Вай и борода. Трагедия в двух частях
Часть первая, повествовательная
Когда-то очень давно, когда по земле ходили динозавры, а я работала в пресс-службе одного футбольного клуба, мы с коллегами примерно раз в месяц превесело проводили время, засиживаясь в офисе до глубокой ночи, а то, бывало, и ночуя на рабочем месте. Это мы так делали журнал.
Главными людьми в редакции были, конечно, я, то есть корректор, и Серега, подвизавшийся на поприще ответственного секретаря. Спросите меня, чем конкретно занимается ответсек - и я не смогу ответить. По-моему, всем одновременно, но это не важно. Я начинаю подозревать, что дольше всех торчали на работе именно мы с Серегой, потому что дома нас никто не ждал. Мы были одинокие холостяки. Это очень способствует осознанию важности своей миссии. Мы, как никто, понимали, что сам по себе журнал в печать не сдастся и прилагали все усилия, чтобы сдать его насильно.
По этой причине я, глубокомысленно почесывая череп карандашиком, с трех до пяти утра читала с большого монитора (в день сдачи номера в печать принтер традиционно выходил из строя) верстанные-переверстанные страницы и вносила правки, а Серега поил меня кофе и в очередной миллионный раз перепроверял фотографии, подписи, заголовки, цифры и прочие важные штуки. Потом, в пять утра, мы, с выпученными глазами и сердцебиением от почти смертельной дозы кофеина, шли гулять на бульвар. Хотелось купить булочку и спать, но работал только кофейный автомат. Влив в себя еще по стакану и переполнившись до краев, мы возвращались в редакцию, где Серега таки ложился спать на диван в коридоре, а я снова усаживалась за монитор. После этого наш журнал выходил вовремя, правда, с какой-нибудь пакостной опечаткой, вроде «Саша Гадкий» вместо «Гладкий». От этого мне хотелось повеситься, но недолго: месяц проходил быстро, и наступала пора делать очередной журнал.
И вот как-то летом, в одну из наших редакционных ночей, когда снаружи все цвело липами и черемухой и, вероятно, сияла луна, Серега поведал мне эту исполненную трагизма историю. Она вошла в мою жизнь и осталась там навсегда. Я неизменно вспоминаю ее в самых маразматических ситуациях, в которые мне случается попадать, и регулярно рассказываю ее всем желающим и не очень. Поэтому очень может быть, что вы эту историю уже слышали, ну а для тех, кто до сих пор пребывает в счастливом неведении, мой совет: мужайтесь. Или закройте эту страницу.
У футбольного клуба, в котором мы работали, есть прекрасная загородная тренировочная база. Она оборудована по последнему слову техники всем, что только может пригодиться футболисту и каким-то образом стимулировать его побеждать. Там есть даже пруд с лебедями, поэтому однажды этот клуб выиграл Кубок УЕФА.
На базу традиционно возят журналистов, чтобы они могли воочию убедиться: отечественный футбол жив, здоров и розовощек. У него все хорошо. А теперь можно задавать глупые вопросы.
Иностранных журналистов тоже привозят. Эти просто обалдевают от увиденного, впадают в созерцательность и теряют способность к критическому восприятию действительности. Вероятно, именно поэтому иностранная пресса так мало пишет об украинском футболе. Хотя, может быть, и нет.
Однако, так или иначе, как-то раз по весне, когда в природе и так все красиво, а на загородных базах у футбольных клубов просто пир духа какой-то, туда завезли очередную партию журналистов. На этот раз смешанную.
Привезли их почему-то рано, команда была на тренировке, поэтому борзописцев пустили попастись на травке. И пишущая братия всех мастей и национальностей послушно разбрелась по территории. Среди бывших там в тот раз неким образом оказался и мой друган Серега - в свободное от ответственного секретарства время он успешно писал (и пишет до сих пор) статьи о спорте.
О Сереге нужно сказать еще вот что: он парень простой - в хорошем смысле слова. Приходилось ему и пороху понюхать, скажем, параллельно с получением высшего образования он натурально работал в шахте. Шахтером. Не бумажки перекладывал, а уголь добывал, возможно, вручную.
Но вернемся на базу. Вокруг весна, благолепие и нерусские журналисты на лужку бродят. На каком-то живописном крылечке присел Серега. Простой рабочий парень, пришедший в журналистику, можно сказать, из забоя. И так ему от окружающей его красоты сделалось хорошо, что немедленно захотелось с кем-нибудь своими эмоциями поделиться. Эту загадочную славянскую душу, знаете, иногда что-то такое распирает, просто спасу нет. Вот и Серегу тоже проняло. Он оглянулся в поисках понимающего сердца и увидел, что на этом же крылечке стоит, с ноги на ногу переминается, иностранный коллега. Подойдет, решил Серега.
Он обернулся к зарубежному гостю, привлек его внимание восклицанием вроде «Эй!» и продемонстрировал дружелюбную шахтерскую улыбку. Иностранец нервно улыбнулся в ответ и сказал что-то невнятное. Серега не стал его слушать. Он повернулся лицом к раскинувшейся перед ним красоте, обвел ее широким жестом, еще раз взглянул на заморского гостя и на чистейшем русском английском произнес:
- Вай?
Иностранец потрясенно замер. «Не понял, бедняга», - решил Серега, еще более широким жестом показал на красоту и настойчиво, громко, с нажимом так, повторил:
- Вай?!
Иностранец от испуга пришел в себя, что-то залопотал и незамедлительно отступил с крыльца. Задом. «Странный какой-то», - подумал Серега и отвернулся созерцать красоту дальше. В одиночестве.
«Это потом я вспомнил, - рассказывал мне Серега, - что хотел спросить его не «Вай», а «Хау». В смысле «как ему нравится». Но перепутал».
Иностранец, пообщавшийся с моим ответсеком, вполне возможно, когда-нибудь напишет книгу об этом травмирующем опыте. И она станет очередным бестселлером, приоткрывающим завесу тайны над этими странными русскими. Или еще более странными украинцами, - нас тут, жителей Донбасса, тем более хрен разберешь.
Что касается меня, то с тех пор периодически, когда встроенный в меня датчик абсурда зашкаливает со свистом, я обращаю к небесам риторическое «Вай?». В значении «Хау» или любом другом. Очень удобно.
Часть вторая, драматическая
Не так давно я производила генеральную уборку в ванной комнате. У нас на данный момент жизни это вот именно что комната - не менее восьми метров, ну и высота потолков где-то четыре. Филиал мавзолея: сплошной кафель и тишина.
Так вот. Я в этом мавзолее работаю главным протирщиком стеклянной полочки под зеркалом - протираю ее не менее трех раз в день. После того как муж надел линзы, после того как муж снял линзы и после того как там загадочным образом появились пятна. Не могу видеть пятна, расстраиваюсь. Поэтому протираю как маньяк - постоянно.
Итак, закончив уборку и протерев в последний раз полочку, я с облегчением выдохнула, потянулась, прогнулась в пояснице и таким образом случайно посмотрела куда-то под потолок - на кафель над зеркалом. И немедленно обалдела. С высоты два с половиной метра на меня смотрел до боли знакомый генетический материал.
Говорят, волосы и ногти растут даже после смерти. Лично мне уже кажется, что волосы, в частности, волосы, оставшиеся после стрижки бороды, способны расти и размножаться даже после отделения от, собственно, бороды. Потому что как иначе объяснить их вездесущее присутствие, я не знаю. Но суть не в этом. Суть в том, что я еще как-то готова смириться с тем, что, после того как муж достает из чехла триммер, раковина и все вокруг нее оказывается усыпано миллионом противных волосков. Но я совершенно не готова к присутствию этих самых волосков на вертикальной стене, над зеркалом, на высоте, существенно превышающей нормальный человеческий рост. Возможно, вы усмотрите в этом некое мещанство, но я не могу. У меня нервы.
Я стояла в ванной и созерцала остатки бороды на стене. Муж на кухне задорно звенел тарелками и явно пребывал в отличном расположении духа.
- Юра, - позвала я его. - У меня к тебе вопрос.
- Ага, - отозвался Юра. - Я слушаю!
- Нет, ты иди сюда. Это, так сказать, вопрос с раздаточным материалом.
Юра насторожился и перестал греметь посудой. Он мои интонации уже выучил, и поэтому в ванную заглянул с опаской. Просунул голову в дверь и спросил: ну что?
- Иди, иди сюда, - ласково поманила я. Приобняла его за талию, чтобы не сбежал, и мягко указала на художество над зеркалом. - Юра. У меня один вопрос. ВАЙ. Даже не хау, Юра. Вай.
Юра расхихикался.
- Ну, - начал он. - Брил я как-то гениталии… Стоя на голове на шкафу.
Я скрестила руки на груди и угрожающе задрала правую бровь.
- Шучу, - сдался муж. - Брил я как-то бороду.
- Стоя на гениталиях на шкафу? - Съязвила я и перевела взгляд обратно на стену.
Улучив момент, Юра незамедлительно смылся и затаился на кухне. Я взяла средство для мытья окон и тряпочку и начала прыгать с целью ликвидации вопиющего непорядка. После серии гимнастических упражнений стена вернула себе первозданный вид, а я растянула какую-то важную мышцу, может быть, трицепс.
Еще раз обозрев результаты своей деятельности, я пришла на кухню. Владелец бороды сидел на диване, ковырялся в Интернете, излучал невинность и пил чай. Я умилилась и немедленно простила все. В этот момент он отвлекся от Интернета и послал мне контрольную лучезарную улыбку. Я простила все совсем.
Он из меня просто веревки вьет. Не знаю, как ему это удается.
Когда-то очень давно, когда по земле ходили динозавры, а я работала в пресс-службе одного футбольного клуба, мы с коллегами примерно раз в месяц превесело проводили время, засиживаясь в офисе до глубокой ночи, а то, бывало, и ночуя на рабочем месте. Это мы так делали журнал.
Главными людьми в редакции были, конечно, я, то есть корректор, и Серега, подвизавшийся на поприще ответственного секретаря. Спросите меня, чем конкретно занимается ответсек - и я не смогу ответить. По-моему, всем одновременно, но это не важно. Я начинаю подозревать, что дольше всех торчали на работе именно мы с Серегой, потому что дома нас никто не ждал. Мы были одинокие холостяки. Это очень способствует осознанию важности своей миссии. Мы, как никто, понимали, что сам по себе журнал в печать не сдастся и прилагали все усилия, чтобы сдать его насильно.
По этой причине я, глубокомысленно почесывая череп карандашиком, с трех до пяти утра читала с большого монитора (в день сдачи номера в печать принтер традиционно выходил из строя) верстанные-переверстанные страницы и вносила правки, а Серега поил меня кофе и в очередной миллионный раз перепроверял фотографии, подписи, заголовки, цифры и прочие важные штуки. Потом, в пять утра, мы, с выпученными глазами и сердцебиением от почти смертельной дозы кофеина, шли гулять на бульвар. Хотелось купить булочку и спать, но работал только кофейный автомат. Влив в себя еще по стакану и переполнившись до краев, мы возвращались в редакцию, где Серега таки ложился спать на диван в коридоре, а я снова усаживалась за монитор. После этого наш журнал выходил вовремя, правда, с какой-нибудь пакостной опечаткой, вроде «Саша Гадкий» вместо «Гладкий». От этого мне хотелось повеситься, но недолго: месяц проходил быстро, и наступала пора делать очередной журнал.
И вот как-то летом, в одну из наших редакционных ночей, когда снаружи все цвело липами и черемухой и, вероятно, сияла луна, Серега поведал мне эту исполненную трагизма историю. Она вошла в мою жизнь и осталась там навсегда. Я неизменно вспоминаю ее в самых маразматических ситуациях, в которые мне случается попадать, и регулярно рассказываю ее всем желающим и не очень. Поэтому очень может быть, что вы эту историю уже слышали, ну а для тех, кто до сих пор пребывает в счастливом неведении, мой совет: мужайтесь. Или закройте эту страницу.
У футбольного клуба, в котором мы работали, есть прекрасная загородная тренировочная база. Она оборудована по последнему слову техники всем, что только может пригодиться футболисту и каким-то образом стимулировать его побеждать. Там есть даже пруд с лебедями, поэтому однажды этот клуб выиграл Кубок УЕФА.
На базу традиционно возят журналистов, чтобы они могли воочию убедиться: отечественный футбол жив, здоров и розовощек. У него все хорошо. А теперь можно задавать глупые вопросы.
Иностранных журналистов тоже привозят. Эти просто обалдевают от увиденного, впадают в созерцательность и теряют способность к критическому восприятию действительности. Вероятно, именно поэтому иностранная пресса так мало пишет об украинском футболе. Хотя, может быть, и нет.
Однако, так или иначе, как-то раз по весне, когда в природе и так все красиво, а на загородных базах у футбольных клубов просто пир духа какой-то, туда завезли очередную партию журналистов. На этот раз смешанную.
Привезли их почему-то рано, команда была на тренировке, поэтому борзописцев пустили попастись на травке. И пишущая братия всех мастей и национальностей послушно разбрелась по территории. Среди бывших там в тот раз неким образом оказался и мой друган Серега - в свободное от ответственного секретарства время он успешно писал (и пишет до сих пор) статьи о спорте.
О Сереге нужно сказать еще вот что: он парень простой - в хорошем смысле слова. Приходилось ему и пороху понюхать, скажем, параллельно с получением высшего образования он натурально работал в шахте. Шахтером. Не бумажки перекладывал, а уголь добывал, возможно, вручную.
Но вернемся на базу. Вокруг весна, благолепие и нерусские журналисты на лужку бродят. На каком-то живописном крылечке присел Серега. Простой рабочий парень, пришедший в журналистику, можно сказать, из забоя. И так ему от окружающей его красоты сделалось хорошо, что немедленно захотелось с кем-нибудь своими эмоциями поделиться. Эту загадочную славянскую душу, знаете, иногда что-то такое распирает, просто спасу нет. Вот и Серегу тоже проняло. Он оглянулся в поисках понимающего сердца и увидел, что на этом же крылечке стоит, с ноги на ногу переминается, иностранный коллега. Подойдет, решил Серега.
Он обернулся к зарубежному гостю, привлек его внимание восклицанием вроде «Эй!» и продемонстрировал дружелюбную шахтерскую улыбку. Иностранец нервно улыбнулся в ответ и сказал что-то невнятное. Серега не стал его слушать. Он повернулся лицом к раскинувшейся перед ним красоте, обвел ее широким жестом, еще раз взглянул на заморского гостя и на чистейшем русском английском произнес:
- Вай?
Иностранец потрясенно замер. «Не понял, бедняга», - решил Серега, еще более широким жестом показал на красоту и настойчиво, громко, с нажимом так, повторил:
- Вай?!
Иностранец от испуга пришел в себя, что-то залопотал и незамедлительно отступил с крыльца. Задом. «Странный какой-то», - подумал Серега и отвернулся созерцать красоту дальше. В одиночестве.
«Это потом я вспомнил, - рассказывал мне Серега, - что хотел спросить его не «Вай», а «Хау». В смысле «как ему нравится». Но перепутал».
Иностранец, пообщавшийся с моим ответсеком, вполне возможно, когда-нибудь напишет книгу об этом травмирующем опыте. И она станет очередным бестселлером, приоткрывающим завесу тайны над этими странными русскими. Или еще более странными украинцами, - нас тут, жителей Донбасса, тем более хрен разберешь.
Что касается меня, то с тех пор периодически, когда встроенный в меня датчик абсурда зашкаливает со свистом, я обращаю к небесам риторическое «Вай?». В значении «Хау» или любом другом. Очень удобно.
Часть вторая, драматическая
Не так давно я производила генеральную уборку в ванной комнате. У нас на данный момент жизни это вот именно что комната - не менее восьми метров, ну и высота потолков где-то четыре. Филиал мавзолея: сплошной кафель и тишина.
Так вот. Я в этом мавзолее работаю главным протирщиком стеклянной полочки под зеркалом - протираю ее не менее трех раз в день. После того как муж надел линзы, после того как муж снял линзы и после того как там загадочным образом появились пятна. Не могу видеть пятна, расстраиваюсь. Поэтому протираю как маньяк - постоянно.
Итак, закончив уборку и протерев в последний раз полочку, я с облегчением выдохнула, потянулась, прогнулась в пояснице и таким образом случайно посмотрела куда-то под потолок - на кафель над зеркалом. И немедленно обалдела. С высоты два с половиной метра на меня смотрел до боли знакомый генетический материал.
Говорят, волосы и ногти растут даже после смерти. Лично мне уже кажется, что волосы, в частности, волосы, оставшиеся после стрижки бороды, способны расти и размножаться даже после отделения от, собственно, бороды. Потому что как иначе объяснить их вездесущее присутствие, я не знаю. Но суть не в этом. Суть в том, что я еще как-то готова смириться с тем, что, после того как муж достает из чехла триммер, раковина и все вокруг нее оказывается усыпано миллионом противных волосков. Но я совершенно не готова к присутствию этих самых волосков на вертикальной стене, над зеркалом, на высоте, существенно превышающей нормальный человеческий рост. Возможно, вы усмотрите в этом некое мещанство, но я не могу. У меня нервы.
Я стояла в ванной и созерцала остатки бороды на стене. Муж на кухне задорно звенел тарелками и явно пребывал в отличном расположении духа.
- Юра, - позвала я его. - У меня к тебе вопрос.
- Ага, - отозвался Юра. - Я слушаю!
- Нет, ты иди сюда. Это, так сказать, вопрос с раздаточным материалом.
Юра насторожился и перестал греметь посудой. Он мои интонации уже выучил, и поэтому в ванную заглянул с опаской. Просунул голову в дверь и спросил: ну что?
- Иди, иди сюда, - ласково поманила я. Приобняла его за талию, чтобы не сбежал, и мягко указала на художество над зеркалом. - Юра. У меня один вопрос. ВАЙ. Даже не хау, Юра. Вай.
Юра расхихикался.
- Ну, - начал он. - Брил я как-то гениталии… Стоя на голове на шкафу.
Я скрестила руки на груди и угрожающе задрала правую бровь.
- Шучу, - сдался муж. - Брил я как-то бороду.
- Стоя на гениталиях на шкафу? - Съязвила я и перевела взгляд обратно на стену.
Улучив момент, Юра незамедлительно смылся и затаился на кухне. Я взяла средство для мытья окон и тряпочку и начала прыгать с целью ликвидации вопиющего непорядка. После серии гимнастических упражнений стена вернула себе первозданный вид, а я растянула какую-то важную мышцу, может быть, трицепс.
Еще раз обозрев результаты своей деятельности, я пришла на кухню. Владелец бороды сидел на диване, ковырялся в Интернете, излучал невинность и пил чай. Я умилилась и немедленно простила все. В этот момент он отвлекся от Интернета и послал мне контрольную лучезарную улыбку. Я простила все совсем.
Он из меня просто веревки вьет. Не знаю, как ему это удается.