Баланс уравнения - 2
/Продолжение. Начало в двух предыдущих записях./
2. «Брате, ты шо, обидывся?»
Прежде чем переходить к Крымской войне, следует сделать замечание об одной завершившейся к тому времени коренной трансформации международного порядка, которая даже сейчас не вполне осознаётся наблюдателями. Речь идёт о состоявшемся где-то в промежутке между американской войной за независимость и наполеоновскими войнами переходе максимально острого соперничества великих держав от формата имперских захватов территорий друг друга к формату провоцирования сецессий окраин друг друга, причём необязательно иноэтнических (американские колонисты были вполне себе англосаксами, а культура испанской части Латинской Америки - вполне испанской). Первыми на стезю сецессионных «пакостей» стала Франция, поддержавшая сепаратизм североамериканских колоний Британии, затем Великобритания, поддержавшая отделение испанских колоний в Латинской Америке (в последнем случае также было, как минимум, идеологическое влияние США). Начиная с 1820-х годов англичане и французы «отгрызали» одну за другой отдалённые провинции Османской империи и Австрии: Лондон спонсировал египетский сепаратизм в Турции, а Париж (видимо, по отмашке Лондона) курировал растянувшееся на полвека освобождение Италии из-под австрийского владычества.
Не остался в стороне от англо-французской моды и Петербург, который прекратил завоевательные походы против Турции и стал добиваться автономизации, а затем и отпадения от османов православных народов на Балканах. Данная стратегия вызывает ещё большее недоумение с точки зрения интересов России, чем затея отодвигания границы от Ленинграда в начале Второй мировой. Возьмём, например, борьбу России за автономию и сецессию Западной Молдавии (полосы между Бугом и Карпатами с центром в Яссах) и Валахии (полосы между Карпатами и Дунаем с центром в Бухаресте), объединившихся в Румынию. Если бы для России главным было отодвинуть Турцию от своих границ, это ещё бы куда ни шло. Проблема, однако, была в том, что в составе Российской империи к тому времени пребывала Восточная Молдавия (Бессарабия), а в составе Австрии - Трансильвания, населённые преимущественно той же этнической массой, говорившей примерно на том же языке. Создание независимой Румынии, таким образом, было «железобетонной» заявкой на присоединение к ней румынонаселённых Трансильвании и Бессарабии, которое и было реализовано по итогам Первой мировой войны.
Выходит, поддержка Россией сецессии придунайских княжеств была вредительством с точки зрения интересов самой России. Допустим, Россия не хотела более расширяться и присоединять новые земли (тоже сомнительная максима по условиям XIX века, ну да ладно), но зачем своими руками создавать задел для потери уже имеющихся территорий? Настолько вредительское для самого себя действо, устойчиво воспроизводимое в политике России с 1820-х годов несмотря на очевидный ущерб, не могло прийти в голову российским властям самостоятельно - тут явно «пошуршали» внешние кураторы когнитивного контура. «Почерк» в виде направленности на сецессию однозначно выдаёт британское авторство, ведь потерпевшие поражение французы, которые тоже могли запустить идею сецессий, временно выходили из числа вершителей судеб мира. А стабильное воспроизводство идеи сецессии вместо имперских захватов выдаёт не только когнитивную власть британцев над тогдашней Россией, но и прямой вклад агентуры в управленческом аппарате, закрепляющей результаты рефлексивного упрвления.
И если в Петербурге самострельный характер борьбы за независимость балканских народов якобы «не понимали», то в Вене понимали и с самого начала противились этому, донеся до Петербурга категорическое неприятие такого развития событий. Тем более что параллельно с балканскими пертурбациями Австрия все эти десятилетия пыталась удержать под контролем Италию, которую у неё забирали по тем же лекалам «национально-освободительной борьбы», и знала, с чем имеет дело. Австрийское предложение России было вполне однозначным: либо вообще не трогать турецкие владения в Европе, либо разделить Балканы, как до этого поделили Польшу, «на двоих», но не играть в подрывные сецессии. Однако максимум, что удалось сделать австрийскому министру иностранных дел Меттерниху, - убедить Александра Первого не поддерживать греческую независимость в 1810-х годах; в 1820-х петербургский двор полностью перелёг под лондонский и австрийских братьев не слушал.
И вот дошло до Крымской войны. Которую Россия повела очень странно. Она не пошла в наступление на Константинополь, не пыталась поразить Турцию в самое сердце, а стала неспешно занимать Дунайские княжества и идти вдоль Карпат (южной границы Австро-Венгрии) в направлении Белграда с намерением спровоцировать сербское восстание против Турции и сецессию Молдавии, Валахии, Сербии, которые образовали бы «прослойку» между Австро-Венгрией и Турцией, препятствующую всякому влиянию Вены на Балканах. Прекрасно зная, что в приграничных австро-венгерских провинциях (Трансильвании, Славонии, Краине) проживают румыны и сербы, которые по итогам захотят «в родную гавань».
Крымская война 1853-1856 гг. Карта кампаний 1853 г. https://runivers.ru/mp/maps-detail.php?ID=607621&SECTION_ID=21991
Со стороны России Крымская война не была направлена против Турции, точнее, Турция выступила таким же поводом-инструментом, как и Финляндия в 1939 г., но экзистенциальной угрозы для Турции война не создавала. Это был способ позадирать Вену, нагадить ей без всякого смысла для самого себя. И как должен был реагировать венский двор?
* * *
В нарративе современных российских публицистов распространено довольно ублюдочное представление о какой-то там благодарности, которую-де по гроб жизни «должны» испытывать к России те или иные страны, которым она когда-то чем-то помогла. Сага о «неблагодарных братушках» в приложении то к болгарам, то к чехам, то к украинцам неизменно найдёт благодарного слушателя, который проникнется праведным гневом и не задаст неудобных вопросов, из-за каких особенностей кремлёвской политики та или иная страна используется против России, что нужно сделать для исправления ситуации.
Наиболее «эпично» эта сага выглядит по отношению к болгарам. В самом деле, Болгария обрела государственность по итогам Русско-турецкой войны 1877-78 гг. - ещё одной откровенно «сливной» кампании, под ложным предлогом остановленной в шаге от столицы противника. Но какая Болгария получилась по итогам этой войны? Россия не смогла отстоять на Берлинском конгрессе условия предварительного договора и согласилась оставить собственно Болгарии только северную треть согласованной территории (между Дунаем и Балканами), весь её юг оставался за турками, а небольшой восточный участок передавался Сербии, хотя и был населён, скорее, болгарами. И если нынешняя южная половина болгарских земель в итоге воссоединилась с северной (без предполагаемого выхода к Эгейскому морю), то восточная часть была оторвана Сербией, которая привила местному населению македонскую, а не болгарскую идентичность. За расходы на управление болгарскими землями во время войны «благородный освободитель» выставил Болгарии счёт, который с переменным успехом оплачивался вплоть до Первой мировой, а остатки долга были списаны только большевиками. Россия не смогла установить в Софии стабильно лояльный к себе режим (а кто ж ей доктор, если она сама отказалась от имперских захватов, позволявших на законной основе контролировать новые территории?), что привело к выступлению Болгарии в обеих мировых войнах на стороне Германии. Когда же в Болгарии был установлен просоветский режим, Болгария дважды - при Хрущёве и Брежневе - настоятельно просилась в состав Советского Союза, но оба раза была «отшита». И вот после всех этих перипетий в пропаганде РФ регулярно поднимается вой о «братушках-предателях», хотя в целом отношение Болгарии и болгар к России и русским было не хуже, чем следовало ожидать, исходя из исторической памяти и объективных интересов Болгарии.
Второе по «эпичности» место занимает сага о «неблагодарных австрийцах», которые-де взяли и предали Россию во время Крымской войны после того, как она помогла Вене справиться с венгерским восстанием в 1848-49 г. Запущен этот нарратив был, по всей видимости, самим Николаем Первым. Мол, Франц-Иосиф, в благодарность за помощь в подавлении венгерского восстания, должен был спокойно взирать, как Россия образует между Австро-Венгрией и Турцией пояс из независимых государств, фактически подконтрольных Петербургу, которые со временем будут откусывать от Австро-Венгрии имеющиеся территории. Абсурдность этого подхода даже не хочется комментировать, тем не менее, он до сих пор популярен в России.
Попробуем поставить себя на место Франца-Иосифа - тогда ещё молодого императора, в советниках у которого - бывший министр иностранных дел, а затем канцлер Меттерних (то есть, традиция государственности не прерывалась). Несмотря на более чем тридцатилетние уговоры перейти к более вменяемой политике в отношении турецких провинций на Балканах, Петербург с упорством, достойным лучшего применения, продолжал добиваться их сецессии - подрывая и своё будущее, и будущее Вены. Но если в борьбе за независимость Греции речь шла об отдалённом от Австрии регионе, то в Крымской войне Россия повела наступление строго вдоль границ Австро-Венгрии. Это уже не были разборки между Россией и Турцией (Турция и так фактически не контролировала придунайские княжества, они входили в ей состав чисто номинально), это было намеренное создание прямой угрозы Австро-Венгрии. Естественно, Вена потребовала у России убраться из придунайских княжеств, что и было сделано. Затем, даже не попытавшись разгромить Турцию наступлением к её сердцу и закрыть вход в Чёрное море, Николай Первый дождался десанта западной коалиции в Крыму и всем подряд жаловался на неблагодарных австрийцев, из-за которых сорвался такой хороший план войны с Турцией, а так-то всё было на мази.
Считается, что Крымская война, в которой Австро-Венгрия повела себя нелояльно, рассорила Петербург и Вену, создала предпосылки для последующего нахождения стран в противостоящих коалициях. Для Австро-Венгрии отход от союза с Россией был самоубийственным: предыдущие полтора века Россия постоянно выступала главным силовым защитником военно слабой Вены, выступая противовесом то Турции, то Франции. И это был взаимовыгодный союз, плоды которого Россия успешно пожинала, расширяясь при Екатерине Второй. Но вот внезапно Россия демонстративно повела себя, как безнадёжный дегенерат, напропалую гадящий себе и другим, не способный увидеть, что делает этим хуже и близкому союзнику, и себе самому. Убедить её дипломатическими мерами не удавалось. В этих условиях постепенный переход к враждебности был предопределён. Да, ссора с Россией была самоубийственной, но вызванное ею уничтожение империи Габсбургов случилось только в 1918 году, на век лично Франца-Иосифа хватило, а потакание России, по чьему-то злому наущению создававшей на Балканах вереницу взрывоопасных лимитрофов, закончилась бы крахом Австро-Венгрии ещё раньше.
* * *
Была ли у Вены альтернативная стратегия, возвращающая Петербург к здравому смыслу? В отличие от кануна Великой Отечественной, когда счёт для окончательного решения Гитлера о направлении главного удара шёл на месяцы, у Габсбургов было больше времени - не менее тридцати лет, когда Меттерних понял, что Петербургский двор опасно сблизился с Лондонским. Но вот могло ли, например, помочь точечное устранение Николая Первого в результате отравления, как англичанам помогло точечное устранение Павла Первого? Вряд ли, потому что к тому времени, когда австрийцы осознали неадекватность Николая, петербургский двор и, шире, влиятельная часть российского общества находились под рефлексивным управлением англичан. Шутка ли дело - в России до сих пор борьба за освобождение балканских народов от турецкого владычества воспринимается как предмет для гордости, а не как самоубийственное выполнение английского заказа на создание пояса взрывоопасных лимитрофов! Какие ещё доказательства нужны, чтобы понять достигнутую глубину когнитивной зависимости России от внешних манипуляторов уже в первой половине XIX века?
Скорее всего, единственно вменяемым ответом Австрии на эволюцию России в неадекватность была бы реальная помощь по избавлению от британского когнитивного контроля, предложение «совместно подумать» над стоящими перед старыми союзниками проблемами. Пришлось бы ломать шаблоны российскому обществу, убеждать его в ошибочности прежних действий, включая сакрализованные. (Судя по включению Финляндии в состав РИ в статусе «Великого княжества Финляндского» с дополнительно прирезанными территориями собственно России, рефлексивное управление со стороны англичан работало «на полную катушку» уже в 1809 г., значит, «копать» пришлось бы до самого начала XIX века, возможно, до смерти Павла Первого,) Возможно, широкий общественный диалог позволил бы перебороть поток ложных рецептов, запускаемых внешними манипуляторами.
Но была ли реально независимой от Лондона сама Австрия? В этом тоже возникают сомнения. Тот же Меттерних, будучи послом в Париже при Наполеоне, с одной стороны, добился примирения с Францией, с другой, уже после заключения Тильзитского мира, помог натравить Францию на Россию, задействуя для этого свою верную куклу, российского посланника Нессельроде (будущего министра иностранных дел и соавтора всех «художеств» внешней политики Николая I). С верным союзником, которым для Австрии являлась Россия, так не поступают, да и нелепо было добиваться войны 1812 года со стороны Австрии, которая была заинтересована в стабильном континентальном союзе, а не всеобщем раздрае. (Мы не будем углубляться в эту тему, просто заметим, что, фактически, манипуляции Меттерниха в Париже с одной стороны и, наверное, английское «шуршание» в Петербурге - с другой привели к натравливанию Наполеона на Россию вместо Великобритании и её колоний, точно так же, как Гитлера натравили на СССР: тем самым, можно было бы рассмотреть даже третий исторический кейс «подставы» России под внешний удар ради взаимного её ослабления с континентальной Европой.) Затем, в 1813 г. тот же Меттерних отговорил императора Франца принимать предложенный ему титул общегерманского императора, что могло бы стабилизировать весь европейский центр, а это очень напоминает аналогичные самоограничения от расширения тогдашней России. По-видимому, Австрия тоже с начала XIX века находилась под внешним управлением «англичанки», а её многолетний министр иностранных дел и затем канцлер - британским агентом, что особенно впечатляет. Выходит, и Петербург, и Вена были наиболее зависимы (экономически, интеллектуально) от англичан, проводили нашёптанную ими саморазрушительную и взаиморазрушительную политику, несмотря на постоянные английские козни, и поэтому в итоге рассорились между собою больше, чем с англичанами.
Говоря об истории взаимодействия великих империй Центральной и Восточной Европы - России и Австрии, затем и Германии, - нельзя обойти заметную роль панславистской идеологии, которая, конечно, зародилась до XIX века, но приобрела массовое звучание к его середине. Оценивая это движение задним числом, можно понять, что панславизм был идеальным мыслевирусом, который помогал разрушить всё жизнеустройство региона, но так, чтобы на его месте гарантированно не образовалось ничего путного, кроме цепочки обиженных на всё и вся лимитрофов, провоцирующих мировые войны. Дело в том, что панславизм не был единой идеологией, но ведущие его течения предполагали либо объединение славян в федерацию под эгидой России или Польши, либо преобразование Австрии, затем Австро-Венгрии в триединую федерацию немцев, венгров и славян, либо объединение славян без выделения ведущего субстрата. Достаточно было минимальных усилий управляющих извне злодеев по подмешиванию либо точечному удалению ингредиентов из бульона, чтобы ни одно из течений панславизма никогда не становилось доминирующим и не объединяло бульон в чётко выделенный вектор. Этого было достаточным, чтобы отдельные течения панславизма подрывали стабильность каждой из трёх империй, провоцируя нарастание враждебности между ними, но блокировало любое конструктивное начинание. Конструктивным было бы завоевание Россией всех славянских земель с последующим ведущим русским фактором («славянские ль ручьи сольются в русском море»), конструктивным было бы преобразование габсбургской монархии в триединое объединение с участием западных и южных славян под немецким арбитражем, но любая «равноправная» федерация обрекала участников на постоянную грызню и последующий распад, что мы и видели на судьбе Югославии, Чехословакии и Советского Союза. (Попыткой аналогичной диверсии с похожей общей логикой стал мыслевирус евразийства.) Первая мировая война, спровоцированная неконструктивным и подрывным характером сначала сецессионизма, затем панславизма как подленькой подмены здоровой идее имперских захватов, привела к катастрофе и Россию, и германский мир, разделила их неконструктивно настроенными лимитрофами и создала конфигурацию постоянно воспроизводящихся условий для новых конфликтов с потенциалом перерастания в мировую войну.
Так или иначе, нам важна технология организации этой ссоры. Недоверие между Россией и Австрией развивалось постепенно, в течение десятилетий, как результат оправданно негативного восприятия тех или иных вредящих действия другой стороны, предпринятых по результатам внешнего манипулирования. Действия эти воспринимались крайне болезненно, как предательство брата, и толкали обе стороны помогать тому самому манипулятору, который их и рассорил (Лондон), - его не воспринимали как брата и его подлости не воспринимались так остро. Переломным моментом в истории перехода России и Австро-Венгрии от охладевающей дружбы к накаляющейся враждебности стала Крымская война. Мне неизвестно, какое объяснение этих событий было распространено в Австрии и распространено сейчас, но нарратив, распространённый в России, гласит, что Австрия ни с того, ни с сего предала Россию, которая неоднократно самопожертвенно бросалась ей на выручку. Очень неоднозначную историю, в которой России не мешало бы глянуть в зеркало, удалось представить так, чтобы рефлексии в российском обществе о причинах ссоры с Габсбургами не возникло до сих пор. Это позволяет применить похожую технологию организации ссоры между дружественными странами в современных условиях.
/Продожение следует./
2. «Брате, ты шо, обидывся?»
Прежде чем переходить к Крымской войне, следует сделать замечание об одной завершившейся к тому времени коренной трансформации международного порядка, которая даже сейчас не вполне осознаётся наблюдателями. Речь идёт о состоявшемся где-то в промежутке между американской войной за независимость и наполеоновскими войнами переходе максимально острого соперничества великих держав от формата имперских захватов территорий друг друга к формату провоцирования сецессий окраин друг друга, причём необязательно иноэтнических (американские колонисты были вполне себе англосаксами, а культура испанской части Латинской Америки - вполне испанской). Первыми на стезю сецессионных «пакостей» стала Франция, поддержавшая сепаратизм североамериканских колоний Британии, затем Великобритания, поддержавшая отделение испанских колоний в Латинской Америке (в последнем случае также было, как минимум, идеологическое влияние США). Начиная с 1820-х годов англичане и французы «отгрызали» одну за другой отдалённые провинции Османской империи и Австрии: Лондон спонсировал египетский сепаратизм в Турции, а Париж (видимо, по отмашке Лондона) курировал растянувшееся на полвека освобождение Италии из-под австрийского владычества.
Не остался в стороне от англо-французской моды и Петербург, который прекратил завоевательные походы против Турции и стал добиваться автономизации, а затем и отпадения от османов православных народов на Балканах. Данная стратегия вызывает ещё большее недоумение с точки зрения интересов России, чем затея отодвигания границы от Ленинграда в начале Второй мировой. Возьмём, например, борьбу России за автономию и сецессию Западной Молдавии (полосы между Бугом и Карпатами с центром в Яссах) и Валахии (полосы между Карпатами и Дунаем с центром в Бухаресте), объединившихся в Румынию. Если бы для России главным было отодвинуть Турцию от своих границ, это ещё бы куда ни шло. Проблема, однако, была в том, что в составе Российской империи к тому времени пребывала Восточная Молдавия (Бессарабия), а в составе Австрии - Трансильвания, населённые преимущественно той же этнической массой, говорившей примерно на том же языке. Создание независимой Румынии, таким образом, было «железобетонной» заявкой на присоединение к ней румынонаселённых Трансильвании и Бессарабии, которое и было реализовано по итогам Первой мировой войны.
Выходит, поддержка Россией сецессии придунайских княжеств была вредительством с точки зрения интересов самой России. Допустим, Россия не хотела более расширяться и присоединять новые земли (тоже сомнительная максима по условиям XIX века, ну да ладно), но зачем своими руками создавать задел для потери уже имеющихся территорий? Настолько вредительское для самого себя действо, устойчиво воспроизводимое в политике России с 1820-х годов несмотря на очевидный ущерб, не могло прийти в голову российским властям самостоятельно - тут явно «пошуршали» внешние кураторы когнитивного контура. «Почерк» в виде направленности на сецессию однозначно выдаёт британское авторство, ведь потерпевшие поражение французы, которые тоже могли запустить идею сецессий, временно выходили из числа вершителей судеб мира. А стабильное воспроизводство идеи сецессии вместо имперских захватов выдаёт не только когнитивную власть британцев над тогдашней Россией, но и прямой вклад агентуры в управленческом аппарате, закрепляющей результаты рефлексивного упрвления.
И если в Петербурге самострельный характер борьбы за независимость балканских народов якобы «не понимали», то в Вене понимали и с самого начала противились этому, донеся до Петербурга категорическое неприятие такого развития событий. Тем более что параллельно с балканскими пертурбациями Австрия все эти десятилетия пыталась удержать под контролем Италию, которую у неё забирали по тем же лекалам «национально-освободительной борьбы», и знала, с чем имеет дело. Австрийское предложение России было вполне однозначным: либо вообще не трогать турецкие владения в Европе, либо разделить Балканы, как до этого поделили Польшу, «на двоих», но не играть в подрывные сецессии. Однако максимум, что удалось сделать австрийскому министру иностранных дел Меттерниху, - убедить Александра Первого не поддерживать греческую независимость в 1810-х годах; в 1820-х петербургский двор полностью перелёг под лондонский и австрийских братьев не слушал.
И вот дошло до Крымской войны. Которую Россия повела очень странно. Она не пошла в наступление на Константинополь, не пыталась поразить Турцию в самое сердце, а стала неспешно занимать Дунайские княжества и идти вдоль Карпат (южной границы Австро-Венгрии) в направлении Белграда с намерением спровоцировать сербское восстание против Турции и сецессию Молдавии, Валахии, Сербии, которые образовали бы «прослойку» между Австро-Венгрией и Турцией, препятствующую всякому влиянию Вены на Балканах. Прекрасно зная, что в приграничных австро-венгерских провинциях (Трансильвании, Славонии, Краине) проживают румыны и сербы, которые по итогам захотят «в родную гавань».
Крымская война 1853-1856 гг. Карта кампаний 1853 г. https://runivers.ru/mp/maps-detail.php?ID=607621&SECTION_ID=21991
Со стороны России Крымская война не была направлена против Турции, точнее, Турция выступила таким же поводом-инструментом, как и Финляндия в 1939 г., но экзистенциальной угрозы для Турции война не создавала. Это был способ позадирать Вену, нагадить ей без всякого смысла для самого себя. И как должен был реагировать венский двор?
* * *
В нарративе современных российских публицистов распространено довольно ублюдочное представление о какой-то там благодарности, которую-де по гроб жизни «должны» испытывать к России те или иные страны, которым она когда-то чем-то помогла. Сага о «неблагодарных братушках» в приложении то к болгарам, то к чехам, то к украинцам неизменно найдёт благодарного слушателя, который проникнется праведным гневом и не задаст неудобных вопросов, из-за каких особенностей кремлёвской политики та или иная страна используется против России, что нужно сделать для исправления ситуации.
Наиболее «эпично» эта сага выглядит по отношению к болгарам. В самом деле, Болгария обрела государственность по итогам Русско-турецкой войны 1877-78 гг. - ещё одной откровенно «сливной» кампании, под ложным предлогом остановленной в шаге от столицы противника. Но какая Болгария получилась по итогам этой войны? Россия не смогла отстоять на Берлинском конгрессе условия предварительного договора и согласилась оставить собственно Болгарии только северную треть согласованной территории (между Дунаем и Балканами), весь её юг оставался за турками, а небольшой восточный участок передавался Сербии, хотя и был населён, скорее, болгарами. И если нынешняя южная половина болгарских земель в итоге воссоединилась с северной (без предполагаемого выхода к Эгейскому морю), то восточная часть была оторвана Сербией, которая привила местному населению македонскую, а не болгарскую идентичность. За расходы на управление болгарскими землями во время войны «благородный освободитель» выставил Болгарии счёт, который с переменным успехом оплачивался вплоть до Первой мировой, а остатки долга были списаны только большевиками. Россия не смогла установить в Софии стабильно лояльный к себе режим (а кто ж ей доктор, если она сама отказалась от имперских захватов, позволявших на законной основе контролировать новые территории?), что привело к выступлению Болгарии в обеих мировых войнах на стороне Германии. Когда же в Болгарии был установлен просоветский режим, Болгария дважды - при Хрущёве и Брежневе - настоятельно просилась в состав Советского Союза, но оба раза была «отшита». И вот после всех этих перипетий в пропаганде РФ регулярно поднимается вой о «братушках-предателях», хотя в целом отношение Болгарии и болгар к России и русским было не хуже, чем следовало ожидать, исходя из исторической памяти и объективных интересов Болгарии.
Второе по «эпичности» место занимает сага о «неблагодарных австрийцах», которые-де взяли и предали Россию во время Крымской войны после того, как она помогла Вене справиться с венгерским восстанием в 1848-49 г. Запущен этот нарратив был, по всей видимости, самим Николаем Первым. Мол, Франц-Иосиф, в благодарность за помощь в подавлении венгерского восстания, должен был спокойно взирать, как Россия образует между Австро-Венгрией и Турцией пояс из независимых государств, фактически подконтрольных Петербургу, которые со временем будут откусывать от Австро-Венгрии имеющиеся территории. Абсурдность этого подхода даже не хочется комментировать, тем не менее, он до сих пор популярен в России.
Попробуем поставить себя на место Франца-Иосифа - тогда ещё молодого императора, в советниках у которого - бывший министр иностранных дел, а затем канцлер Меттерних (то есть, традиция государственности не прерывалась). Несмотря на более чем тридцатилетние уговоры перейти к более вменяемой политике в отношении турецких провинций на Балканах, Петербург с упорством, достойным лучшего применения, продолжал добиваться их сецессии - подрывая и своё будущее, и будущее Вены. Но если в борьбе за независимость Греции речь шла об отдалённом от Австрии регионе, то в Крымской войне Россия повела наступление строго вдоль границ Австро-Венгрии. Это уже не были разборки между Россией и Турцией (Турция и так фактически не контролировала придунайские княжества, они входили в ей состав чисто номинально), это было намеренное создание прямой угрозы Австро-Венгрии. Естественно, Вена потребовала у России убраться из придунайских княжеств, что и было сделано. Затем, даже не попытавшись разгромить Турцию наступлением к её сердцу и закрыть вход в Чёрное море, Николай Первый дождался десанта западной коалиции в Крыму и всем подряд жаловался на неблагодарных австрийцев, из-за которых сорвался такой хороший план войны с Турцией, а так-то всё было на мази.
Click to viewСчитается, что Крымская война, в которой Австро-Венгрия повела себя нелояльно, рассорила Петербург и Вену, создала предпосылки для последующего нахождения стран в противостоящих коалициях. Для Австро-Венгрии отход от союза с Россией был самоубийственным: предыдущие полтора века Россия постоянно выступала главным силовым защитником военно слабой Вены, выступая противовесом то Турции, то Франции. И это был взаимовыгодный союз, плоды которого Россия успешно пожинала, расширяясь при Екатерине Второй. Но вот внезапно Россия демонстративно повела себя, как безнадёжный дегенерат, напропалую гадящий себе и другим, не способный увидеть, что делает этим хуже и близкому союзнику, и себе самому. Убедить её дипломатическими мерами не удавалось. В этих условиях постепенный переход к враждебности был предопределён. Да, ссора с Россией была самоубийственной, но вызванное ею уничтожение империи Габсбургов случилось только в 1918 году, на век лично Франца-Иосифа хватило, а потакание России, по чьему-то злому наущению создававшей на Балканах вереницу взрывоопасных лимитрофов, закончилась бы крахом Австро-Венгрии ещё раньше.
* * *
Была ли у Вены альтернативная стратегия, возвращающая Петербург к здравому смыслу? В отличие от кануна Великой Отечественной, когда счёт для окончательного решения Гитлера о направлении главного удара шёл на месяцы, у Габсбургов было больше времени - не менее тридцати лет, когда Меттерних понял, что Петербургский двор опасно сблизился с Лондонским. Но вот могло ли, например, помочь точечное устранение Николая Первого в результате отравления, как англичанам помогло точечное устранение Павла Первого? Вряд ли, потому что к тому времени, когда австрийцы осознали неадекватность Николая, петербургский двор и, шире, влиятельная часть российского общества находились под рефлексивным управлением англичан. Шутка ли дело - в России до сих пор борьба за освобождение балканских народов от турецкого владычества воспринимается как предмет для гордости, а не как самоубийственное выполнение английского заказа на создание пояса взрывоопасных лимитрофов! Какие ещё доказательства нужны, чтобы понять достигнутую глубину когнитивной зависимости России от внешних манипуляторов уже в первой половине XIX века?
Скорее всего, единственно вменяемым ответом Австрии на эволюцию России в неадекватность была бы реальная помощь по избавлению от британского когнитивного контроля, предложение «совместно подумать» над стоящими перед старыми союзниками проблемами. Пришлось бы ломать шаблоны российскому обществу, убеждать его в ошибочности прежних действий, включая сакрализованные. (Судя по включению Финляндии в состав РИ в статусе «Великого княжества Финляндского» с дополнительно прирезанными территориями собственно России, рефлексивное управление со стороны англичан работало «на полную катушку» уже в 1809 г., значит, «копать» пришлось бы до самого начала XIX века, возможно, до смерти Павла Первого,) Возможно, широкий общественный диалог позволил бы перебороть поток ложных рецептов, запускаемых внешними манипуляторами.
Но была ли реально независимой от Лондона сама Австрия? В этом тоже возникают сомнения. Тот же Меттерних, будучи послом в Париже при Наполеоне, с одной стороны, добился примирения с Францией, с другой, уже после заключения Тильзитского мира, помог натравить Францию на Россию, задействуя для этого свою верную куклу, российского посланника Нессельроде (будущего министра иностранных дел и соавтора всех «художеств» внешней политики Николая I). С верным союзником, которым для Австрии являлась Россия, так не поступают, да и нелепо было добиваться войны 1812 года со стороны Австрии, которая была заинтересована в стабильном континентальном союзе, а не всеобщем раздрае. (Мы не будем углубляться в эту тему, просто заметим, что, фактически, манипуляции Меттерниха в Париже с одной стороны и, наверное, английское «шуршание» в Петербурге - с другой привели к натравливанию Наполеона на Россию вместо Великобритании и её колоний, точно так же, как Гитлера натравили на СССР: тем самым, можно было бы рассмотреть даже третий исторический кейс «подставы» России под внешний удар ради взаимного её ослабления с континентальной Европой.) Затем, в 1813 г. тот же Меттерних отговорил императора Франца принимать предложенный ему титул общегерманского императора, что могло бы стабилизировать весь европейский центр, а это очень напоминает аналогичные самоограничения от расширения тогдашней России. По-видимому, Австрия тоже с начала XIX века находилась под внешним управлением «англичанки», а её многолетний министр иностранных дел и затем канцлер - британским агентом, что особенно впечатляет. Выходит, и Петербург, и Вена были наиболее зависимы (экономически, интеллектуально) от англичан, проводили нашёптанную ими саморазрушительную и взаиморазрушительную политику, несмотря на постоянные английские козни, и поэтому в итоге рассорились между собою больше, чем с англичанами.
Говоря об истории взаимодействия великих империй Центральной и Восточной Европы - России и Австрии, затем и Германии, - нельзя обойти заметную роль панславистской идеологии, которая, конечно, зародилась до XIX века, но приобрела массовое звучание к его середине. Оценивая это движение задним числом, можно понять, что панславизм был идеальным мыслевирусом, который помогал разрушить всё жизнеустройство региона, но так, чтобы на его месте гарантированно не образовалось ничего путного, кроме цепочки обиженных на всё и вся лимитрофов, провоцирующих мировые войны. Дело в том, что панславизм не был единой идеологией, но ведущие его течения предполагали либо объединение славян в федерацию под эгидой России или Польши, либо преобразование Австрии, затем Австро-Венгрии в триединую федерацию немцев, венгров и славян, либо объединение славян без выделения ведущего субстрата. Достаточно было минимальных усилий управляющих извне злодеев по подмешиванию либо точечному удалению ингредиентов из бульона, чтобы ни одно из течений панславизма никогда не становилось доминирующим и не объединяло бульон в чётко выделенный вектор. Этого было достаточным, чтобы отдельные течения панславизма подрывали стабильность каждой из трёх империй, провоцируя нарастание враждебности между ними, но блокировало любое конструктивное начинание. Конструктивным было бы завоевание Россией всех славянских земель с последующим ведущим русским фактором («славянские ль ручьи сольются в русском море»), конструктивным было бы преобразование габсбургской монархии в триединое объединение с участием западных и южных славян под немецким арбитражем, но любая «равноправная» федерация обрекала участников на постоянную грызню и последующий распад, что мы и видели на судьбе Югославии, Чехословакии и Советского Союза. (Попыткой аналогичной диверсии с похожей общей логикой стал мыслевирус евразийства.) Первая мировая война, спровоцированная неконструктивным и подрывным характером сначала сецессионизма, затем панславизма как подленькой подмены здоровой идее имперских захватов, привела к катастрофе и Россию, и германский мир, разделила их неконструктивно настроенными лимитрофами и создала конфигурацию постоянно воспроизводящихся условий для новых конфликтов с потенциалом перерастания в мировую войну.
Так или иначе, нам важна технология организации этой ссоры. Недоверие между Россией и Австрией развивалось постепенно, в течение десятилетий, как результат оправданно негативного восприятия тех или иных вредящих действия другой стороны, предпринятых по результатам внешнего манипулирования. Действия эти воспринимались крайне болезненно, как предательство брата, и толкали обе стороны помогать тому самому манипулятору, который их и рассорил (Лондон), - его не воспринимали как брата и его подлости не воспринимались так остро. Переломным моментом в истории перехода России и Австро-Венгрии от охладевающей дружбы к накаляющейся враждебности стала Крымская война. Мне неизвестно, какое объяснение этих событий было распространено в Австрии и распространено сейчас, но нарратив, распространённый в России, гласит, что Австрия ни с того, ни с сего предала Россию, которая неоднократно самопожертвенно бросалась ей на выручку. Очень неоднозначную историю, в которой России не мешало бы глянуть в зеркало, удалось представить так, чтобы рефлексии в российском обществе о причинах ссоры с Габсбургами не возникло до сих пор. Это позволяет применить похожую технологию организации ссоры между дружественными странами в современных условиях.
/Продожение следует./