать? наивный автор, нам жаль его), а уж о языке и вовсе говорить не приходится - ничего косноязычней за последнее время ещё не выходило (если это, конечно, не попытка автоматического переводчика перевести сборник самых смешных анекдотов за последний месяц). Таким образом, перед нами непотребная книга, которая, в силу своей непотребности, будет от читателя непременно что-то требовать: времени (которого нет), усердия (которого не хватает), труда (который не окупится).
Её непотребство касается не только размеров (такие большие книги сегодня уже не носят, в моде книги-бикини, книги-мини, и даже - книги-стринги, минималистки скрывающие главных героев, основной сюжет и простой способ изложения, а вы нас в книгу-купальный костюм или в книгу-семейку обрядить намереваетесь!), итак, её непотребство касается не только размеров и содержания (оно, напоминаем, без простых диалогов, впрочем, и без сложных также, не верите - полистайте), но даже - названия и оглавления. Ведь всякому понятно, что название надо выбирать такое, чтобы поиск по каталогам (электронным или аналоговым, то есть: картонно-бумажным карточкам, с дырочками по краям), чтобы поиск по каталогам выдавал новинку сразу же, чтобы она не затерялась перед блуждающим взглядом взыскательного читателя. А теперь попробуйте мысленно задать в строке поиска - по любому из воображаемых каталогов - название этой книги. Как скоро вместо дружно согласованных и, в общем-то верных, данных о том, что это - молитва с текстом “Отче наш, Иже еси на небесех!” появится упоминание о том, что сейчас перед вами? Очень нескоро. Вот и следует признать, что надо выбирать правильные названия. И ещё: почему, спросит читатель, здесь уже два раза слово выбирать взято в курсив? Это что, для того, чтобы подчеркнуть некое особое значение? Сразу ответим: курсив в тексте романа не используется (вопросительных знаков, впрочем, равно как и тире - тоже, за исключением одного раза), и никаких особых значений ничему не придаётся. Ведь что такое особое значение, как не неспособность простым и ясным языком изложить то, что хочешь сказать? Ближайший пример: девочки и мальчики в своих ранних стихах (поздних бывает очень мало, тогда следует говорить о поэтах и графоманах) подчёркивают особое значение многоточием, будто в выражении “она пришла…” больше особого значения, чем в выражении “она пришла”. Многоточий, кстати, тоже не будет. Ни одного. И коротких предложений, таких, как предыдущее, тоже[1]. А слово выбирать взято в курсив потому, что кажется, будто всё написанное кем-то (если, повторяем, в данном случае этот кто-то вообще существует, или хотя бы - существует в частности). будто всё написанное кем-то выбирается из уже имеющегося набора. Как в рецепте приготовления блинов - недолгом и быстром: “купите свежезамороженные блины, положите их в микроволновую печь” и т.д. А мы-то как раз хотим сейчас сказать, что не всё в книгах выбирается и - что уж греха таить! - прямо-таки берётся извне. Бывает так, что что-то в них рождается, когда книга пишется. А бывает так, что что-то - раз! - и не рождается.
И, кстати, об оглавлении. Оно должно быть говорящим. Ведь кто исключит счастье поговорить с оглавлением - открываешь книгу, даже можно её не читать - и довольствоваться общением с оглавлением. Пообщался - и всё понятно, можно не читать. Пора уже заметить: современный читатель очень благодарен книге, когда она позволяет себя не читать, а если и просит чтения, то быстрого или недолгого. Так вот, непотребство данной книги состоит в том, что она немилосердна по отношению к благодарному современному читателю. Плохая новость: её следует читать или не читать, больше ничего, tertium non datur, как любили говорить прежде. Нельзя будет, поговорив с оглавлением или прочитав название, пролистав страницы и остановившись на наиболее простых и ясных диалогах, составить впечатление, достаточное для типичного критического высказывания, рождающегося после метафизического жеста хлопанья себя по лбу (чаще всего, по лбу своему, но не всегда): “а, вот оно что! всё понятно”. К нашему великому сожалению, это не получится. Но мы хотели, и старались, и всё уже было наготове, но - вынуждены признаться - в этом отношении мы потерпели огромную неудачу.
Так почему же эта книга такая непотребная? Так случилось. Всё - от способа выражаться до событий, от названия и до оглавления - случилось так. Могло иначе, и должно было бы - ан, нет! - именно так, не иначе. Дело, по-видимому, в том, что не всё, что угодно можно как угодно и в каком угодно объёме высказать. Конечно же, чаще всего витиеватость речи есть свидетельство некой особой значимости, то есть: недоброй туманности авторских намерений, если не простого незнания (а ведь бывает ещё и благостное, спасительное неведение - но не о нём речь). И мы по праву сторонимся витиеватых речей - не столько в книгах, сколько в жизни. И то, что мы сторонимся витиеватых речей в книгах, скорее всего, свидетельство того, что витиеватые люди в жизни - не очень нам приятны. Но иногда - такое случается - эти речи могут высказать особый предмет так, что будь он высказан иначе, мы бы над ним в лучшем случае посмеялись, а в худшем - прошли мимо, не заметив. Хотя этот предмет может быть таким, что он заслуживает читательского внимания и даже требует его. Он непотребим, непотребен, а потому очень многого требует. Может быть, заслуживает, а может быть - и нет. Как выйдет. Хвала Зевсу, таких предметов не много, и, клянусь собакой, это хорошо, не то сидеть бы нам с вами в скучных роскошных дворцах эпохи барокко и выслушивать различных “милосердных государей” и “великодушных госпож”, вместо того, чтобы уютненько расположиться в аскетичном и милом сердцу ресторане быстрой еды, где нам у кассы выдадут гамбургер с невиданными внутренностями. Но иногда, всё же, ко всеобщему неудовольствию, такой предмет случается и требует соответствующего себе способа выражения. И тогда книга делается непотребной.
Стараясь каким-то образом компенсировать этот кошмар, скандал и скверную выходку, мы должны сообщить (после плохой новости выше) две хорошие новости. Во-первых, есть уже один человек (или не один), кто всё это внимательно прочитал - это автор (или кто они там и сколько их). Во-вторых, читатель не будет оставлен автором (и богами) до тех пор, пока он сам не сможет дойти до конца, можно даже сказать - комфортно докатится, если в отношении любого рода непотребства применим эпитет комфортности. Ясно, что это будет редкий читатель, самые частые покинули нас уже - после неговорящего оглавления, отсутствия диалогов, большого объёма и незапоминающегося названия, менее частые уйдут уже в начале второй главы. Но редкий читатель будет вознаграждён непотребством высшего рода. Только это здесь гарантируется, всё остальное - на неисповедимых, читай: нехоженых путях Господних.
[1] И сноски тоже, кстати, не используются