Признаки деградации
Честно спёрто у v_panyushkin
Двадцать лет назад я был амбициозным молодым человеком. Теперь мне за сорок. Налицо признаки деградации, про которые я не знаю, следует ли считать их культурой, прогрессом, слабоумием или старостью. Например:
Я совершенно перестал интересоваться автомобилями.
Я больше никогда не называю ни одну женщину малышом, крошкой или деткой.
Я больше никогда никуда не хочу поехать.
Я зарабатываю значительно больше денег, но это совершенно не доставляет мне удовольствия.
Я перестал читать новые книги. Читаю одни и те же: Пушкина, Толстого, Чехова, Фолкнера, Набокова и Уоррена.
Общество молодых людей тяготит меня. Зато мне стало интересно со стариками.
Я перестал орать на детей.
Я перестал выбрасывать окурки в окно автомобиля. Складываю в пепельницу. А на улице, если рядом нет урны, тушу окурок и кладу в карман.
Я стал всегда пропускать пешеходов, даже и не на переходе. Я всегда теперь пропускаю машины, перестраивающиеся из другого ряда. И никогда не ругаюсь заочно с водителями других машин.
Я стал ходить в одной и той же одежде. Новые джинсы я покупаю точно такие же, как старые. Зато я стал носить много шарфов и шейных платков.
Мое имя в СМИ больше не радует меня. Скорее огорчает.
Я стал совершенно равнодушен к животным: не мешаю кошкам ходить по столу, но никогда не беру на руки, чтобы погладить.
Из предметов вещного мира больше всего теперь интересуют меня инструменты. Особенно бензопила.
Мне нравится работать в саду. Но я теперь не могу работать мотыгой: сразу заходится сердце. Однако же сама по себе мотыга нравится мне все больше. Она очень красивая.
Раньше было много людей, которыми я восхищался, но они все умерли. Осталась одна только Людмила Алексеева.
Я перестал бояться смерти, зато стал бояться боли и грязи.
Раньше я предпочитал красное вино. Теперь предпочитаю белое. Но как-то все еще боюсь себе в этом признаться.
Меня стала тяготить собственность, особенно недвижимость. Если бы средства позволяли, я бы предпочел до конца своих дней жить в гостинице.
Среди моих друзей стало очень много больных или перенесших тяжелую болезнь. Я очень радуюсь, когда у них рождаются дети.
Я стал всерьез думать, что женщины ценнее мужчин, а дети ценнее взрослых.
Всеобщее избирательное право стало раздражать меня. Я бы ввел какой-нибудь ценз, например образовательный или имущественный. Если бы введение ценза не было так унизительно для того, кто вводит ценз.
Я никогда больше не слушаю плеер в наушниках. Моя жизнь не нуждается больше ни в каком музыкальном сопровождении. Надеюсь, хоронить меня будут без траурного марша.
И… черт побери, я смотрю «Секс в большом городе». Понятия не имею, зачем я это делаю.
Двадцать лет назад я был амбициозным молодым человеком. Теперь мне за сорок. Налицо признаки деградации, про которые я не знаю, следует ли считать их культурой, прогрессом, слабоумием или старостью. Например:
Я совершенно перестал интересоваться автомобилями.
Я больше никогда не называю ни одну женщину малышом, крошкой или деткой.
Я больше никогда никуда не хочу поехать.
Я зарабатываю значительно больше денег, но это совершенно не доставляет мне удовольствия.
Я перестал читать новые книги. Читаю одни и те же: Пушкина, Толстого, Чехова, Фолкнера, Набокова и Уоррена.
Общество молодых людей тяготит меня. Зато мне стало интересно со стариками.
Я перестал орать на детей.
Я перестал выбрасывать окурки в окно автомобиля. Складываю в пепельницу. А на улице, если рядом нет урны, тушу окурок и кладу в карман.
Я стал всегда пропускать пешеходов, даже и не на переходе. Я всегда теперь пропускаю машины, перестраивающиеся из другого ряда. И никогда не ругаюсь заочно с водителями других машин.
Я стал ходить в одной и той же одежде. Новые джинсы я покупаю точно такие же, как старые. Зато я стал носить много шарфов и шейных платков.
Мое имя в СМИ больше не радует меня. Скорее огорчает.
Я стал совершенно равнодушен к животным: не мешаю кошкам ходить по столу, но никогда не беру на руки, чтобы погладить.
Из предметов вещного мира больше всего теперь интересуют меня инструменты. Особенно бензопила.
Мне нравится работать в саду. Но я теперь не могу работать мотыгой: сразу заходится сердце. Однако же сама по себе мотыга нравится мне все больше. Она очень красивая.
Раньше было много людей, которыми я восхищался, но они все умерли. Осталась одна только Людмила Алексеева.
Я перестал бояться смерти, зато стал бояться боли и грязи.
Раньше я предпочитал красное вино. Теперь предпочитаю белое. Но как-то все еще боюсь себе в этом признаться.
Меня стала тяготить собственность, особенно недвижимость. Если бы средства позволяли, я бы предпочел до конца своих дней жить в гостинице.
Среди моих друзей стало очень много больных или перенесших тяжелую болезнь. Я очень радуюсь, когда у них рождаются дети.
Я стал всерьез думать, что женщины ценнее мужчин, а дети ценнее взрослых.
Всеобщее избирательное право стало раздражать меня. Я бы ввел какой-нибудь ценз, например образовательный или имущественный. Если бы введение ценза не было так унизительно для того, кто вводит ценз.
Я никогда больше не слушаю плеер в наушниках. Моя жизнь не нуждается больше ни в каком музыкальном сопровождении. Надеюсь, хоронить меня будут без траурного марша.
И… черт побери, я смотрю «Секс в большом городе». Понятия не имею, зачем я это делаю.