"Что ж бы я без Бога-то ...?"
<...>
"Ей три дороги, - думал он: - броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом,или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце." Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлечен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее.
"Но неужели ж это правда,- воскликнул он про себя, - неужели ж и это создание, ещё сохранившее чистоту духа, сознательно втянется наконец в эту мерзкую, смрадную яму? Неужели это втягивание уже началось, и неужели потому только она и могла вытерпеть до сих пор, что порок уже не кажется ей так отвратительным? НЕТ, нет быть того не может! <...> Если же она до сих пор ещё не сошла с ума... Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже её втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждёт? И наверно так. Разве всё это не признаки помешательства?"
Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он начал пристальнее всматриваться в неё.
- Так ты очень молишься Богу-то, Соня? - спросил он её.
Соня молчала, он стоял подле неё и ждал ответа.
- Что ж бы я без Бога-то была? <...>
(Ф.М.Достоевский "Преступление и наказание" - часть 4-ая глава IV)
"Ей три дороги, - думал он: - броситься в канаву, попасть в сумасшедший дом,или... или, наконец, броситься в разврат, одурманивающий ум и окаменяющий сердце." Последняя мысль была ему всего отвратительнее; но он был уже скептик, он был молод, отвлечен и, стало быть, жесток, а потому и не мог не верить, что последний выход, то есть разврат, был всего вероятнее.
"Но неужели ж это правда,- воскликнул он про себя, - неужели ж и это создание, ещё сохранившее чистоту духа, сознательно втянется наконец в эту мерзкую, смрадную яму? Неужели это втягивание уже началось, и неужели потому только она и могла вытерпеть до сих пор, что порок уже не кажется ей так отвратительным? НЕТ, нет быть того не может! <...> Если же она до сих пор ещё не сошла с ума... Но кто же сказал, что она не сошла уже с ума? Разве она в здравом рассудке? Разве так можно говорить, как она? Разве в здравом рассудке так можно рассуждать, как она? Разве так можно сидеть над погибелью, прямо над смрадною ямой, в которую уже её втягивает, и махать руками, и уши затыкать, когда ей говорят об опасности? Что она, уж не чуда ли ждёт? И наверно так. Разве всё это не признаки помешательства?"
Он с упорством остановился на этой мысли. Этот исход ему даже более нравился, чем всякий другой. Он начал пристальнее всматриваться в неё.
- Так ты очень молишься Богу-то, Соня? - спросил он её.
Соня молчала, он стоял подле неё и ждал ответа.
- Что ж бы я без Бога-то была? <...>
(Ф.М.Достоевский "Преступление и наказание" - часть 4-ая глава IV)