За наше счастливое детство
Обычно я стараюсь избегать газетности и не высказываюсь в своём журнале по поводу текущих событий, но в данном случае придётся сделать исключение. Возможно, потому что, когда в 1996 году у меня появился первый кассетный плеер, и, сидя в вагоне метро на Таганско-Краснопресненской ветке, я слушал музыку через один наушник, я слышал именно этот голос. Майкл Джексон, песня "Man In The Mirror".
Отношение к нему всегда было двойственным. Быть фанатом Майкла - настолько же нелепо, как и игнорировать его творчество. Этот удивительный феномен объясняется, я думаю, самой музыкой Джексона, которая обладает одной магической чертой: под неё невозможно не танцевать. Если Вы ни разу не пытались изобразить лунную походку или, обернувшись вокруг своей оси, не вскакивали на носки ботинок, хватая себя за причинное место - то мне остаётся лишь посоветовать смазать получше колёса Вашего кресла-каталки и всё-таки попытаться.
Но поскольку большинство людей (включая меня) природным чувством ритма и умением танцевать обделены, то и творчеством его нам было комфортнее наслаждаться в уединении, танцуя перед зеркалом. Таким образом, Майкл Джексон поселился в спальне каждого нормального подростка ещё задолго до того, как кто-то посмел его в этом обвинить.
Но, конечно же, феноменальная хореография не была его главным достоинством. Он был совершенным гением мелодии и ритма, как никто другой, умея свести их воедино. Именно он создал песню с самым узнаваемым в мире началом: Billy Jean опознают с первой секунды, даже до вступления закольцованного баса и аккордов синтезатора. Кто ещё мог, работая с самим Полом Маккартни, перетянуть на себя одеяло настолько, что в их совместной Say Say Say величайшего мелодиста XX века заметить практически невозможно? А ещё недавно я узнал, что ритмическая основа многих его песен - это не синтезированные бас и ударные, а его собственный обработанный битбокс.
В какой-то момент Майкл Джексон совершил для меня раздвоение, и две его ипостаси впоследствии отдалялись всё сильнее друг от друга. Первая была олицетворением его музыки: бесконечно изобретательной и прекрасной. Вторая - печальной реальностью, с творческим кризисом и смакованием в блогах многочисленных странностей поп-короля. Однако в то время, как реальный человек превратился в Wacko Jacko, в моём сердце всегда оставалась особая комната, зарезервированная специально для Майкла Джексона, куда он всегда мог заходить без стука.
Поэтому если пытаться описать моё состояние утром 25 июня, то главной эмоцией, которую я испытывал, было недоумение. Я давно уже перестал относиться к Майклу Джексону как к обычному человеку: он был абсолютно сказочным персонажем, и даже тот факт, что ему исполнилось 50, сознание принять отказывалось, не говоря уже о его смерти. Подобным образом я воспринял бы известие о смерти, скажем, Питера Пена или Винни Пуха. В это просто было невозможно поверить.
Мне кажется, в том, что произошло, есть особый смысл. И есть справедливость - для обоих Майклов. Тот, который не нашёл понимания у целого мира, - ушёл, хочется верить, в лучший мир. А тот, который был у каждого, - останется жить вечно. И я всегда буду ему благодарен - как человеку, который видел наш мир настолько прекрасным.
Отношение к нему всегда было двойственным. Быть фанатом Майкла - настолько же нелепо, как и игнорировать его творчество. Этот удивительный феномен объясняется, я думаю, самой музыкой Джексона, которая обладает одной магической чертой: под неё невозможно не танцевать. Если Вы ни разу не пытались изобразить лунную походку или, обернувшись вокруг своей оси, не вскакивали на носки ботинок, хватая себя за причинное место - то мне остаётся лишь посоветовать смазать получше колёса Вашего кресла-каталки и всё-таки попытаться.
Но поскольку большинство людей (включая меня) природным чувством ритма и умением танцевать обделены, то и творчеством его нам было комфортнее наслаждаться в уединении, танцуя перед зеркалом. Таким образом, Майкл Джексон поселился в спальне каждого нормального подростка ещё задолго до того, как кто-то посмел его в этом обвинить.
Но, конечно же, феноменальная хореография не была его главным достоинством. Он был совершенным гением мелодии и ритма, как никто другой, умея свести их воедино. Именно он создал песню с самым узнаваемым в мире началом: Billy Jean опознают с первой секунды, даже до вступления закольцованного баса и аккордов синтезатора. Кто ещё мог, работая с самим Полом Маккартни, перетянуть на себя одеяло настолько, что в их совместной Say Say Say величайшего мелодиста XX века заметить практически невозможно? А ещё недавно я узнал, что ритмическая основа многих его песен - это не синтезированные бас и ударные, а его собственный обработанный битбокс.
В какой-то момент Майкл Джексон совершил для меня раздвоение, и две его ипостаси впоследствии отдалялись всё сильнее друг от друга. Первая была олицетворением его музыки: бесконечно изобретательной и прекрасной. Вторая - печальной реальностью, с творческим кризисом и смакованием в блогах многочисленных странностей поп-короля. Однако в то время, как реальный человек превратился в Wacko Jacko, в моём сердце всегда оставалась особая комната, зарезервированная специально для Майкла Джексона, куда он всегда мог заходить без стука.
Поэтому если пытаться описать моё состояние утром 25 июня, то главной эмоцией, которую я испытывал, было недоумение. Я давно уже перестал относиться к Майклу Джексону как к обычному человеку: он был абсолютно сказочным персонажем, и даже тот факт, что ему исполнилось 50, сознание принять отказывалось, не говоря уже о его смерти. Подобным образом я воспринял бы известие о смерти, скажем, Питера Пена или Винни Пуха. В это просто было невозможно поверить.
Мне кажется, в том, что произошло, есть особый смысл. И есть справедливость - для обоих Майклов. Тот, который не нашёл понимания у целого мира, - ушёл, хочется верить, в лучший мир. А тот, который был у каждого, - останется жить вечно. И я всегда буду ему благодарен - как человеку, который видел наш мир настолько прекрасным.