Больной на воле, здоровый в больнице
Как пела Маша Распутина:
Я городская сумасшедшая,
И это лучшая броня,
Мне все прощают власти здешние,
Поскольку справка у меня.
Это отражает нашу с вами действительность.
Все полагают, что психически больной человек не подлежит уголовной ответственности. Именно для этого нужна психиатрическая экспертиза, и тебе повезло, если тебя признали психически больным. Предполагается, что дальше - гуляй, рванина.
На самом же деле, для человека, который боролся за этот статус, или действительно получил его по состоянию здоровья, положение становится хуже губернаторского. За преступлением всегда следует суд. Если ты психически здоров, то ты попадаешь в колонию. Строгого, не строгого, еще какого-то там режима.
Но если ты психически болен, то суд выносит решение о помещении тебя на принудительное лечение, поскольку ты представляешь опасность для социума.
Лечение очень жесткое, принудительное, длительное. Если из колонии ты выйдешь с изуродованной психикой, но в здравом уме и светлой памяти, то из этого заведения ты выйдешь, потеряв и интеллект, и память, поскольку будешь годами сидеть на психотропных препаратах.
Это - то, что касается наших искажений относительно того, что можно избежать наказания, притворившись психически больным. И было бы желательно, чтобы общество это знало.
По канонам психиатрии, психически больной считается выведенным из состояния обострения и доведенным до ремиссии, именно тогда, когда он начинает адекватно оценивать свое состояние. Когда он признается в том, что действительно был болен, у него действительно был бред, и он, как в том анекдоте, "уже не зерно". Именно в этот момент мы начинаем готовить его к выписке.
Всё это очень хорошо прозвучало в фильме с Одри Тоту "Любит, не любит".
Но в чем парадокс сегодняшнего состояния психиатрии? Мы можем госпитализировать психически больного только тогда, когда он дает разрешение на госпитализацию. Иначе говоря, когда он признается: "Да, я действительно болен. Да, лечите меня". Но по канонам, именно в этот момент он начинает считаться выздоровевшим.
За 40 лет моей практики мне не доводилось встречаться с душевнобольным, который признавался бы, что он болен, и просил госпитализации. Да, безусловно, человек, страдающий неврозом, может попросить госпитализировать его. Но он не душевнобольной. Настоящий же душевнобольной всячески избегает госпитализации, кроме случаев развившегося госпитализма, на фоне полной социальной дезадаптации и глубокого аутизма, вызванного душевной болезнью.
Процедура помещения больного в стационар сейчас настолько затруднена, и связана с таким количеством побочных факторов, влияющих на госпитализацию (вопросы опекунства, вопросы недвижимости, планы на недвижимость соседей и знакомых, борьба между благонадежными и неблагонадежными опекунами), что сейчас эти процессы превращаются просто в раздел бизнеса.
Более того, существует определенная отрасль бизнеса для нечистоплотных психиатров, которых даже подкупают, чтобы они задним числом (лет 8 назад) говорили о том (с полной профессиональной ответственностью), что завещатель был невменяем (для того, чтобы оспорить завещание). Мне представляется, что вопрос психиатрического освидетельствования умершего надо вообще закрыть как явление. Кроме графологической экспертизы, завещание не должно подвергаться никакому анализу.
Существуют даже такие случаи, когда неблагонадежные родственники крали больного за 2 недели до кончины и переписывали завещание. Когда, к примеру, онкологический больной находится под наркотиками.
Психиатрическое законодательство на сегодняшний момент нуждается в тщательнейшей проработке.
Феноменологических примеров можно приводить уйму, но все они сводятся к одному: законодательство поставлено с ног на голову, сигналом к госпитализации больного может служить только сигнал о начале его выздоровления, этим законодательством мы расширяем поле для возможных афер и процветанию безнравственности по отношению к больным и людям. Здоровый за себя в состоянии постоять, больной же нуждается в особой защите.
Роль государства состоит в защите неимущих, обездоленных, слабых, сирых и душевнобольных. Они являются предметом неусыпного внимания всех социальных программ, бюджетных статей, законотворчества и законодательства.
Я городская сумасшедшая,
И это лучшая броня,
Мне все прощают власти здешние,
Поскольку справка у меня.
Это отражает нашу с вами действительность.
Все полагают, что психически больной человек не подлежит уголовной ответственности. Именно для этого нужна психиатрическая экспертиза, и тебе повезло, если тебя признали психически больным. Предполагается, что дальше - гуляй, рванина.
На самом же деле, для человека, который боролся за этот статус, или действительно получил его по состоянию здоровья, положение становится хуже губернаторского. За преступлением всегда следует суд. Если ты психически здоров, то ты попадаешь в колонию. Строгого, не строгого, еще какого-то там режима.
Но если ты психически болен, то суд выносит решение о помещении тебя на принудительное лечение, поскольку ты представляешь опасность для социума.
Лечение очень жесткое, принудительное, длительное. Если из колонии ты выйдешь с изуродованной психикой, но в здравом уме и светлой памяти, то из этого заведения ты выйдешь, потеряв и интеллект, и память, поскольку будешь годами сидеть на психотропных препаратах.
Это - то, что касается наших искажений относительно того, что можно избежать наказания, притворившись психически больным. И было бы желательно, чтобы общество это знало.
По канонам психиатрии, психически больной считается выведенным из состояния обострения и доведенным до ремиссии, именно тогда, когда он начинает адекватно оценивать свое состояние. Когда он признается в том, что действительно был болен, у него действительно был бред, и он, как в том анекдоте, "уже не зерно". Именно в этот момент мы начинаем готовить его к выписке.
Всё это очень хорошо прозвучало в фильме с Одри Тоту "Любит, не любит".
Но в чем парадокс сегодняшнего состояния психиатрии? Мы можем госпитализировать психически больного только тогда, когда он дает разрешение на госпитализацию. Иначе говоря, когда он признается: "Да, я действительно болен. Да, лечите меня". Но по канонам, именно в этот момент он начинает считаться выздоровевшим.
За 40 лет моей практики мне не доводилось встречаться с душевнобольным, который признавался бы, что он болен, и просил госпитализации. Да, безусловно, человек, страдающий неврозом, может попросить госпитализировать его. Но он не душевнобольной. Настоящий же душевнобольной всячески избегает госпитализации, кроме случаев развившегося госпитализма, на фоне полной социальной дезадаптации и глубокого аутизма, вызванного душевной болезнью.
Процедура помещения больного в стационар сейчас настолько затруднена, и связана с таким количеством побочных факторов, влияющих на госпитализацию (вопросы опекунства, вопросы недвижимости, планы на недвижимость соседей и знакомых, борьба между благонадежными и неблагонадежными опекунами), что сейчас эти процессы превращаются просто в раздел бизнеса.
Более того, существует определенная отрасль бизнеса для нечистоплотных психиатров, которых даже подкупают, чтобы они задним числом (лет 8 назад) говорили о том (с полной профессиональной ответственностью), что завещатель был невменяем (для того, чтобы оспорить завещание). Мне представляется, что вопрос психиатрического освидетельствования умершего надо вообще закрыть как явление. Кроме графологической экспертизы, завещание не должно подвергаться никакому анализу.
Существуют даже такие случаи, когда неблагонадежные родственники крали больного за 2 недели до кончины и переписывали завещание. Когда, к примеру, онкологический больной находится под наркотиками.
Психиатрическое законодательство на сегодняшний момент нуждается в тщательнейшей проработке.
Феноменологических примеров можно приводить уйму, но все они сводятся к одному: законодательство поставлено с ног на голову, сигналом к госпитализации больного может служить только сигнал о начале его выздоровления, этим законодательством мы расширяем поле для возможных афер и процветанию безнравственности по отношению к больным и людям. Здоровый за себя в состоянии постоять, больной же нуждается в особой защите.
Роль государства состоит в защите неимущих, обездоленных, слабых, сирых и душевнобольных. Они являются предметом неусыпного внимания всех социальных программ, бюджетных статей, законотворчества и законодательства.