Надо ли говорить о еде?
Всегда с большим удовольствием смотрю «Школу злословия». Поражаюсь этим двум женщинам, которые лишний раз доказывают, что разговоры об интеллектуальном неравенстве мужчин и женщин бессмысленны и не имеют под собой никакого основания. Тем более, многие знают, что дочь наследует генотип отца, а сын - матери. Поэтому, когда мои элегантные партнеры позволяют мне намекнуть о том, что я занимаюсь не женским делом, я иногда завуалировано, а иногда и прямо, говорю им, чтобы они не огорчались, потому что в моем лице они разговаривают с моим папой. А он был достойным собеседником.
Папа был гурманом, но он никогда не говорил о еде так много, как говорят о ней сейчас. Притом, что мама была домохозяйкой.
Она не работала никогда, но папа не заставлял ее стирать свое белье, он всегда выкраивал время, чтобы помыть посуду, выбросить мусор, сходить за хлебом, заняться внуком. Он никогда не диктовал, что приготовить к обеду. Он просто мимоходом мог сказать маме: «Мы давно не делали вот такое блюдо». И если его пожелание было учтено, то благодарности не было конца, тем более, мама прекрасно готовила.
Или он мог спросить: «Если ты захочешь сделать вот такое блюдо, мне надо что-нибудь докупить? Я схожу. Или у тебя есть другие планы?».
Или, как вариант: «У нас все есть для этого блюда»?
Разговоры о еде, муссирование этого вопроса, всегда считалось проявлением какого-то плебейства. Как будто больше не о чем поговорить. И если за обеденным столом возникали разговоры о вкусах и приоритетах, то мама эти разговоры останавливала очень просто (для нас, детей):
- Если вы копаетесь в еде, значит, вы не очень голодны. Когда проголодаетесь, тогда придете.
Мы все отличались хорошим аппетитом и благодарностью за любой обед. Он мог быть простым, он мог быть изысканным. Но кроме благодарности и похвалы, не принималось ничего.
Впрочем, и разговоры об особенностях желудков каждого, также не принимались. Нам не позволялось копаться в тарелке и смотреть, что в ней. Если тебя что-то не устраивает, молча встань и вылей, не надо портить другим аппетит.
Нам никогда не позволялось, как мама выражалась, «кусочничать», то есть, таскать что-то между едой.
Мне кажется, такая постановка вопроса очень верна. Когда сыну было года три, мы отдыхали в Евпатории. Условия были ужасные, да еще по дороге на пляж цыгане сняли у меня обручальное кольцо (благо, на отдых я взяла дешевое, как в воду глядела).
Сын долго ходил по пляжу, разводил руками и возмущенно всем рассказывал, что у него мама - психолог, а цыгане у нее кольцо украли. Так и ходил, качал головой, разводил руками и спрашивал:
- Что же это делается-то, граждане?
Ко мне подсела молодая женщина, моя ровесница. Она посокрушалась, мы разговорились, и она сказала, что они свой дом не сдают, но она готова пригласить нас к себе на каких-то условиях. Условия она мне предложила великолепные: она работает, мы живем у них, и за это я готовлю еду и слежу за ее мальчиком, ровесником моего сына. И кормлю его. Если у меня получится впихнуть в него еду, поскольку ребенок практически ничего не ел и постоянно капризничал.
Я согласилась. Ребенок действительно ел отвратительно. Он был худ, бледен. Они его шлепали, выгоняли из-за стола. Ребенок продолжал не есть и смотрел на мир глазами волчонка, а по ночам прокрадывался к холодильнику и таскал бутерброды с колбасой.
Два дня пронаблюдав все это, я прочитала им лекцию о питании и сказала, чтобы они в этот процесс не вмешивалась - этим буду заниматься только я.
Я прекратила всякие перекусы. Я попросила не оставлять в холодильнике колбасу, а хлеб уносила в свою комнату. Если ребенок не ел, я не настаивала, объяснив родителям, что за два дня голода ребенок не умрет, а на третий он все равно начнет есть.
Когда мы уезжали, ситуация была совершенно иной. Ребенок, мало того, что ел, так еще и просил добавки.
В советское время, работая в психиатрии, в том числе и в подростковой, с анорексией мы сталкивались очень редко. Она полностью соответствовала описанию Снежневского, диагностика была незатейливой, потому что всегда все было весьма очевидным. Это был такой же редкий диагноз, как и гипоталамический синдром.
Сейчас анорексия и булимия вошли в нашу жизнь. Если в советское время людей оценивали по их умению, то сейчас оценивают по дресс-коду, длине юбки, соответствию стилю определенной компанию, и, конечно же, по весу, и не только в обществе.
Умение - вещь весьма второстепенная. Главное - уметь угодить начальнику (во всех аспектах), и независимо от возраста, показать, что ты работал в весьма уважаемых компаниях. А это уже связи твоих родителей.
Все эти требования выполнить разом очень сложно. Повлиять на исполнение этих требований просто невозможно. Волевые усилия прикладывать в этом процессе просто некуда. От тебя ничего не зависит. Главное в этом процессе - не перепутать смирение с безысходностью.
Приходится на совершенно когнитивном уровне снижать свои потребности. И в этом случае существует несколько вариантов развития психики.
Кто-то становится патологическим вруном.
Кто-то убирает все эмоции для того, чтобы гиперкомпенсироваться.
Кто-то впадает в бессознательную депрессию, а кто-то просто дает агрессию.
На фоне всех этих процессов, у человека вырабатывается фанатизм, после чего появляются различные группировки, манифестации, демонстрации, уходы в субкультуры, и так далее.
Товарки учат заблудших девчушек, что после каждой еды, чтобы не отложились килограммы, нужно устроить рвоту. В итоге, девчушки доходят до 36 кг, понимают, что положение их ужасно, обращаются к психологу, но требуют, чтобы они поправились не больше 42 кг. Иначе, господин психолог, придется снова устраивать рвоту, а мы ведь этого не хотим?
Родители, занятые работой и своей личной жизнью, потому что они действительно много работают, на детей не обращают внимания, очень часто замечая кахексию лишь тогда, когда наступает пора госпитализации.
Полная невротизация общества, так называемая ларвированная депрессия, приводит к тому, что люди не столько едят, сколько говорят о еде. Голод не тетка, и если ты не можешь навестить любимую тетушку, ты ее будешь вспоминать в каждой беседе.
Если Толстой в «Анне Карениной» рассказывает об обеде Стивы для того, чтобы дать потомкам понимание культуры питания своего века, то сейчас мы говорим о еде не потому, что она входит в культуру, а потому, что мы тоскуем о ней. Даже мужчины питаются салатом. Я не говорю о женщинах.
Стол может быть завален деликатесами, женщины будут дожевывать свои листики салата. Весь изыск - это потребовать в ресторане ошкурить цыпленка и перечислить все мыслимые сорта салата, которые только получится вспомнить. Чем больше сортов салата, тем дороже блюдо. Но голод остается, и остаются разговоры о еде. И, безусловно, это связано со структурой социума. Когда во главу угла ставится внешний вид, тогда все биологические потребности тоже ставятся во главу угла.
Я бываю в кафе и в ресторанах, я вижу, как питается молодежь. Даже мужчины. Многие читают Анастасию, мы все жуем салаты, мы все капризничаем в выборе минеральной воды, мы научились показывать официантам кузькину мать, если в салате лежат «не те» орешки. А вот поблагодарить официанта считается дурным тоном. Более того, мне даже делают замечание, когда я благодарю официанта. Оказывается, этого делать нельзя.
Я пренебрегаю этим правилом. Во-первых, не я плачу ему зарплату, и во-вторых, даже если ты платишь рабочему зарплату, ты все равно должен отметить его отношение к работе.
Однажды меня покоробила фраза одного банкира. Банк загибался, и западная фирма через меня перечислила ему небольшую сумму для зарплаты. Все знали, что сумма получена через меня, но банкир сказал, что он раздаст ее сам. Потому что, как оказалось, его сотрудники привыкли «клевать из его рук».
Мне трудно было осознать, что я попала на птицеферму.
Сейчас появляется определенное течение, так называемые хипстеры. Их модно было бы по созвучию сопоставить с хиппи, но хиппи - это было политико-философское течение. Хипстеры - течение светское. Если хиппи загоняли себя в какие-то немыслимые дискомфортные условия, то хипстеры создают себе немыслимо комфортные условия. Они мне напоминают японское дерево бонсай, которое надо поливать через пробирку, выдерживать в определенной температуре под стеклянным колпаком.
Так вот, наши саженцы живут в Старбаксах, питаются маффинами и поливают себя кофе. И очень много говорят о десертах. А это означает недостаток эндорфинов. Когда случается инсульт, человека подкармливают глюкозой. Обилие маффинов и муссов - это та же глюкоза, только без инсульта. Их организмам не хватает сахара, как и организмам многих людей, находящихся в стрессе. Значит, нарушено питание мозга, идут биохимические процессы, свойственные депрессии, и нарушенная биохимия влечет их туда, где они и собираются - в Старбак за маффином.
Второй способ снятия депрессии, известный издревле - это бурная сексуальная жизнь, где надо менять партнеров, потому что при отсутствии эмоций и представлений, один партнер уже не интересен. Нужна смена, нужен так называемый «видеоряд». Отсюда и страсть к анимэ. Это полная загрузка зрительного анализатора без необходимости прорабатывать все с помощью интеллекта.
Сахар, видеоряд и секс.
К сожалению, это не то, что нужно молодому поколению. Это то, до чего мы их опустили. Это наша работа, наша вина, наша экономическая и политическая неразбериха, превратила молодое поколение в таких безголовых моллюсков.
Надо особо отметить, что все спастические процессы психосоматического свойства, которые происходят при ларвированной депрессии, ведут к омоложению сахарного диабета и появлению такого сложнейшего и обильного последствиями заболевания, как гипоталамический синдром, который по незнанию некоторые врачи квалифицируют, как вегето-сосудистую дистонию (ВСД). Не вовремя и неправильно диагностированный гипоталамический синдром приводит к тяжелым последствиям, таким, как синдром Иценко-Кушинга, онкология, ранние инсульты и сердечно-сосудистые заболевания.
Папа был гурманом, но он никогда не говорил о еде так много, как говорят о ней сейчас. Притом, что мама была домохозяйкой.
Она не работала никогда, но папа не заставлял ее стирать свое белье, он всегда выкраивал время, чтобы помыть посуду, выбросить мусор, сходить за хлебом, заняться внуком. Он никогда не диктовал, что приготовить к обеду. Он просто мимоходом мог сказать маме: «Мы давно не делали вот такое блюдо». И если его пожелание было учтено, то благодарности не было конца, тем более, мама прекрасно готовила.
Или он мог спросить: «Если ты захочешь сделать вот такое блюдо, мне надо что-нибудь докупить? Я схожу. Или у тебя есть другие планы?».
Или, как вариант: «У нас все есть для этого блюда»?
Разговоры о еде, муссирование этого вопроса, всегда считалось проявлением какого-то плебейства. Как будто больше не о чем поговорить. И если за обеденным столом возникали разговоры о вкусах и приоритетах, то мама эти разговоры останавливала очень просто (для нас, детей):
- Если вы копаетесь в еде, значит, вы не очень голодны. Когда проголодаетесь, тогда придете.
Мы все отличались хорошим аппетитом и благодарностью за любой обед. Он мог быть простым, он мог быть изысканным. Но кроме благодарности и похвалы, не принималось ничего.
Впрочем, и разговоры об особенностях желудков каждого, также не принимались. Нам не позволялось копаться в тарелке и смотреть, что в ней. Если тебя что-то не устраивает, молча встань и вылей, не надо портить другим аппетит.
Нам никогда не позволялось, как мама выражалась, «кусочничать», то есть, таскать что-то между едой.
Мне кажется, такая постановка вопроса очень верна. Когда сыну было года три, мы отдыхали в Евпатории. Условия были ужасные, да еще по дороге на пляж цыгане сняли у меня обручальное кольцо (благо, на отдых я взяла дешевое, как в воду глядела).
Сын долго ходил по пляжу, разводил руками и возмущенно всем рассказывал, что у него мама - психолог, а цыгане у нее кольцо украли. Так и ходил, качал головой, разводил руками и спрашивал:
- Что же это делается-то, граждане?
Ко мне подсела молодая женщина, моя ровесница. Она посокрушалась, мы разговорились, и она сказала, что они свой дом не сдают, но она готова пригласить нас к себе на каких-то условиях. Условия она мне предложила великолепные: она работает, мы живем у них, и за это я готовлю еду и слежу за ее мальчиком, ровесником моего сына. И кормлю его. Если у меня получится впихнуть в него еду, поскольку ребенок практически ничего не ел и постоянно капризничал.
Я согласилась. Ребенок действительно ел отвратительно. Он был худ, бледен. Они его шлепали, выгоняли из-за стола. Ребенок продолжал не есть и смотрел на мир глазами волчонка, а по ночам прокрадывался к холодильнику и таскал бутерброды с колбасой.
Два дня пронаблюдав все это, я прочитала им лекцию о питании и сказала, чтобы они в этот процесс не вмешивалась - этим буду заниматься только я.
Я прекратила всякие перекусы. Я попросила не оставлять в холодильнике колбасу, а хлеб уносила в свою комнату. Если ребенок не ел, я не настаивала, объяснив родителям, что за два дня голода ребенок не умрет, а на третий он все равно начнет есть.
Когда мы уезжали, ситуация была совершенно иной. Ребенок, мало того, что ел, так еще и просил добавки.
В советское время, работая в психиатрии, в том числе и в подростковой, с анорексией мы сталкивались очень редко. Она полностью соответствовала описанию Снежневского, диагностика была незатейливой, потому что всегда все было весьма очевидным. Это был такой же редкий диагноз, как и гипоталамический синдром.
Сейчас анорексия и булимия вошли в нашу жизнь. Если в советское время людей оценивали по их умению, то сейчас оценивают по дресс-коду, длине юбки, соответствию стилю определенной компанию, и, конечно же, по весу, и не только в обществе.
Умение - вещь весьма второстепенная. Главное - уметь угодить начальнику (во всех аспектах), и независимо от возраста, показать, что ты работал в весьма уважаемых компаниях. А это уже связи твоих родителей.
Все эти требования выполнить разом очень сложно. Повлиять на исполнение этих требований просто невозможно. Волевые усилия прикладывать в этом процессе просто некуда. От тебя ничего не зависит. Главное в этом процессе - не перепутать смирение с безысходностью.
Приходится на совершенно когнитивном уровне снижать свои потребности. И в этом случае существует несколько вариантов развития психики.
Кто-то становится патологическим вруном.
Кто-то убирает все эмоции для того, чтобы гиперкомпенсироваться.
Кто-то впадает в бессознательную депрессию, а кто-то просто дает агрессию.
На фоне всех этих процессов, у человека вырабатывается фанатизм, после чего появляются различные группировки, манифестации, демонстрации, уходы в субкультуры, и так далее.
Товарки учат заблудших девчушек, что после каждой еды, чтобы не отложились килограммы, нужно устроить рвоту. В итоге, девчушки доходят до 36 кг, понимают, что положение их ужасно, обращаются к психологу, но требуют, чтобы они поправились не больше 42 кг. Иначе, господин психолог, придется снова устраивать рвоту, а мы ведь этого не хотим?
Родители, занятые работой и своей личной жизнью, потому что они действительно много работают, на детей не обращают внимания, очень часто замечая кахексию лишь тогда, когда наступает пора госпитализации.
Полная невротизация общества, так называемая ларвированная депрессия, приводит к тому, что люди не столько едят, сколько говорят о еде. Голод не тетка, и если ты не можешь навестить любимую тетушку, ты ее будешь вспоминать в каждой беседе.
Если Толстой в «Анне Карениной» рассказывает об обеде Стивы для того, чтобы дать потомкам понимание культуры питания своего века, то сейчас мы говорим о еде не потому, что она входит в культуру, а потому, что мы тоскуем о ней. Даже мужчины питаются салатом. Я не говорю о женщинах.
Стол может быть завален деликатесами, женщины будут дожевывать свои листики салата. Весь изыск - это потребовать в ресторане ошкурить цыпленка и перечислить все мыслимые сорта салата, которые только получится вспомнить. Чем больше сортов салата, тем дороже блюдо. Но голод остается, и остаются разговоры о еде. И, безусловно, это связано со структурой социума. Когда во главу угла ставится внешний вид, тогда все биологические потребности тоже ставятся во главу угла.
Я бываю в кафе и в ресторанах, я вижу, как питается молодежь. Даже мужчины. Многие читают Анастасию, мы все жуем салаты, мы все капризничаем в выборе минеральной воды, мы научились показывать официантам кузькину мать, если в салате лежат «не те» орешки. А вот поблагодарить официанта считается дурным тоном. Более того, мне даже делают замечание, когда я благодарю официанта. Оказывается, этого делать нельзя.
Я пренебрегаю этим правилом. Во-первых, не я плачу ему зарплату, и во-вторых, даже если ты платишь рабочему зарплату, ты все равно должен отметить его отношение к работе.
Однажды меня покоробила фраза одного банкира. Банк загибался, и западная фирма через меня перечислила ему небольшую сумму для зарплаты. Все знали, что сумма получена через меня, но банкир сказал, что он раздаст ее сам. Потому что, как оказалось, его сотрудники привыкли «клевать из его рук».
Мне трудно было осознать, что я попала на птицеферму.
Сейчас появляется определенное течение, так называемые хипстеры. Их модно было бы по созвучию сопоставить с хиппи, но хиппи - это было политико-философское течение. Хипстеры - течение светское. Если хиппи загоняли себя в какие-то немыслимые дискомфортные условия, то хипстеры создают себе немыслимо комфортные условия. Они мне напоминают японское дерево бонсай, которое надо поливать через пробирку, выдерживать в определенной температуре под стеклянным колпаком.
Так вот, наши саженцы живут в Старбаксах, питаются маффинами и поливают себя кофе. И очень много говорят о десертах. А это означает недостаток эндорфинов. Когда случается инсульт, человека подкармливают глюкозой. Обилие маффинов и муссов - это та же глюкоза, только без инсульта. Их организмам не хватает сахара, как и организмам многих людей, находящихся в стрессе. Значит, нарушено питание мозга, идут биохимические процессы, свойственные депрессии, и нарушенная биохимия влечет их туда, где они и собираются - в Старбак за маффином.
Второй способ снятия депрессии, известный издревле - это бурная сексуальная жизнь, где надо менять партнеров, потому что при отсутствии эмоций и представлений, один партнер уже не интересен. Нужна смена, нужен так называемый «видеоряд». Отсюда и страсть к анимэ. Это полная загрузка зрительного анализатора без необходимости прорабатывать все с помощью интеллекта.
Сахар, видеоряд и секс.
К сожалению, это не то, что нужно молодому поколению. Это то, до чего мы их опустили. Это наша работа, наша вина, наша экономическая и политическая неразбериха, превратила молодое поколение в таких безголовых моллюсков.
Надо особо отметить, что все спастические процессы психосоматического свойства, которые происходят при ларвированной депрессии, ведут к омоложению сахарного диабета и появлению такого сложнейшего и обильного последствиями заболевания, как гипоталамический синдром, который по незнанию некоторые врачи квалифицируют, как вегето-сосудистую дистонию (ВСД). Не вовремя и неправильно диагностированный гипоталамический синдром приводит к тяжелым последствиям, таким, как синдром Иценко-Кушинга, онкология, ранние инсульты и сердечно-сосудистые заболевания.