Non-Сепия
Иногда вокруг роятся тысячи историй.
Океаны чужих глаз смотрят вдаль, шершавые пальцы перебирают затертые янтарные бусины. Откуда-то из самых дальних глубин грудной клетки хрипит усталый голос, словно старинный грамофон. Он, то и дело, мешается с рокочущими раскатами давно привычного кашля. Сигареты. Тонкая белая струйка над свежим чаем в крохотном стакане. "Видишь ли, сестрица, я бы и не должен рассказывать тебе это...стыдно. Перед братцем неудобно, но если тебе интересно, расскажу...". Тонкая гладь этих историй плетется, словно бельгийское кружево. Здесь, в этой далекой от Бельгии стране.
На холме, за жилыми комплексами с бассейнами, тренажерными залами и будто расчесанными палисадниками с вечно изумрудной травой, сносят лачуги. Построенные некогда впопыхах на вершине пустынного холма, они - словно бельмо на глазу квартала. Одна за другой, они пустеют. Там, где блестели стекла окон, теперь зияют дыры. Лачуги смотрят пустыми темными глазницами и покорно ждут казни. Проходит несколько дней, и вместо этих выцвевших розовато-зеленоватых хижин остаются лишь груды мусора. Тут и там краснеют осколки черепицы, клубится бетонная пыль. Каменный пустырь, на холме с голубой гладью бассейнов. Вдруг, посреди этого разгрома, словно сорванная ветром с чьей-то головы пестрая косынка, бежит довольно пожилая уже, женщина, погоняя перед собой прутиком козу. Женщина в цветастых шароварах и ее коза. Откуда? Куда? Из-под черепичных осколков? В частные палисадники?
Пароход издает пронзительный гудок и отчаливает. Черный дым валит из трубы над верхней палубой и оседает на разноцветных флажках густой копотью. Мужчина в форме закрывает двери, ведущие на пристань, проверяет, не открываются ли они, и довольный, подкручивает привычным движением седой ус. В кафе рядом люди неспешно пьют крепкий кофе и греют обветренные руки о стаканы с чаем. Коты подставляют весеннему солнцу свежевылизанные бока. Старая цыганка крутит букеты. Мужичек в клетчатой кепке катит тележку с ароматными бубликами. Огромная псина разделывается с, невесть откуда принесенной ею, внушительных размеров рыбной головой. Начался новый день. И вдруг, со стороны дороги бежит девушка. Бордовое пальто нараспашку, сумка на длинном ремешке наперевес, развивающийся по ветру зеленый шарф и копна средней длины волнистых рыжих волос из-под нелепого желтого берета. Она бежит к пристани на всех парах. Хоть и слышит, что пароход просигналил, видит, что усатый человек в форме уже отошел от запертой им двери. Она все равно бежит... Делает последний рывок, достигает усатого... "Отчалил?!!!", - "Отчалил, девушка...". Он снова подкручивает ус. Девушка разворачивается, проходит несколько метров, разматывает свой зеленый шарф, снимает через голову сумку, швыряет ее наземь и плачет. То и дело, смахивая огненную прядь со лба, утирает крупные слезы, будто злится на них за то, что они все равно катятся по раскрасневшимся щекам. Что ждало эту девушку в желтом берете там, на другой стороне Босфора? Куда или к кому она опоздала?
Бывает, эти истории так увлекают меня, что, кажется, я прожила каждую из них. Но когда я пытаюсь вам о них рассказать, я словно теряю голос. Они приставляют палец к сомкнутым губам, будто просят меня молчать. И я вам о них молчу. Смотрю, слушаю и наблюдаю. Ставлю многоточия и отпечатки некоторых моментов в разноцветных карточках. И отпускаю...