Как колонизируют историю (несколько строк о книге А. Эткинда "Внутренняя колонизация")
В 2013 г. в Москве в издательстве «Новое литературное обозрение» вышло «концептуальное» сочинение Александра Эткинда, «известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета». Сочинение получило звучный заголовок: «Внутренняя колонизация. Имперский опыт России». Одно из центральных положений книги: «Ресурсная зависимость существовала в России задолго до нефти и газа» (с. 109). По этому поводу Эткинд пускается в чудные рассуждения. С одной стороны, он рассуждает о ресурсозависимом государстве: «Государство контролирует гораздо больше территории, чем та, на которой добывается ресурс, и населения там гораздо больше, чем нужно для его добычи. Возникает два класса граждан: небольшая элита, которая добывает, защищает и торгует ценным ресурсом, и все прочие, чье существование зависит от перераспределенной ренты с этой торговли» В то же время «в соседней стране … богатство нации создается трудом граждан. Тут нет другого источника благосостояния, чем конкурентоспособная работа населения. В этой экономике действует старая аксиома: стоимость создается трудом. Государство облагает этот труд налогом и не имеет других источников дохода» (с. 110-111). Московское государство, по Эткинду, было ресурсозависимым (точнее - мехозависимым) государством: «Несколько столетий назад вся наша история в самой полной и выразительной форме развернулась с другим ценным ресурсом» (с. 111) - мехом.
Зависимость от меха доказывается так: «Российские источники оценивают доход от торговли пушниной в одну четверть валового дохода Московского государства, но американский ученый приводит более правдоподобную долю в 10 %..., а советский исследователь - в 20 %... Однако роль пушнины в государственном казначействе была намного больше. Для средневековой экономики оценка валового дохода не имеет большого смысла: в него вошла бы огромная доля товаров, производившихся и потреблявшихся в натуральном хозяйстве, к которому государство не имело непосредственного отношения» (с. 122). По Эткинду пушной промысел давал «львиную долю государственного дохода» (с. 125).
После этого места книгу можно не читать, так как диагноз очевиден - дилетантизм в особо острой форме. Ибо историки как раз писали о доходе казны, а не о некоем валовом доходе государства. По Павлову - это 20 % доходной части бюджета, по Фишеру - 10. По последним подсчетам М.О. Акишина доля всех сибирских доходов в бюджете Московского государства XVII в. была около 5 %. (Прибыльные дела сибирских воевод и таможенных голов XVII - начала XVIII в. Новосибирск, 2000. С. 56). Вот и вся меховая зависимость. Показательна в связи с этим и характеристика Эткиндом Строгановых: «Самые успешные из сибирских пушных промышленников, Строгановы» (с. 131). Так чудесным образом солепромышленники Строгановы, чьи владения с первой половины XVI в. стали складываться на землях Перми Великой, в Приуралье, превратились в «сибирских пушных промышленников».
Подобный уровень интерпретаций, идущих под лозунгами «Чем меньше точных фактов - тем лучше!» и «Вся власть воображению!», характерен для всей книги. Например, по мнению Эткинда, «бороды брили с разбором. Дворяне должны дворяне должны были быть чисто выбриты, духовенство и крестьяне сохранили бороды, а мещане остались в пределах “серой зоны” где правила постоянно менялись. Целью петровских указов было не обрить всех мужчин, а создать очевидные, подобные расовым, различия между ними: сделать сословные различия видимыми» (с. 156). Дает ли ссылки Эткинд на эти указы, приводит ли цитаты? Он доказывает наличие «расового» мотива? Нет, читателю предлагается верить ему на слово. Если же обратиться к источникам, то выяснится, что по указу от 16 января 1705 г., в котором впервые вводилась норма о бритье бороды, «царедворцам», а также «всяких чинов служилым и приказным людям» позволялось продолжать носить бороду при условии уплаты пошлины. В общем, какое-то странное начало для «расовой» политики. В связи с этим показательна судьба петровской попытки заставить бриться всех горожан (а они были обязаны бриться по указу 1713 г.): она провалилась. Несмотря на наличие монаршей воли (Петра I, Екатерины I, Елизаветы Петровны), многие горожане продолжали ходить бородатыми, а местные чиновники - закрывать на это глаза (См.: Акельев Е.В., Трефилов Е.Н. Проект европеизации внешнего облика подданных в России первой половины XVIII в.: замысел и реализация // Феномен реформ на западе и востоке Европы в начале Нового времени (XVI-XVIII вв.). СПб., 2013). Показательно, что в «Гистории Свейской войны», этой официальной петровской истории, было записано, что в 1699 г. Петр I «за благо разсудил старинное платье российское … отменить, а повелел всем своим подданным носить по обычаю европских христианских государств, такожде и бороды повелел брить». Борода и ее судьба в имперской России - это не символ некоей «расы», это как символ мечты о тотальной европеизации подданных, так и неспособности ее реализовать.
В связи с этим можно заметить, что свои рассуждения Эткинд в ряде случаев практически не сопровождает ссылками на специальные исследования. Так, для него нормально рассуждать о доходах и налоговой системе Московского государства без привлечения классических работ А.С. Лаппо-Данилевского, П.Н. Милюкова и С.Б. Веселовского. Для профессионального историка это невозможно. Сей факт наводит на определенные размышления о том, чему посвящена эта книга. Она посвящена не истории России, а пространству изучения истории России, которое колонизируется Эткиндом. И в ходе этой колонизации ему не особо интересно знать мнения аборигенов. Впрочем, чему здесь удивляться? Если это допустимо в отношении физической антропологии (http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/011/11_11_reviews.pdf), то уж в отношении истории - тем более…