(no subject)
Я крепилась и не жаловалась тут на недомогание, но простуда, зацепленная в слишком холодном море, усиленная вечерним батумским ливнем (апчхи!) и закрепленная вагонным, зараза, кондиционером, решила прилечь надолго, так что - выхода нет, буду жаловаться.
Я считаю, кондиционеры надо запретить законодательно и изобрести что-то более подходящее человеку. Это же невозможно!
Отлично прошагала весь год - с его длинной осенью, нескончаемой зимой и мерзлой весной, и даже лето как-то проскочила, и тут простуда меня зацепила костлявой рукой на излете августа.
Пришлось поваляться денек в Батуми, и от нечего читать взяла - не смейтесь - "Преступление и наказание".
Клин клином вышибить думала, но промахнулась, потому что Федор Михалыч великий писатель, но читать его надобно только по большой нужде и очень здоровому человеку. Гомеопатия моя подлила керосину в тлеющую болезнь и сдвинула крышу, и без того нетвердо пришпиленную на дохлые гвоздики.
Батуми же меня вовсе пришиб - какой-то совершенно чужой город стал. Только уголочки узеньких улиц с двухэтажными кирпичными домами и вековыми колючими кустарниками шевелили родное чувство, да их и осталось мало, и остается тихо молиться безымянному богу города, чтобы до них не добрались новаторы застройки.
А еще я пошла в свой родной подъезд. Двор совсем не тот - нет акации, на месте домика тети Меги новенький корпус, а на лестнице уже нет древней железной печки.
Зато дыра на лестнице все еще есть.
Я на нее посмотрела - она мне улыбнулась и помахала ошметками толстой паутины.
Было бы о чем жалеть.
И на месте дома соседей-капиталистов новенький корпус - респектабельный, в ажурных перильцах и балкончиках овалом.
Сквер на месте. Пальмы на месте.
Призраки бродят меж ними и машут мне - кажется, более никто их не видит.
Чувствую себя старухой Изергиль.
Однокласснику подарила книжку, почитал в поезде и позвонил со словами, что она офигительная.
Врет, конечно, но молодец - мне сейчас надо быть маленькой девочкой, которую нельзя ругать.
Я считаю, кондиционеры надо запретить законодательно и изобрести что-то более подходящее человеку. Это же невозможно!
Отлично прошагала весь год - с его длинной осенью, нескончаемой зимой и мерзлой весной, и даже лето как-то проскочила, и тут простуда меня зацепила костлявой рукой на излете августа.
Пришлось поваляться денек в Батуми, и от нечего читать взяла - не смейтесь - "Преступление и наказание".
Клин клином вышибить думала, но промахнулась, потому что Федор Михалыч великий писатель, но читать его надобно только по большой нужде и очень здоровому человеку. Гомеопатия моя подлила керосину в тлеющую болезнь и сдвинула крышу, и без того нетвердо пришпиленную на дохлые гвоздики.
Батуми же меня вовсе пришиб - какой-то совершенно чужой город стал. Только уголочки узеньких улиц с двухэтажными кирпичными домами и вековыми колючими кустарниками шевелили родное чувство, да их и осталось мало, и остается тихо молиться безымянному богу города, чтобы до них не добрались новаторы застройки.
А еще я пошла в свой родной подъезд. Двор совсем не тот - нет акации, на месте домика тети Меги новенький корпус, а на лестнице уже нет древней железной печки.
Зато дыра на лестнице все еще есть.
Я на нее посмотрела - она мне улыбнулась и помахала ошметками толстой паутины.
Было бы о чем жалеть.
И на месте дома соседей-капиталистов новенький корпус - респектабельный, в ажурных перильцах и балкончиках овалом.
Сквер на месте. Пальмы на месте.
Призраки бродят меж ними и машут мне - кажется, более никто их не видит.
Чувствую себя старухой Изергиль.
Однокласснику подарила книжку, почитал в поезде и позвонил со словами, что она офигительная.
Врет, конечно, но молодец - мне сейчас надо быть маленькой девочкой, которую нельзя ругать.