Наука не рисует собаку
Повесть тоже модель. - Знание не картина, а ключ. - Выживание важнее сходства.
Все, что у нас есть - это модели. Что-то одно, изображающее что-то другое. Учебник физики - модель физического мира. Но художественный роман тоже модель! Он ведь изображаем какой-то мир: современный, исторический, пусть даже фантастический, но по каким-то важным законам все равно совпадающий с нашим (иначе нам про него было бы неинтересно). Возможно даже теория эстетики, судящая произведение по тому, насколько оно правдиво. То есть эстетика сводилась бы к эпистемологии. В пределе гармония, как в известной фразе, проверялась бы алгеброй. Про это интереснее поговорить подробнее, но пока…
Основной вопрос эпистемологии, как мы отличаем плохие модели от хороших?
При этом как-то их отличать умеют все люди, включая маленьких детей. Без этого умения человек не выживает, это главное, чем мы занимаемся, существуя в культуре и продолжая существовать в эволюции. И чтобы отличать модели, знать слово «эпистемология» не обязательно. Как сказано, кое-что мы умеем по умолчанию, без специальной подготовки. Обычно, того не сознавая, люди имеют схожую теорию истины, вроде персонажа Мольера, что с удивлением узнал, что всю жизнь разговаривал прозой.
По умолчанию у нас обычно «иконическая теория истины».
Чтобы иметь такую теорию, теоретизировать не надо. Мы даже не думаем, что это теория, мы думаем, что так и есть. Но это теория, причем не лучшая из возможных.
Икононическая теория истина про то, что портрет собаки должен быть похож на собаку. И чем больше сходство, тем истиннее. И вот мир якобы такая, позирующая нам собака, а ученые ее срисовывают… Не только ученые - вообще все. Проблема в том, что мы не знаем, как выглядит это собака «на самом деле», мы имеем дело только с ее портретами.
Давайте сформулируем задачу, на первый взгляд это парадокс.
Задача в том, чтобы определить, какой портрет лучше, но при этом нельзя увидеть того, чей это портрет!
Лицо натурщика навсегда во тьме, и даже не известно, существует ли он вообще. А портретов целая куча. И надо выбрать какой-то один. И от этого выбора будет зависеть наша жизнь… И вот здесь - подсказка. Мы не знаем, что нарисовано, но знаем, что происходит с нами, когда мы выбираем ту или иную картину. Например, выбрав одну картину, мы начинаем с ней погибать. А выбрав другую, мы видим, что дела налаживаются. Мы начинаем контролировать природу, животных, других людей. Вероятно, в этой картине заключена какая-то сила, и стоит ее держаться. По крайней мере, до тех пор, пока не встретится полотно еще большей силы. Мы используем картину как инструмент адаптации, выживания и удовольствия. Все это происходит с нами, переживается непосредственно, и нам не приходится бегать за натурщиком.
Говоря словами Эрнста фон Глазерфельда, истина это не картина, а ключ. Мы бы еще заменили слово истина словом «знание», истина как-то слишком срослась с портретной теорией.
Мы не можем видеть, насколько портрет похож на лицо, которого нет, но видим, подходит ли отмычка к замку. И сколько вообще дверей этим можно открыть.
Можно вообразить мир, где за истину как за «сходство» били бы по голове. Например, мир, придуманный каким-то злым богом. Черты этого, есть, кстати, и в нашем мире, но лишь черты, и лишь иногда. Например, когда совсем маленький ребенок спрашивает, откуда берутся дети, короткая ложь обычно адаптирует лучше, чем полная правда. Адаптирует, т.е. лучше для психики, по критерию нынешнего спокойствия и успешности в будущем. И именно эта версия является предпочтительным знанием здесь и сейчас.
Между моделью, несущей сходство и моделью, несущей пользу, эволюционно успешное существо выбирает пользу,
Конечно, иначе оно не будет эволюционно успешным. И все мы потомки этого существа, наследующие его привычки выживания. К черту художества, для жизни нужны отмычки.
Но это в принципе. На практике лучшие отмычки часто напоминают полотна живописцев, причем строго реалистической школы. Никакого сюрреализма и кубизма, только натюрморт и пейзаж. Вероятно, неспроста. Отсюда и миф, что наука рисует собаку. Но финальная оценка работы все равно по ее взаимодействию с тем или иным замком.
Важнее всего в знании его потенциальная польза. Но именно ее, как правило, сложнее всего оценить, особенно в момент рождения. Как вы будете, например, прикидывать пользу законов Ньютона? В чем измерять? С чем сравнивать? Поэтому при оценке теории работают какие-то опосредующие теории. Держим в голове пользу, но говорим, например, о фальсифицируемости.
Все, что у нас есть - это модели. Что-то одно, изображающее что-то другое. Учебник физики - модель физического мира. Но художественный роман тоже модель! Он ведь изображаем какой-то мир: современный, исторический, пусть даже фантастический, но по каким-то важным законам все равно совпадающий с нашим (иначе нам про него было бы неинтересно). Возможно даже теория эстетики, судящая произведение по тому, насколько оно правдиво. То есть эстетика сводилась бы к эпистемологии. В пределе гармония, как в известной фразе, проверялась бы алгеброй. Про это интереснее поговорить подробнее, но пока…
Основной вопрос эпистемологии, как мы отличаем плохие модели от хороших?
При этом как-то их отличать умеют все люди, включая маленьких детей. Без этого умения человек не выживает, это главное, чем мы занимаемся, существуя в культуре и продолжая существовать в эволюции. И чтобы отличать модели, знать слово «эпистемология» не обязательно. Как сказано, кое-что мы умеем по умолчанию, без специальной подготовки. Обычно, того не сознавая, люди имеют схожую теорию истины, вроде персонажа Мольера, что с удивлением узнал, что всю жизнь разговаривал прозой.
По умолчанию у нас обычно «иконическая теория истины».
Чтобы иметь такую теорию, теоретизировать не надо. Мы даже не думаем, что это теория, мы думаем, что так и есть. Но это теория, причем не лучшая из возможных.
Икононическая теория истина про то, что портрет собаки должен быть похож на собаку. И чем больше сходство, тем истиннее. И вот мир якобы такая, позирующая нам собака, а ученые ее срисовывают… Не только ученые - вообще все. Проблема в том, что мы не знаем, как выглядит это собака «на самом деле», мы имеем дело только с ее портретами.
Давайте сформулируем задачу, на первый взгляд это парадокс.
Задача в том, чтобы определить, какой портрет лучше, но при этом нельзя увидеть того, чей это портрет!
Лицо натурщика навсегда во тьме, и даже не известно, существует ли он вообще. А портретов целая куча. И надо выбрать какой-то один. И от этого выбора будет зависеть наша жизнь… И вот здесь - подсказка. Мы не знаем, что нарисовано, но знаем, что происходит с нами, когда мы выбираем ту или иную картину. Например, выбрав одну картину, мы начинаем с ней погибать. А выбрав другую, мы видим, что дела налаживаются. Мы начинаем контролировать природу, животных, других людей. Вероятно, в этой картине заключена какая-то сила, и стоит ее держаться. По крайней мере, до тех пор, пока не встретится полотно еще большей силы. Мы используем картину как инструмент адаптации, выживания и удовольствия. Все это происходит с нами, переживается непосредственно, и нам не приходится бегать за натурщиком.
Говоря словами Эрнста фон Глазерфельда, истина это не картина, а ключ. Мы бы еще заменили слово истина словом «знание», истина как-то слишком срослась с портретной теорией.
Мы не можем видеть, насколько портрет похож на лицо, которого нет, но видим, подходит ли отмычка к замку. И сколько вообще дверей этим можно открыть.
Можно вообразить мир, где за истину как за «сходство» били бы по голове. Например, мир, придуманный каким-то злым богом. Черты этого, есть, кстати, и в нашем мире, но лишь черты, и лишь иногда. Например, когда совсем маленький ребенок спрашивает, откуда берутся дети, короткая ложь обычно адаптирует лучше, чем полная правда. Адаптирует, т.е. лучше для психики, по критерию нынешнего спокойствия и успешности в будущем. И именно эта версия является предпочтительным знанием здесь и сейчас.
Между моделью, несущей сходство и моделью, несущей пользу, эволюционно успешное существо выбирает пользу,
Конечно, иначе оно не будет эволюционно успешным. И все мы потомки этого существа, наследующие его привычки выживания. К черту художества, для жизни нужны отмычки.
Но это в принципе. На практике лучшие отмычки часто напоминают полотна живописцев, причем строго реалистической школы. Никакого сюрреализма и кубизма, только натюрморт и пейзаж. Вероятно, неспроста. Отсюда и миф, что наука рисует собаку. Но финальная оценка работы все равно по ее взаимодействию с тем или иным замком.
Важнее всего в знании его потенциальная польза. Но именно ее, как правило, сложнее всего оценить, особенно в момент рождения. Как вы будете, например, прикидывать пользу законов Ньютона? В чем измерять? С чем сравнивать? Поэтому при оценке теории работают какие-то опосредующие теории. Держим в голове пользу, но говорим, например, о фальсифицируемости.