Из старого
Ушел я от нее. А ведь как любил, как заботился! Но ушел.
Вот я вам расскажу.
Да ведь и она меня любила. Поначалу-то. Пупок мне смастерила и камушек сверкательный к нему приделала. Мы-то, домовые, у нас пупков не бывает - мы не рожденные, мы всегдашние. И я этом доме жил всегда. Потом вдруг она. Я ее сразу приметил - меня никто не видел, а она узнала. О, говорит, Домовой. Кешей назвала.
Наряжала меня! Трусы шелковые сшила - вот, глядите. Вышила на них серебряной ниткой Ла Сенза. Это вы не знаете, это название мастерской, самой лучшей.
> Главное, куртку мне справила красного бархату. Уж такая красивая, мягкая!
И все-то она меня по голове гладила, прической моей любовалась.
Ну, и я ее берег. Она ведь, по правде говоря, несобранная. На место ничего не положит. Ежели я прибрать не успею, потом ищет по всему дому. Все, бывало, сидит, думает о чем-то. Потом вскочит и давай стучать на своей машинке. Это, говорит, Кеша, не машинка, это кампютер. Да мне все едино, пускай кампютер. Лишь бы блюдечко с молоком не забывала на ночь ставить.
>
> Но вот что-то стала она на меня не так поглядывать. То одно ей не нравится, то другое. Вдруг начала мне доказывать, что это она меня сделала. Смешно же. Я-то знаю. что я всегдашний. А она говорит - почему это у тебя лицо и голова темнее, чем туловище. Надо исправить, перекрасить.
Почему-почему. Загорелый я потому что. Нам на солнце быть нельзя, так я ночью на крышу выхожу. Ночи прохладные, я закутаюсь в ее шарфик - а пахнет он как хорошо - и загораю под луной да под звездами. А тело-то, оно, конечно, под шарфиком не загорает. Вот разница в цвете и получается. Перекрасить! Еще чего!
Или вдруг надумала куртку бархатную у меня отобрать! Говорит, домовые красные бархатные куртки не носят. Надо, говорит, подобрать тебе что-нибудь серенькое. Серенькое! Не надо мне серенькое!
> Или придумала - надо, говорит, тебе валенки справить. У меня как раз старые валяные тапки лежат. На што мне валенки! Я что, по снегу хожу? Я домовой, в доме живу!
А потом и вовсе. Что-то, говорит, руки твои мне не нравятся. Не такие руки у домовых дожны быть. Надо их переделать. Или лучше эти оторвать и сделать другие. Тут уж я и отвечать не стал. Думаю, даже подступиться ко мне не дам. Спрячусь.
> Конечно, шалил я немного. Спрячу какие-нибудь мелочи одежные под шкаф или чай посолю или еще что. Ну дак это у меня характер такой озорной, ничего не поделаешь. Так что ж, сразу руки отрывать?
Ну и вот.
Вчера она объявляет - дескать, надо ей поехать в другой город. Отдохнуть. И ты со мной поедешь, говорит. Я ей объясняю - домовые потому так и зовутся, что дома они должны быть. Нет, и слушать не хочет.
Ну ладно, думаю. Поеду. Хоть и обидела она меня, но за ней же смотреть надо. Забудет, куда что положила, паспорт потеряет.
> Поехали, получили комнату, стали устраиваться. И что хорошего? Дома нельзя было отдохнуть? Дома уют, тепло. А тут что? Кровать, тумбочка да кресло. А она огляделась немножко, сумку на кровать кинула, нарядилась и к дверям. В театр какой-то, Шекспира какого-то ей там будут показывать. Только дверью хлопнула.
Гляжу, дверь-то она не заперла. А на кровати сумка с деньгами.
И главное, молоко мне не поставила!
Прибрал я разбросанную одежду, присел на кровать. Так мне стало обидно! Из дома забрала, молоко не поставила!
И тут слышу какой-то скрип. Думаю - не мыши ли? Нет, в дверях скрип. Кто-то дверь отпереть хочет. Смешно мне стало - чего так стараться, не заперто. Заходи, кто хочет, бери, чего хочешь.
Заходит человек. Обыкновенный такой. Оглядывает комнату видит меня. Видит! А таких же мало, которые видят. Умный, стало быть.
И спрашивает - ты почему тут? Домовые же дома должны быть?
Понимает!
Я ему в ответ - а ты кто? А он говорит - я вор. Думаю себе - какой же ты вор, если на сумку с деньгами даже не смотришь.
И вот он спрашивает - а молоко твое где? Не дали? А хозяйка где? В театр ушла! А хорошо ли тебе с ней живется? Вижу, плохо! Ну вот что, пойдем. Будешь в моем доме жить.
Я и ответить не успел, он взял меня на руки и понес. Я только вскричал - а дверь-то, дверь-то открыта! И сумка там! Ничего, говорит, закрою. Я и без ключа могу. Принес он меня в машину, поехали.
А я все о ней думаю. Как она придет от своего Шекспира, увидит, что нет меня. Сумка на месте, а меня нет. Будет вспоминать меня? Будет жалеть?