(no subject)
…Он увидел, что время - это движение горя и такой же ощутительный предмет, как любое вещество, хотя бы и негодное в отделку...
Андрей Платонов «Рождение мастера»
У этой выставки нет общей темы, но есть общая идея. «Суп из камня» - европейский аналог русской «Каши из топора». (Только в отличие от русской сказки, в которой солдат наказывает жадную старуху (процентщицу?), в Европе суп ест вся деревня).
Такой выбор названия указывает прежде всего на принципиальный модальный сдвиг. Хочется избежать бряцания оружием, тематической агрессивности (топор) и формальной невнятности (каша). Камень - дитя времени. Так что суп из камня - это суп из времени. На этой выставке в танце политики и поэтики, ведет поэтика. Поэтому в проекте собрались художники безусловно разные, но всех их объединяет чувственный, то есть поэтический образ видения.
Здесь более уместно вспомнить другую версию одноименной сказки, повествующую о том, как крестьяне всегда варили еду с камнем, а когда наставали тяжелые времена и еда кончалась, просто клали в воду этот камень, который впитал все запахи. То есть суп из камня - воспоминание! Или как сказал бы Вальтер Беньямин «меланхолическое воспоминание», порожденное чувством утраты. Вдыхая аромат былых яств, мы погружаемся в воспоминания, в прошлое, парадоксальным образом утоляя голод в настоящем. Отсюда поэтика воспоминания - не ностальгия, не оплакивание или любование прошлым, а способ видения настоящего. Настоящее актуализируется нашими воспоминаниями. Или, точнее, так - отправляясь на поиски утраченного времени, мы обретаем время настоящее.
Августин писал «В тебе, душа моя, измеряю я времена; и когда измеряю их, то измеряю не самые предметы, которые проходили и прошли уже безвозвратно, а те впечатления, которые они произвели на тебя: когда сами предметы прошли и не стало их, впечатления остались в тебе, и их-то я измеряю, как присущие мне образы, измеряя времена…». И каждый из шести представленных здесь художников создает именно такие образы для измерения времен. Так Ира Штейнберг разглядывает рисунки из опавшей хвои под елкой. Осыпавшаяся елка - временной парадокс, поскольку ель представляется вечно зеленым деревом, «зимой и летом одним цветом», то есть символизирует неизменность. Хвойная абстракция - это одновременно и символ невосполнимой утраты (прошлого года и праздника Нового года) и символ самого времени, мельчайшая единица которого иголка. Лиза Морозова между звеньев детской пирамидки вставляет диски CD, складывает в коробки из-под аудио кассет «Юбилейное» печенье, возвращая нам тактильно-вкусовые ощущения детства. И снова оксюморон - носитель информации, то есть памяти, вырванный из контекста технологии (читай из своего времени), становится идеальным образцом забвения. Но остается сам предмет. Наталья Зинцова в серии фотографий «Птички», сделанной из окна, воссоздает лишенный «взрослой» перспективы и пропорции взгляд ребенка, когда деревья кажутся большими, а люди маленькими. Дуэт Мишмаш измеряет время собственным телом, с маниакальностью ипохондрика (ипохондрия и меланхолия - сестры) снимая день за днем разнообразные медицинские показания, температуру, давление и т.п. Сведенные в огромную таблицу (соразмерную объему внимания художника к себе) все эти данные - воплощение утраченного времени. Андрей Кузькин находит клочок газеты, на котором указан год его рождения. Андрей переводит время общественное, историческое (газета) во время сугубо интимное и, многократно увеличивая, превращает этот клочок в гигантский остров. Личное время Кузькина становится местом и одновременно отсутствием такового - у-топией.