На днях наткнулась
тут на любопытную цитату:
Про непостоянство
«Неспособность сделать из своей жены любовницу доказывает лишь неполноценность мужа. Поиски разнообразия в любви (посторонние связи) - признак бессилия. Постоянство - это гениальность в любви. Признак могучей внутренней силы»
Оноре де Бальзак
Вскоре я нашла подтверждение этой мысли в довольно любопытном источнике, принадлежащем другой эпохе, другому стилю, иному культурному менталитету - в поэме известного советского писателя Евгения Долматовского «Добровольцы».
Читать это произведение, точнее «знакомиться с первоисточником» я стала после просмотра знаменитого фильма «Добровольцы», вышедшего на экраны в 1958 году.
Как известно, речь в обоих произведениях идёт о судьбах друзей-метростроевцев (если в фильме их трое, то в поэме к ним присоединяется четвёртый - сам автор), чья жизнь совпала с яркими событиями в истории нашей страны: комсомольские стройки, репрессии 1937-го, Отечественная война…
Эпизод, который меня зацепил, в кино отсутствует. В поэме же это глава 39-я под названием «Вторая любовь».
Итак. После фронта Николай Кайтанов возвращается в московский метрострой, однако через некоторое время начальство посылает его «повышать квалификацию», а именно: «на факультет туннельный в Ленинград». Предполагается, что жена Кайтанова Лёля, которую «со стройки отпустить нельзя» и сын останутся в Москве.
Но разлучаться им не ново,
Привычно, я б сказал, друзья.
Пускай они решают сами,
Но вуз ему необходим.
А Ленинград не за горами,
И все условья создадим.
Все ясно, не к чему придраться,
И выдан проездной билет.
Так стал Кайтанов ленинградцем
По крайней мере на пять лет.
Далее описывается визит автора в дом Кайтановых а Москве:
Я захожу к друзьям старинным,
Но Лелю нелегко застать.
С кайтановским подросшим сыном
Придется посидеть опять.
От папы вести слишком кратки,
Он пишет: очень трудный год,
Да телеграмму: «Все в порядке» -
Раз в две недели маме шлет.
А в дальнейшем автор оказывается в Ленинграде, где его ждёт встреча с Кайтановым:
Кайтанов! Лапы мне на плечи
Кладет он грузно. «Здравствуй, друг!»
Я ощущаю легкость встречи,
Родную тяжесть этих рук.
«Ну, что там Славик? Как там Леля?
Письмо? Давай его сюда!
Сегодня с лекции на волю
Сбегу,- не велика беда».
«Ты где живешь?» - «Снимаю угол».
«Пойдем к тебе?» - «Не по пути!»
Ужели он не хочет друга
В свою обитель завести?
Мне это показалось странным.
Ну что ж, на нет и нет суда.
Пахнуло чадом ресторанным.
«А может быть, зайдем сюда?
Вон в глубине свободный столик,
Студент не прочь бы коньячку».
В задорных разговорах Коли
Улыбка прятала тоску.
Но, не назвав ее причины,
Он еле совладал с собой.
Не любят говорить мужчины
О том, что может стать судьбой.
Лет через шесть в степях за Доном
Услышал я его рассказ,
Но, споря с времени законом,
Передаю его сейчас.
Отличный угол снят был Колькой:
Славянским шкафом отделен,
Был со столом, с походной койкой
Дворец студенческих времен.
Хозяйка постояльцу рада:
Зимою страшной у нее
Всех близких отняла блокада,
Оставив горе да жилье.
А как зовут ее? Не важно,
И разве вам не все равно?
На лампе абажур бумажный,
И в комнате полутемно.
Я знаю поколенье женщин,
Которые живут одни,
Достойные любви не меньше,
Чем те, кто счастлив в наши дни.
Заботливы ее вопросы.
Все вечера они вдвоем...
Она свои тугие косы
Завяжет золотым узлом
И сядет рядом, пригорюнясь,
Сомкнув кольцо округлых рук.
Нет, это, кажется, не юность,
Вы поздно встретились, мой друг!
Не очень громко, безыскусно,
Сбиваясь часто,- ну и пусть! -
Она стихи поэтов грустных
Читает Коле наизусть.
Но в этом нету вероломства:
Ведь он до рокового дня
Из всех поэтов (по знакомству)
Читал лишь одного меня.
И вспоминает виновато
Он свой московский непокой:
«Повадка Лёли угловата,
И нет в ней тайны никакой?..
А наше первое свиданье
У лунных просек на виду,
И комсомольское собранье
Тогда, в тридцать седьмом году,
И в сорок первом расставанье,
Преодолевшее беду?..»
Все тоньше память жизни прежней,
И вот уже она - как нить.
Любовь её все безнадежней,
И надо что-нибудь решить,
Иначе этот взгляд печальный,
Где тьма как свет и свет как тьма,
Где встреча длится, как прощанье,
Сведет с ума, сведет с ума.
Но голосом глухим, как эхо,
Хозяйке говорит жилец:
«Я в общежитье переехал,
Прости меня. Всему конец».
И зубы стиснуты до боли,
Так тяжко на душе. Но он
Не зачеркнет второй любовью
Все то, во что навек влюблен!
Пускай всегда хранится в тайне
То, что на берегу донском
Мне позже рассказал Кайтанов
О подвиге своем мужском.
Нет, вовсе не о той победе,
Которой хвастают хлюсты,
А о рожденном на рассвете
Высоком чувстве чистоты.
Полный текст поэмы Долматовского
здесь