По-моему, совершенно замечательно. И хорошо ложится в контекст :)
Оригинал взят у ulya_nova в рижская притча
Иногда прогуливаешься по городу и вот, будто тебе навстречу, будто для тебя одного заготовленная, из шума, гула, мельтешения городского вырывается, вспыхивает картинка. Какая-нибудь городская сценка. Кадр реальности, ее короткий видеоролик. Но ты видишь уже не совсем сиюминутность, не совсем то, что здесь и сейчас, будничная сценка вся как бы в тебе вспыхивает, колышется баховским аккордом, будто в тебя на миг ворвалась вселенная. Ты уже прошел мимо, ты уже садишься в свой поезд, ты уже вернулся в свой город, ты дома, смотришь на заснеженные деревья за окном, а та картинка все еще дребезжит в тебе, перекатывается бусиной, тянет внутри уколом обезболивающего. И не отпускает. А иногда, снова возникнув в памяти, заставляет запнуться, опять выронить, растерять из себя все сиюминутное, выменять все свои важные мысли за один только этот подлинный кадр притчи.
Перед отъездом из Риги, уже направляясь к вокзалу, решила пройти по берегу Городского канала. Там как раз устанавливали елку. Елка была белая, деревянная, украшенная красными шарами, такой конструкции, которая наверняка понравилась бы Малевичу. Там по берегу канала гуляли парочки. Бежали люди, бродили люди, все как всегда. Рига, к слову сказать,совсем родной город. В Риге тебя переполняет смятение, ты озадачен, обрадован и удручен одновременно - оказывается, у твоих роковых, неизбежных Москвы и Питера, есть родная сестра. Есть очень близкий, очень сопоставимый город. Но через пятнадцать минут тебе из него уезжать.
И вот я иду по берегу городского канала. И, видимо, за это мое смятение, за ощущение родства Рига одаривает на прощание своей картинкой, своей маленькой притчей. Я вижу: на узенькой набережной канала покрякивает и переваливается стая уток. Обычные пестрые деловитые утки озадаченные выпавшим накануне первым снегом. Среди них, в этой стае есть свой "гадкий утенок" - но это притча совсем не о том, что однажды он вырастет в лебедя и горделиво поплывет по городскому каналу, под его изящными мостками, поражая всех окружающих своей красотой. Эта история совсем о другом. Ведь в стае бодрых, немного замерзающих, ворчливых, озадаченных пропитанием рижских уток, поеживаясь, дружелюбно оборачиваясь то к одной, то к другой, будто бы жаждя их одобрения и поддержки, какой-то очень общительный, неловкий и добродушный, на своих долговязых бледных ногах стоит птенец чайки. У него на лапках точно такие же, как у этих уток, перепонки. Со стороны он себя не видит и поэтому ему кажется, что он среди своих. Что он тоже утка. А они на него поглядывают слегка вопросительно, они его сторонятся, деликатно игнорируют. Они его побаиваются и не совсем ему доверяют. Потому что он странный, он совсем другой, он чужак. От него не знаешь, что ожидать. И, вполне возможно, он даже представляет опасность. Между тем добродушный и бесформенный подросток чайки любит этих своих уток, терпит их суету, умиляется на их картавое брюзжание, живет с ними здесь, на узкой полоске набережной в самом центре города. Среди шума. И никуда не улетает. Ведь ему среди них хорошо.
Можно предположить, что этот "гадкий утенок" не слишком знает себя. Что просто он еще ни разу как следует не расправил крылья, ни разу не попробовал взлететь по-настоящему. Он еще не знает, кто он, для чего предназначен. И очень скоро он вырастет окончательно. Расправит крылья, взлетит, познает невероятное, вселенское, всепрощающее ощущение - когда летишь над морем. Он прибьется к своим. Будет парить над балтийской вечностью каждый день, распахнув крылья, на ледяном, пронизывающем ветру. Но по-моему, эта рижская притча - не совсем история об абсолютной свободе, о счастье быть собой и никем другим, о балтийском море, которое сильнее смерти. А все-таки, скорее, это притча о стае пестрых уток, с которыми хорошо, это история о наших близких, о всех, к кому мы привязаны, о тех, которые может быть не всегда изящны и красивы и не всегда стопроцентно свои, и не всегда нас понимают. Все-таки это история о всех, кого мы любим просто так, безосновательно, за то, что с ними хорошо.Это притча о тех, рядом с кем мы остаемся: пока что, еще на год, навсегда, - даже несмотря на призывные порывы ледяного, пробирающего насквозь, отбирающего все печали балтийского ветра, остаемся, жертвуя абсолютной свободой. Лично я именно так расшифровала ту рижскую картинку. Возможно, у нее есть несколько других трактований, для каждого - свои, как у любого видения, как у любого птицегадания, как у всего вокруг нас. Но море зовет всегда...
Иногда прогуливаешься по городу и вот, будто тебе навстречу, будто для тебя одного заготовленная, из шума, гула, мельтешения городского вырывается, вспыхивает картинка. Какая-нибудь городская сценка. Кадр реальности, ее короткий видеоролик. Но ты видишь уже не совсем сиюминутность, не совсем то, что здесь и сейчас, будничная сценка вся как бы в тебе вспыхивает, колышется баховским аккордом, будто в тебя на миг ворвалась вселенная. Ты уже прошел мимо, ты уже садишься в свой поезд, ты уже вернулся в свой город, ты дома, смотришь на заснеженные деревья за окном, а та картинка все еще дребезжит в тебе, перекатывается бусиной, тянет внутри уколом обезболивающего. И не отпускает. А иногда, снова возникнув в памяти, заставляет запнуться, опять выронить, растерять из себя все сиюминутное, выменять все свои важные мысли за один только этот подлинный кадр притчи.
Перед отъездом из Риги, уже направляясь к вокзалу, решила пройти по берегу Городского канала. Там как раз устанавливали елку. Елка была белая, деревянная, украшенная красными шарами, такой конструкции, которая наверняка понравилась бы Малевичу. Там по берегу канала гуляли парочки. Бежали люди, бродили люди, все как всегда. Рига, к слову сказать,совсем родной город. В Риге тебя переполняет смятение, ты озадачен, обрадован и удручен одновременно - оказывается, у твоих роковых, неизбежных Москвы и Питера, есть родная сестра. Есть очень близкий, очень сопоставимый город. Но через пятнадцать минут тебе из него уезжать.
И вот я иду по берегу городского канала. И, видимо, за это мое смятение, за ощущение родства Рига одаривает на прощание своей картинкой, своей маленькой притчей. Я вижу: на узенькой набережной канала покрякивает и переваливается стая уток. Обычные пестрые деловитые утки озадаченные выпавшим накануне первым снегом. Среди них, в этой стае есть свой "гадкий утенок" - но это притча совсем не о том, что однажды он вырастет в лебедя и горделиво поплывет по городскому каналу, под его изящными мостками, поражая всех окружающих своей красотой. Эта история совсем о другом. Ведь в стае бодрых, немного замерзающих, ворчливых, озадаченных пропитанием рижских уток, поеживаясь, дружелюбно оборачиваясь то к одной, то к другой, будто бы жаждя их одобрения и поддержки, какой-то очень общительный, неловкий и добродушный, на своих долговязых бледных ногах стоит птенец чайки. У него на лапках точно такие же, как у этих уток, перепонки. Со стороны он себя не видит и поэтому ему кажется, что он среди своих. Что он тоже утка. А они на него поглядывают слегка вопросительно, они его сторонятся, деликатно игнорируют. Они его побаиваются и не совсем ему доверяют. Потому что он странный, он совсем другой, он чужак. От него не знаешь, что ожидать. И, вполне возможно, он даже представляет опасность. Между тем добродушный и бесформенный подросток чайки любит этих своих уток, терпит их суету, умиляется на их картавое брюзжание, живет с ними здесь, на узкой полоске набережной в самом центре города. Среди шума. И никуда не улетает. Ведь ему среди них хорошо.
Можно предположить, что этот "гадкий утенок" не слишком знает себя. Что просто он еще ни разу как следует не расправил крылья, ни разу не попробовал взлететь по-настоящему. Он еще не знает, кто он, для чего предназначен. И очень скоро он вырастет окончательно. Расправит крылья, взлетит, познает невероятное, вселенское, всепрощающее ощущение - когда летишь над морем. Он прибьется к своим. Будет парить над балтийской вечностью каждый день, распахнув крылья, на ледяном, пронизывающем ветру. Но по-моему, эта рижская притча - не совсем история об абсолютной свободе, о счастье быть собой и никем другим, о балтийском море, которое сильнее смерти. А все-таки, скорее, это притча о стае пестрых уток, с которыми хорошо, это история о наших близких, о всех, к кому мы привязаны, о тех, которые может быть не всегда изящны и красивы и не всегда стопроцентно свои, и не всегда нас понимают. Все-таки это история о всех, кого мы любим просто так, безосновательно, за то, что с ними хорошо.Это притча о тех, рядом с кем мы остаемся: пока что, еще на год, навсегда, - даже несмотря на призывные порывы ледяного, пробирающего насквозь, отбирающего все печали балтийского ветра, остаемся, жертвуя абсолютной свободой. Лично я именно так расшифровала ту рижскую картинку. Возможно, у нее есть несколько других трактований, для каждого - свои, как у любого видения, как у любого птицегадания, как у всего вокруг нас. Но море зовет всегда...