Соколов: "Стелла, я тебя убью!" (от Максима Гуреева)
Картофан 2
Воспоминания о втором картофане, как бы сказал Николай Васильевич, "выдавливают" из глаз моих слезы. Во многом этому поспоспешествовала Галюня Казимова, на которую сердобольная тетя Галя Петрова якобы возложила почетную обязанность укомплектовать могучий женский коллектив (все русское отделение, весь ОСИПЛ, все славянки и частично РКИ - Арапова, Костина, Макурина!) ТРЕМЯ молодыми людьми для разного рода тягловых работ.
Опять же согласно неким клементьевским апокрифам изначально были предложены кандидатуры трех богатырей - Олежи Попова, Гарика Слинькова и Андрюхи Лесина, от которых наша Галюня отказалась сразу и навсегда, видимо, сочтя этих персонажей чрезмерно брутальными для изысканного девичьего общества. Трудно сказать почему, но в результате выбор пал на Мишу Соколова, Андрюху Белого и Гуреева Максимку (так, кажется, некогда говаривала страшная как вся диалектологическая наука Оксана Герасимовна Гецова).
Откровенно говоря, персонажи подобрались не без странностей, но именно это во многом и определило те самые слезы, о которых речь уже шла выше.
В частности, Миша Соколов приехал на картофан с набросками курсовой работы то ли по Пушкину, то ли по Гоголю, на которого, к слову сказать, был совершенно немыслимым образом похож. Андрей Львович Белый не расставался с гитарой и томиком стихов Юрия Левитанского, которые он читал Танюхе Донец, Юльке Ершовой и Людке Зосимомвой. Они делали вид, что им нравится. Гуреев же к тому времени успел благополучно поучиться на французском ромгерме в компании брата и сестры Артамоновых (кто их не помнит, блин!), в болгарской группе на славянском отделении, найдя наконец умиротворение на русском отделении в обществе Кирилла Юрьевича Рогова и Ленки Медведевой. Одним словом, тот еще студент-отличник…
Разместились в интернате.
С подачи все той же Галки Казимовой Мишу назначили типа завхозом. И это было правильно, потому как Миша, по его словам, "любил порядок во всем". В частности, во исполнение должности он почему-то повесил у себя на штанах (в районе ширинки) огромный амбарный замок, что давало повод особо язвительным филологическим девушкам делать абсолютно неправильные выводы.
Более того, нарушение порядка Миша карал со строгостью и умопомрачительной решимостью, о которой речь пойдет ниже.
Итак, однажды после неумеренного возлияния мужской "половиной" интерната было принято решение - воздержаться утром от похода на поле, набраться сил и восстановить полностью утраченное здоровье.
Так и поступили. Здоровье неотвратимо восстановилось, и, как это бывает, зверски захотелось есть.
Однако, придя в столовку к обеду, выяснилось, что добрые девушки в воспитательных целях сообщили на раздаче, что мы не придем. Стало быть, пустые столы и крепкий запах горячей пищи, которую невозможно вкусить, повергли Мишу в шок.
Порядок был нарушен! Время обеда, а обеда нет!
Последней каплей стало ироничное замечание Стеллы Лутиковой, мол, "кто у нас не работает, тот и не есть ни фига". Опять же язвительные ухмылки Андросовой и Лариски Тюриной не оставили завхозу Соколову никаких шансов.
Миша выбежал из столовки и с криками - "Стелла, я тебя убью!" - бросился в интернат. При этом по дороге он даже умудрился подобрать какой-то ржавый разводной ключ, который, видимо, и должен был стать орудием жестокого убийства. Дальше - больше. Ворвавшись в интернат, Миша взлетел на второй этаж, распахнул дверь в келию, где обитали виновницы гастрономического глумления, и принялся крушить этим самым разводным ключом электрические розетки. На унылый вопрос Белого - "на хрена он это делает, все равно ж потом чинить", - Миша, немного утолив жажду мести, гордо сообщил - "зато они теперь кипятильниками не смогут пользоваться".
Потом, понятное дело, все помирились, починили розетки, добродушно обозвали Мишу "мудаком", с чем он смиренно согласился, опять же поужинали с водкой. Все уладилось…
Но этот страшный Мишин крик - "Стелла, я тебя убью", думаю, и до сих пор витает над Клементьевским просторами.
(см. фотки Миша Соколов в лесу, в теплице, на поле, у столовки с дружбанами)
Воспоминания о втором картофане, как бы сказал Николай Васильевич, "выдавливают" из глаз моих слезы. Во многом этому поспоспешествовала Галюня Казимова, на которую сердобольная тетя Галя Петрова якобы возложила почетную обязанность укомплектовать могучий женский коллектив (все русское отделение, весь ОСИПЛ, все славянки и частично РКИ - Арапова, Костина, Макурина!) ТРЕМЯ молодыми людьми для разного рода тягловых работ.
Опять же согласно неким клементьевским апокрифам изначально были предложены кандидатуры трех богатырей - Олежи Попова, Гарика Слинькова и Андрюхи Лесина, от которых наша Галюня отказалась сразу и навсегда, видимо, сочтя этих персонажей чрезмерно брутальными для изысканного девичьего общества. Трудно сказать почему, но в результате выбор пал на Мишу Соколова, Андрюху Белого и Гуреева Максимку (так, кажется, некогда говаривала страшная как вся диалектологическая наука Оксана Герасимовна Гецова).
Откровенно говоря, персонажи подобрались не без странностей, но именно это во многом и определило те самые слезы, о которых речь уже шла выше.
В частности, Миша Соколов приехал на картофан с набросками курсовой работы то ли по Пушкину, то ли по Гоголю, на которого, к слову сказать, был совершенно немыслимым образом похож. Андрей Львович Белый не расставался с гитарой и томиком стихов Юрия Левитанского, которые он читал Танюхе Донец, Юльке Ершовой и Людке Зосимомвой. Они делали вид, что им нравится. Гуреев же к тому времени успел благополучно поучиться на французском ромгерме в компании брата и сестры Артамоновых (кто их не помнит, блин!), в болгарской группе на славянском отделении, найдя наконец умиротворение на русском отделении в обществе Кирилла Юрьевича Рогова и Ленки Медведевой. Одним словом, тот еще студент-отличник…
Разместились в интернате.
С подачи все той же Галки Казимовой Мишу назначили типа завхозом. И это было правильно, потому как Миша, по его словам, "любил порядок во всем". В частности, во исполнение должности он почему-то повесил у себя на штанах (в районе ширинки) огромный амбарный замок, что давало повод особо язвительным филологическим девушкам делать абсолютно неправильные выводы.
Более того, нарушение порядка Миша карал со строгостью и умопомрачительной решимостью, о которой речь пойдет ниже.
Итак, однажды после неумеренного возлияния мужской "половиной" интерната было принято решение - воздержаться утром от похода на поле, набраться сил и восстановить полностью утраченное здоровье.
Так и поступили. Здоровье неотвратимо восстановилось, и, как это бывает, зверски захотелось есть.
Однако, придя в столовку к обеду, выяснилось, что добрые девушки в воспитательных целях сообщили на раздаче, что мы не придем. Стало быть, пустые столы и крепкий запах горячей пищи, которую невозможно вкусить, повергли Мишу в шок.
Порядок был нарушен! Время обеда, а обеда нет!
Последней каплей стало ироничное замечание Стеллы Лутиковой, мол, "кто у нас не работает, тот и не есть ни фига". Опять же язвительные ухмылки Андросовой и Лариски Тюриной не оставили завхозу Соколову никаких шансов.
Миша выбежал из столовки и с криками - "Стелла, я тебя убью!" - бросился в интернат. При этом по дороге он даже умудрился подобрать какой-то ржавый разводной ключ, который, видимо, и должен был стать орудием жестокого убийства. Дальше - больше. Ворвавшись в интернат, Миша взлетел на второй этаж, распахнул дверь в келию, где обитали виновницы гастрономического глумления, и принялся крушить этим самым разводным ключом электрические розетки. На унылый вопрос Белого - "на хрена он это делает, все равно ж потом чинить", - Миша, немного утолив жажду мести, гордо сообщил - "зато они теперь кипятильниками не смогут пользоваться".
Потом, понятное дело, все помирились, починили розетки, добродушно обозвали Мишу "мудаком", с чем он смиренно согласился, опять же поужинали с водкой. Все уладилось…
Но этот страшный Мишин крик - "Стелла, я тебя убью", думаю, и до сих пор витает над Клементьевским просторами.
(см. фотки Миша Соколов в лесу, в теплице, на поле, у столовки с дружбанами)