НЕПРАВИЛЬНЫЙ ПОПАДАНЕЦ. ЧАСТЬ 3 (ТАПЫЧКИ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ)
Начало
http://mihalchuk-1974.livejournal.com/906718.html
http://mihalchuk-1974.livejournal.com/906833.html
Скиди-рыжий.
Он довольно смутно помнил, как это началось. Душный трюм, вонь мочи и дерьма, главный надсмотрщик, толстый и лысый, вечно орущий на незнакомом языке, и без раздумий пускающий в ход длинный кнут. Цепь проходящая через ножные кандалы с кольцом. Напарник, однажды просто не проснувшийся утром. Тяжелый рокот, ненавистного барабана. Длинное весло, которое приходилось «вертеть» иногда днями напролет, напрягая все свои не такие уж великие силы. Поганая жратва два раза в сутки. И пять - шесть часов сна, скрючившись на той же скамье, на которой он и греб. Через полгода такой «жизни», миром рыжего Скиди стала отполированная рукоять весла.
Родной фьорд, братик Гуннар, дядькин кнорр взятый «на меч» датскими викингами, с десяток рабских рынков. Все тонуло в прогрессирующей апатии. Такие рабы, впавшие в состояние скота, на галерах магрибских пиратов долго не живут. Впрочем, на их галерах никто не вытягивал больше 5 лет. Так что рыжему норманнскому ублюдку может и повезет скоро сдохнуть. Это ему сказал новый совесельник, жилистый седой уроженец Зеленого острова, знавший немного северную речь.
А потом внутри Скиди появился Другой. Он-то и убил рыжего подростка-свея.
Безразличие сыграло со Скиди злую шутку. Сначала Скиди даже не понял, что внутри него есть еще кто-то. Потом до него долетели эмоции Другого. Страх, перерастающий в панику, растерянность, злость. Сам хозяин тела как будто смотрел со стороны на эмоции «насельника». Впрочем, почему как будто? Именно так и было. Скиди был отдельно, а Другой отдельно. Они просто помещались в одной голове. Почти двое суток чужой бился в истерике внутри Скиди. На третий день Другой попробовал разговаривать. Скиди не понимал. Замордованному норманну было почти все равно, что там происходит в глубине его сознания. «Гость» то что-то бормотал успокаивающе, то пробовал в чем-то, судя по интонациям убедить молодого свея, то кричал, то что-то требовал. Скиди оставался равнодушен. Потом Другой вдруг решил, что тоже имеет право управлять телом Скиди. Вот тут-то все и началось.
Чужак нагло попытался забрать у Скиди, то немногое, что осталось еще у рыжеволосого - его тело. Почувствовав неладное, Скиди вынырнул из своей апатии, но поздно. Вмешавшись в автоматически происходящий, почти без участия мозга процесс гребли, чужак просто поломал ритм. С ужасом Скиди понял, что его весло столкнулось с соседними, вызвав настоящую цепную реакцию, и половина весел по левому борту галеры просто перестали грести, перепутавшись между собой. Корабль тут же развернуло. Короче, этот незваный гость, нарушил работу всех гребцов, вызвав одним своим движением, полный паралич отлаженного процесса гребли.
Кара последовала молниеносно. К скамье Скиди подбежал надсмотрщик и два воина - разомкнув ножные кандалы, свея выдернули из-за весла, как пробку из бутылки. Даже не успевший ничего
толком сообразить, занятый внутренней борьбой с Чужаком, Скиди в шесть рук был выкинут через люк на палубу, там подхвачен и поставлен на колени перед чернобородым толстяком, укутанным в драгоценные шелка, с массивной золотой серьгой в ухе. Двое воинов держали рыжего за руки, третий грубо задрал голову рабу, вцепившись пальцами в давно нечесаные, грязные рыжие патлы, второй рукой воин держал у горла Скиди узкий длинный кинжал. Толстяк негодующе треся жирным телом, наклонился, и начал визгливо орать в лицо Скиди, забрызгав слюнями всю свою напомаженную бороду и лицо раба. Потом, оторавшись, и видя что гребец все равно его не понимает, махнул рукой куда-то в сторону бросив короткую фразу державшим провинившегося гребца воинам. Скиди опять куда-то поволокли. Толстяк, пыхтя и отдуваясь вытирал побагровевшее и потное лицо красным шелковым платком.
Окончательно рыжий свей очухался от ступора только тогда, когда его приковали к мачте. Тут-то Скиди и понял, что произойдет дальше. От этого понимания, он тихонько и жалобно заскулил.
Первый удар кнута плеснул на спину такой болью, что Скиди тонко, по-заячьи заверещал. Тело выгнулось дугой, руки силились разорвать ненавистное железо. Раз за разом тяжелый плетеный ремень обрушивался на спину Скиди, сил кричать уже не было, тело билось в судорогах, из горла рвался только полузадушенный хрип, крошилась эмаль на зубах, по ногам текла кровь, перемешавшись с мочой. От страшной боли Скиди даже пытался грызть мачту, к которой был прикован. На двадцатом ударе сознание погасло.
Придя в себя от ведра морской воды, вылитой с размаху на его плечи, молодой норманн обнаружил себя сидящим около все той же мачты, забрызганной его же кровью. Спина пылала огнем. Скиди вообще с трудом соображал хоть что-то, какими-то урывками видя окружающее. Солнце палило немилосердно, добавляя истерзанному человеку мучений. Язык распух и стал сухим и шершавым. Страшно хотелось пить. До вечера к наказанному рабу, так никто и не подошел. Жажда стала просто неимоверной. Скиди то проваливался в горячечное забытье, то выныривал на поверхность сознания, где все заглушали боль и жажда. Во тьме провалов Скиди видел то Орлиную скалу, что высилась над родным фьордом, то странные, блестящие, раскрашенные, с прозрачными окнами, повозки катящиеся на черных колесах сами по себе по гладким-гладким дорогам. То они с дядькой выходили на ловлю лосося, то он гулял по гигантскому городу, где везде было множество чистых и сытых людей в ярких, богатых и нелепых одеждах. То ему привидится первый поцелуй с Гудрунн, то он залазил в брюхо огромной железной птицы, и летел куда-то далеко-далеко, переполненный радостным предвкушением яркого тропического солнца, золотого песка и неестественно голубой океанской воды. Все перемешалось в воспаленном мозгу Скиди. Картинки из его жизни смешались с воспоминаниями Чужака, пришедшего из странного и страшного мира. Через какое-то время Скиди уже перестал понимать, где его собственные воспоминания, а где пережитое Другим. В бредовых видениях, уже весь его фьорд погибал в чудовищной вспышке оружия, из чужого мира, сияющего как миллионы солнц. Или видел он соседа Сигурда-Жабу, в полумраке рассекаемом яркими лучами разноцветного света, отплясывающего невероятный танец с полуголой девицей, под жуткие звуки, которые Другой почему-то называл «музыкой».
Да, кстати, оказалось, что у поселившегося в голове Скиди Чужака было имя - Владеющий миром. Скиди, в редкий момент выхода из забытья, оценил горький юмор богов. Действительно, смешно.
К рассвету Скиди и Чужак сошли с ума и стали одним целым. Из двух ломаных, больных сознаний, родилось нечто совсем другое. Впрочем, это нечто не успев толком родиться, физически уже почти умерло. Так бы и канул в бездну Хель запоротый до полусмерти раб-галерник, но тут произошло сразу два события. Одно внешнее и одно внутреннее.
Сначала, внезапно, в голове подыхающего на палубе пиратской галеры человека, возник маленький пузырек. Пузырек состоял из страдания и запаха земляники. Пузырек медленно, но неотвратимо рос. Запах и боль нарастали внутри черепа. Становясь все более нестерпимей. Пузырек захватил все внимание человека, отодвинув куда-то на задворки сознания и искалеченную кнутом спину, и жажду.
Пока рыжий Скиди становился кем-то совсем другим, во внешнем мире тоже происходили немаловажные действия.
К вечеру дня, последующего за поркой нерадивого гребца, с мачты галеры был замечен парус. Наступившая ночь не позволила понять, что за корабль видел наблюдатель, сидевший в петле из веревки, закрепленной на верхушке короткой мачты. Но с рассветом , парус вновь появился. Галера шла не торопясь, парус приближался, за ним появился второй. А вот когда смотрящий вдаль магрибец разглядел полосы на парусах, то галера рванула вперед, словно пришпоренный арабский конь. В Средиземном море полосатые полотнища появлялись не так уж часто, по крайней мере не так часто, как скажем на Балтике, или у берегов Англии. Однако всем без исключения морякам, ходившим этими водам, было известно кому принадлежат такие паруса. Может ,будь драккар один магрибская галера с гордым названием «Меч пророка» и не стала бы убегать, ибо была и крупнее и воинов на ней было по численности чуть ли не в два раза больше, чем на любом «драконе». Однако Толстый Юсуф, капитан вышеозначенного судна здраво счел, что против двух драккаров его команда не потянет.
К несчастью, для мусульман, ветер был хорош и пара «волков моря» постепенно нагоняли галеру. Юсуф орал, брызгал слюной в радиусе пары саженей, грозил всем страшными карами. На гребной палубе безостановочно свистел бич. Но бывшие две недели в море, пережившие уже пять дней назад погоню на пределе сил за левантским торговцем, гребцы устали и «Меч пророка» не давал и половины своего обычного хода. Даже после того, как арабы в дополнение к веслам поставили свой куцый парус, норманнские корабли продолжали уверенно нагонять. Там тоже гребцы помогали парусам, но получалось это у них не в пример лучше, нежели у рабов на арабском судне. Норманнские корабли начали расходиться, беря галеру в «клещи».
В этот момент, видимо от отчаяния, кому-то на «Мече пророка», вдруг втемяшилось в башку, что вот этот , покрытый коркой запекшейся крови и лохмотами кожи на спине, раб прикованный к мачте абсолютно необходим у весла. И этот сын ишака сумел настоять на своем. Пара воинов расковала рыжего и поволокла под руки к люку, скинув вниз, словно мешок с дерьмом. По крайней мере, второй надсмотрщик именно так появление сего мощного подкрепления на гребной палубе и прокомментировал. Резко подняв вялое тело, он подтащил его к бочке с водой, предназначенной для рабов, и стал усердно макать раба головой в эту емкость.
Человек пришел в себя как раз после этих обмакиваний. Можно было пить!!! Он и пил, позабыв про все. Надсмотрщик пытался оторвать , вцепившегося в край бочки стальной хваткой худого, но жилистого гребца. Несмотря на то, что он был почти в полтора раза больше по размерам изорванного кнутом норманна, ему это не удавалось. Тогда он схватил притороченный у кушака, свернутый кольцами кнут и отошедши на шаг изо всех сил стегнул по согнутой спине.
Пить!!! Скиди жадно хватал ртом затхлую воду из бочки, водопадом обрушивая ее внутрь иссушенного тела. Рыжий раб толком даже не отдавал себе отчета в происходящем. Он просто хотел пить!!! Тут произошли одновременно две вещи. Спину взорвало страшной болью, и в черепе Скиди лопнул, заполнивший казалось всю голову, пузырь с запахом земляники, зревший все это время. И Скиди умер, умер и Чужак, со смешным именем.
Младший надсмотрщик получил чудовищный по силе удар в голову. Череп лопнул, словно гнилая тыква. Он сдох, даже не успев удивиться перемене в лице обернувшегося к нему, еще недавно полуживого раба. А там было на что посмотреть. Оно, это лицо, превратилось в жуткую получеловеческую, полузвериную морду, зрачки затопили всю радужку, в оскаленном провале пасти, в которую превратился рот Скиди, влажно блеснули белым, как будто даже удлинившиеся клыки.
Тихо, грозно зарычав, существо, что было еще совсем недавно человеком, молниеносным движением выхватило короткий широкий клинок из ножен на поясе мертвого араба, и молча, стремительным прыжком, метнулось вглубь гребной палубы…
http://mihalchuk-1974.livejournal.com/906718.html
http://mihalchuk-1974.livejournal.com/906833.html
Скиди-рыжий.
Он довольно смутно помнил, как это началось. Душный трюм, вонь мочи и дерьма, главный надсмотрщик, толстый и лысый, вечно орущий на незнакомом языке, и без раздумий пускающий в ход длинный кнут. Цепь проходящая через ножные кандалы с кольцом. Напарник, однажды просто не проснувшийся утром. Тяжелый рокот, ненавистного барабана. Длинное весло, которое приходилось «вертеть» иногда днями напролет, напрягая все свои не такие уж великие силы. Поганая жратва два раза в сутки. И пять - шесть часов сна, скрючившись на той же скамье, на которой он и греб. Через полгода такой «жизни», миром рыжего Скиди стала отполированная рукоять весла.
Родной фьорд, братик Гуннар, дядькин кнорр взятый «на меч» датскими викингами, с десяток рабских рынков. Все тонуло в прогрессирующей апатии. Такие рабы, впавшие в состояние скота, на галерах магрибских пиратов долго не живут. Впрочем, на их галерах никто не вытягивал больше 5 лет. Так что рыжему норманнскому ублюдку может и повезет скоро сдохнуть. Это ему сказал новый совесельник, жилистый седой уроженец Зеленого острова, знавший немного северную речь.
А потом внутри Скиди появился Другой. Он-то и убил рыжего подростка-свея.
Безразличие сыграло со Скиди злую шутку. Сначала Скиди даже не понял, что внутри него есть еще кто-то. Потом до него долетели эмоции Другого. Страх, перерастающий в панику, растерянность, злость. Сам хозяин тела как будто смотрел со стороны на эмоции «насельника». Впрочем, почему как будто? Именно так и было. Скиди был отдельно, а Другой отдельно. Они просто помещались в одной голове. Почти двое суток чужой бился в истерике внутри Скиди. На третий день Другой попробовал разговаривать. Скиди не понимал. Замордованному норманну было почти все равно, что там происходит в глубине его сознания. «Гость» то что-то бормотал успокаивающе, то пробовал в чем-то, судя по интонациям убедить молодого свея, то кричал, то что-то требовал. Скиди оставался равнодушен. Потом Другой вдруг решил, что тоже имеет право управлять телом Скиди. Вот тут-то все и началось.
Чужак нагло попытался забрать у Скиди, то немногое, что осталось еще у рыжеволосого - его тело. Почувствовав неладное, Скиди вынырнул из своей апатии, но поздно. Вмешавшись в автоматически происходящий, почти без участия мозга процесс гребли, чужак просто поломал ритм. С ужасом Скиди понял, что его весло столкнулось с соседними, вызвав настоящую цепную реакцию, и половина весел по левому борту галеры просто перестали грести, перепутавшись между собой. Корабль тут же развернуло. Короче, этот незваный гость, нарушил работу всех гребцов, вызвав одним своим движением, полный паралич отлаженного процесса гребли.
Кара последовала молниеносно. К скамье Скиди подбежал надсмотрщик и два воина - разомкнув ножные кандалы, свея выдернули из-за весла, как пробку из бутылки. Даже не успевший ничего
толком сообразить, занятый внутренней борьбой с Чужаком, Скиди в шесть рук был выкинут через люк на палубу, там подхвачен и поставлен на колени перед чернобородым толстяком, укутанным в драгоценные шелка, с массивной золотой серьгой в ухе. Двое воинов держали рыжего за руки, третий грубо задрал голову рабу, вцепившись пальцами в давно нечесаные, грязные рыжие патлы, второй рукой воин держал у горла Скиди узкий длинный кинжал. Толстяк негодующе треся жирным телом, наклонился, и начал визгливо орать в лицо Скиди, забрызгав слюнями всю свою напомаженную бороду и лицо раба. Потом, оторавшись, и видя что гребец все равно его не понимает, махнул рукой куда-то в сторону бросив короткую фразу державшим провинившегося гребца воинам. Скиди опять куда-то поволокли. Толстяк, пыхтя и отдуваясь вытирал побагровевшее и потное лицо красным шелковым платком.
Окончательно рыжий свей очухался от ступора только тогда, когда его приковали к мачте. Тут-то Скиди и понял, что произойдет дальше. От этого понимания, он тихонько и жалобно заскулил.
Первый удар кнута плеснул на спину такой болью, что Скиди тонко, по-заячьи заверещал. Тело выгнулось дугой, руки силились разорвать ненавистное железо. Раз за разом тяжелый плетеный ремень обрушивался на спину Скиди, сил кричать уже не было, тело билось в судорогах, из горла рвался только полузадушенный хрип, крошилась эмаль на зубах, по ногам текла кровь, перемешавшись с мочой. От страшной боли Скиди даже пытался грызть мачту, к которой был прикован. На двадцатом ударе сознание погасло.
Придя в себя от ведра морской воды, вылитой с размаху на его плечи, молодой норманн обнаружил себя сидящим около все той же мачты, забрызганной его же кровью. Спина пылала огнем. Скиди вообще с трудом соображал хоть что-то, какими-то урывками видя окружающее. Солнце палило немилосердно, добавляя истерзанному человеку мучений. Язык распух и стал сухим и шершавым. Страшно хотелось пить. До вечера к наказанному рабу, так никто и не подошел. Жажда стала просто неимоверной. Скиди то проваливался в горячечное забытье, то выныривал на поверхность сознания, где все заглушали боль и жажда. Во тьме провалов Скиди видел то Орлиную скалу, что высилась над родным фьордом, то странные, блестящие, раскрашенные, с прозрачными окнами, повозки катящиеся на черных колесах сами по себе по гладким-гладким дорогам. То они с дядькой выходили на ловлю лосося, то он гулял по гигантскому городу, где везде было множество чистых и сытых людей в ярких, богатых и нелепых одеждах. То ему привидится первый поцелуй с Гудрунн, то он залазил в брюхо огромной железной птицы, и летел куда-то далеко-далеко, переполненный радостным предвкушением яркого тропического солнца, золотого песка и неестественно голубой океанской воды. Все перемешалось в воспаленном мозгу Скиди. Картинки из его жизни смешались с воспоминаниями Чужака, пришедшего из странного и страшного мира. Через какое-то время Скиди уже перестал понимать, где его собственные воспоминания, а где пережитое Другим. В бредовых видениях, уже весь его фьорд погибал в чудовищной вспышке оружия, из чужого мира, сияющего как миллионы солнц. Или видел он соседа Сигурда-Жабу, в полумраке рассекаемом яркими лучами разноцветного света, отплясывающего невероятный танец с полуголой девицей, под жуткие звуки, которые Другой почему-то называл «музыкой».
Да, кстати, оказалось, что у поселившегося в голове Скиди Чужака было имя - Владеющий миром. Скиди, в редкий момент выхода из забытья, оценил горький юмор богов. Действительно, смешно.
К рассвету Скиди и Чужак сошли с ума и стали одним целым. Из двух ломаных, больных сознаний, родилось нечто совсем другое. Впрочем, это нечто не успев толком родиться, физически уже почти умерло. Так бы и канул в бездну Хель запоротый до полусмерти раб-галерник, но тут произошло сразу два события. Одно внешнее и одно внутреннее.
Сначала, внезапно, в голове подыхающего на палубе пиратской галеры человека, возник маленький пузырек. Пузырек состоял из страдания и запаха земляники. Пузырек медленно, но неотвратимо рос. Запах и боль нарастали внутри черепа. Становясь все более нестерпимей. Пузырек захватил все внимание человека, отодвинув куда-то на задворки сознания и искалеченную кнутом спину, и жажду.
Пока рыжий Скиди становился кем-то совсем другим, во внешнем мире тоже происходили немаловажные действия.
К вечеру дня, последующего за поркой нерадивого гребца, с мачты галеры был замечен парус. Наступившая ночь не позволила понять, что за корабль видел наблюдатель, сидевший в петле из веревки, закрепленной на верхушке короткой мачты. Но с рассветом , парус вновь появился. Галера шла не торопясь, парус приближался, за ним появился второй. А вот когда смотрящий вдаль магрибец разглядел полосы на парусах, то галера рванула вперед, словно пришпоренный арабский конь. В Средиземном море полосатые полотнища появлялись не так уж часто, по крайней мере не так часто, как скажем на Балтике, или у берегов Англии. Однако всем без исключения морякам, ходившим этими водам, было известно кому принадлежат такие паруса. Может ,будь драккар один магрибская галера с гордым названием «Меч пророка» и не стала бы убегать, ибо была и крупнее и воинов на ней было по численности чуть ли не в два раза больше, чем на любом «драконе». Однако Толстый Юсуф, капитан вышеозначенного судна здраво счел, что против двух драккаров его команда не потянет.
К несчастью, для мусульман, ветер был хорош и пара «волков моря» постепенно нагоняли галеру. Юсуф орал, брызгал слюной в радиусе пары саженей, грозил всем страшными карами. На гребной палубе безостановочно свистел бич. Но бывшие две недели в море, пережившие уже пять дней назад погоню на пределе сил за левантским торговцем, гребцы устали и «Меч пророка» не давал и половины своего обычного хода. Даже после того, как арабы в дополнение к веслам поставили свой куцый парус, норманнские корабли продолжали уверенно нагонять. Там тоже гребцы помогали парусам, но получалось это у них не в пример лучше, нежели у рабов на арабском судне. Норманнские корабли начали расходиться, беря галеру в «клещи».
В этот момент, видимо от отчаяния, кому-то на «Мече пророка», вдруг втемяшилось в башку, что вот этот , покрытый коркой запекшейся крови и лохмотами кожи на спине, раб прикованный к мачте абсолютно необходим у весла. И этот сын ишака сумел настоять на своем. Пара воинов расковала рыжего и поволокла под руки к люку, скинув вниз, словно мешок с дерьмом. По крайней мере, второй надсмотрщик именно так появление сего мощного подкрепления на гребной палубе и прокомментировал. Резко подняв вялое тело, он подтащил его к бочке с водой, предназначенной для рабов, и стал усердно макать раба головой в эту емкость.
Человек пришел в себя как раз после этих обмакиваний. Можно было пить!!! Он и пил, позабыв про все. Надсмотрщик пытался оторвать , вцепившегося в край бочки стальной хваткой худого, но жилистого гребца. Несмотря на то, что он был почти в полтора раза больше по размерам изорванного кнутом норманна, ему это не удавалось. Тогда он схватил притороченный у кушака, свернутый кольцами кнут и отошедши на шаг изо всех сил стегнул по согнутой спине.
Пить!!! Скиди жадно хватал ртом затхлую воду из бочки, водопадом обрушивая ее внутрь иссушенного тела. Рыжий раб толком даже не отдавал себе отчета в происходящем. Он просто хотел пить!!! Тут произошли одновременно две вещи. Спину взорвало страшной болью, и в черепе Скиди лопнул, заполнивший казалось всю голову, пузырь с запахом земляники, зревший все это время. И Скиди умер, умер и Чужак, со смешным именем.
Младший надсмотрщик получил чудовищный по силе удар в голову. Череп лопнул, словно гнилая тыква. Он сдох, даже не успев удивиться перемене в лице обернувшегося к нему, еще недавно полуживого раба. А там было на что посмотреть. Оно, это лицо, превратилось в жуткую получеловеческую, полузвериную морду, зрачки затопили всю радужку, в оскаленном провале пасти, в которую превратился рот Скиди, влажно блеснули белым, как будто даже удлинившиеся клыки.
Тихо, грозно зарычав, существо, что было еще совсем недавно человеком, молниеносным движением выхватило короткий широкий клинок из ножен на поясе мертвого араба, и молча, стремительным прыжком, метнулось вглубь гребной палубы…