(no subject)
Нам было восемнадцать лет, и мы каждый вечер катались на электричке домой. Я сперва дичилась и превращалась в тыкву задолго до того, как часы били полночь, но к зиме мы уже бойко обсуждали «Песнь о Роланде», «Госпожу Бовари» и Гете, привлекая внимание соседей по вагону, не чуждых культуры. Я забыла, как называется Роландов меч; «Дюрандаль» - тихо подсказал юноша, сидевший рядом.
Нам было восемнадцать лет. Чертовски мало. Чертовски много. Я себя спрашиваю: мы были взрослыми тогда?
Мне двадцать четыре года. Чертовски много! И чертовски мало. Я работаю редактором в сфере своей мечты, потому что я наскребла с донышка немного смелости и отправила отклик на вакансию, которой, как думала, не соответствую; я собираюсь съезжать от родителей и подыскиваю квартиру. Многие ровесницы замужем. У некоторых дети. Мне двадцать четыре года, и я даже младше, чем в восемнадцать. Я взрослая сейчас? Где-то читала недавно: мы вообще не вырастаем, просто учимся вести себя на людях. Может быть.
И еще мы учимся нести ответственность.
Год назад я стояла в Хитроу, сжимая в руке билет. Регистрация закончилась, самолет готовился улететь без меня, а в кармашках сумки нашлось только двенадцать фунтов (монетки эти до сих пор лежат рядом с копилкой, не пойду же я обменивать мелочь). Знание английского стремительно покидало паникующее сознание. У меня было все впереди, у меня впереди ничего не было, перефразируя Чарльза нашего Диккенса. Тогда-то я и подхватила прилипчивую и полезную привычку - не загадывать, куда приведет течение. Привычка скрасила очень непростой и нервный год. Ну, еще афобазол помогал.
После самолета из Лондона я перекантовалась пару часов дома и уехала к Кате в Питер. Сейчас я ищу в Москве квартиру, где мы с Катей и черным как ночь котом Северусом будем жить.
Я была старше, когда мне было восемнадцать. Никаких авантюр, никаких приключений и тысяча и одно грустное представление о будущем. Но лето в двадцать три оказалось безумным и чудесным. Лето в двадцать четыре безумное и чудесное уже по-другому.
Нам было восемнадцать лет. Чертовски мало. Чертовски много. Я себя спрашиваю: мы были взрослыми тогда?
Мне двадцать четыре года. Чертовски много! И чертовски мало. Я работаю редактором в сфере своей мечты, потому что я наскребла с донышка немного смелости и отправила отклик на вакансию, которой, как думала, не соответствую; я собираюсь съезжать от родителей и подыскиваю квартиру. Многие ровесницы замужем. У некоторых дети. Мне двадцать четыре года, и я даже младше, чем в восемнадцать. Я взрослая сейчас? Где-то читала недавно: мы вообще не вырастаем, просто учимся вести себя на людях. Может быть.
И еще мы учимся нести ответственность.
Год назад я стояла в Хитроу, сжимая в руке билет. Регистрация закончилась, самолет готовился улететь без меня, а в кармашках сумки нашлось только двенадцать фунтов (монетки эти до сих пор лежат рядом с копилкой, не пойду же я обменивать мелочь). Знание английского стремительно покидало паникующее сознание. У меня было все впереди, у меня впереди ничего не было, перефразируя Чарльза нашего Диккенса. Тогда-то я и подхватила прилипчивую и полезную привычку - не загадывать, куда приведет течение. Привычка скрасила очень непростой и нервный год. Ну, еще афобазол помогал.
После самолета из Лондона я перекантовалась пару часов дома и уехала к Кате в Питер. Сейчас я ищу в Москве квартиру, где мы с Катей и черным как ночь котом Северусом будем жить.
Я была старше, когда мне было восемнадцать. Никаких авантюр, никаких приключений и тысяча и одно грустное представление о будущем. Но лето в двадцать три оказалось безумным и чудесным. Лето в двадцать четыре безумное и чудесное уже по-другому.