они поумирали в чащах
Конечно, её зовут Charley. На одну букву больше, чем у них хватает терпения вышить в монограмму, но вот они все, неровные, некрасивые, бесспорно узнаваемые тряскими пальцами семь на её хрустящей и ломающейся в локтях, воротнике, ещё местах рубашке, её рубашка на мне, пахнет ваксой и щерится перьями из неожиданных мест. Ничего, у меня тоже полторы недели не заживают ссадины по спине и полтора года не было подушки.
- Нет, у меня хорошие подушки! Отличные!
- На самом деле, я сплю на улице.
- Ну, ты знаешь, лучшая подушка - рука, или как там было у Бирбала. И всё такое. Что такое?..
- Мне не нравится моё имя. Я часто крашу рубашки, но у них какие-то волшебные, проступающие через краску нитки. Нити накаливания... да что ты ржёшь?! - говорит Charley, первый и последний раз её имя упоминается на рубашке и в этом случае. Её могут так и не звать, верно? Куда её звать, она и так повсеместна и нереальна.
Я не спрашиваю имён, она не отвечает, у меня руки выкрашены в чёрный, у неё глаза чёрные и чёрные круги под глазами на полтела, я бинтую кулаки, она забинтована от макушки до пяток, она вся в точках, я думаю, что всё - одна маленькая точка, она никогда не теряет сознания, у меня его нет, лучшее сочетание было возможно, но не сбылось.
В следующий раз я встречаю её на площади в полтора часа ночи и мне приходится тащить её в больницу. Больница далеко, я устаю, она тяжёлая, так что тащу за ногу. Она машет руками и сыпет за собой перьями и мажет снег красным. Ей, похоже, это нравится. Она болтает.
- У меня сорок четыре ножевых ранения. Конечно, я считала! А у тебя бы получилось думать о чём-то другом?
- Вообще-то я чертовски голодна. Давай где-нибудь сядем?
- (бормочет, напевает)
- Куда ты меня тащишь?!
Ночью нет света, в больнице нет мест, у меня нет денег, у неё нет денег, имени, нательных украшений и, по-моему, ран тоже. Я провожу там с ней сутки. Ночью она спит на скамейке на животе, не двигаясь, положив руку, которая не подушка, мне на колено. Утром просит написать алфавит, я нахожу бесхозную перьвую ручку, она бесхозный ватман А0, кромсает алфавит на части не глядя и кропотливо раскидывает по палатам в произвольном порядке. Последней у неё остаётся нижняя часть буквы а, и, прижав её к груди, она ложится на спину посреди коридора под большой лампой и застывает. Вокруг неё очень шумно, она лежит так очень долго, но стоит мне отвернуться - кто-то очень некрасиво умер в большой палате, - как она пропадает.
Третий раз я вижу её в окно поезда - она стоит на шоссе и на неё едет грузовик. Она машет мне или поезду и что-то говорит.
(-) Мы встретимся в четвёртый раз.
Ким знает, как сделать вакуум, а её зовут Чарли, она безымянный вакуум, у неё полно перьев и она умеет
Меня зовут Acrid, и сейчас бы ты меня узнал.
Это восьмое девятого
сто лет назад совсем не ровно
в девятом году на Аляске вы объявили себя судьёй и палачом
и всё плохо.
Луна рассекает облако, глаз рассекает нож, рассекаю я. Feiert!