《英国情人》Английский любовник. Часть 1
6 июля 1937 года испанская армия республиканцев начала Брунетскую операцию, чтобы спасти столицу республики Мадрид от захвата нацистами. В битвах сражалось немало иностранных ополченцев. Количество раненых и убитых с обеих сторон росло с каждым днем. Сто немецких бомбардировщиков в составе армии националистов оставляли мало шансов республиканцам. Их санитарные машины на пути следования были особо уязвимы и постоянно подвергались авианалетам, несмотря на символику красного креста на крышах. Во второй декаде операции дела стали обстоять еще хуже, и перевозить раненных с линии фронта становилось все сложнее.
Ему уже несколько раз приходилось попадать под обстрел самолетов.
И вот, ранним утром 18 июля он снова ехал на линию фронта за рулем грузовика, только недавно переделанного под санитарный фургон. В этот раз по дороге обратно он услышал уже знакомый вой немецких самолетов. На абсолютно прямой и слишком узкой дороге не попетляешь. Как назло, с обеих сторон - открытые поля! Раненых уже не успеть довезти до госпиталя... Он несся на максимальной скорости, в отчаянии вдавив педаль газа, и внимательно прислушивался к бешеному реву бомбардировщиков. Это все, что ему оставалось. И в самый последний миг перед ударом пикирующего самолета, он резко затормозил и всем телом склонился над сиденьем. Вслед за визгом тормозов, два снаряда приземлились перед фургоном. Раздался взрыв. Волной почти перевернуло фургон, осколки разлетелись и повредили двигатель и водяной бак, из которого со свистом вырвался пар.
Самолеты с гулом снова набирали высоту. Он выбрался из кабины, вытряхнул осколки лопнувшего стекла и, с ненавистью глядя на удаляющиеся бомбардировщики, выругался самыми грязными словами, какие только знал. Заглянул в кузов - медсестры, было похоже, довольно сильно ударились, хотя он успел предостеречь их о летящих снарядах, а раненые стонали от сумасшедшей боли... А в это время в Мадриде писатели всего мира собрались на антифашистскую конференцию в честь первой годовщины испанской гражданской войны, на которую пригласили и его для выступления в качестве "фронтового поэта". Но он посчитал, что не стоит принимать участие в этой темпераментной, но пустой, болтовне писак в то время, как на фронте не хватает элементарно водителей санитарных машин. Да и в конце концов, в свисте снарядов, в битве и есть самое мощное поэтическое начало.
Было очевидно, что грузовик уже не тронется с места. Пришлось ждать, когда подойдет следующая машина и подберет его и раненых с медсестрам. Вернувшись в госпиталь, он тут же пересел в другую машину и отправился в следующий рейс.
В этот раз ему не повезло: снаряд разорвался прямо возле грузовика, повредив половину кузова и водительскую кабину. Следующий санитарный фургон забрал погибших и раненых из дымящегося, объятого пожаром грузовика.
Его, с ног до головы в пыли и крови, доставили в английский центр медицинской помощи, организованный добровольцами. Врач обнаружил, что осколки снаряда очень глубоко проникли в грудную клетку. Операцию делать уже нельзя: она может только ускорить наступление смерти. Раненых было так много, врач в первую очередь помогал тем, у кого еще была надежда на выздоровление. Одна медсестра,которая специально ухаживала за теми больными, на кого доктор уже не обращал внимания, увидела его на носилках без сознания и поспешила обмыть его лицо, чтобы хоть чуть-чуть облегчить страдания умирающего. К своему удивлению, медсестра обнаружила, что у него на лице не было ни одной раны, возможно благодаря тому, что он вел машину в шлеме. Однако лицо было ужасно белым, как мрамор, и выражало дикую усталость и желание поскорее заснуть.
Закончив, девушка уже совсем было собралась уходить, как увидела, что его губы шевелятся, словно он пытается что-то сказать. Он изо всех сил попытался открыть глаза, но не смог. Тогда сестра наклонилась как можно ниже к нему и среди шума госпиталя отчетливо расслышала его слова: "Я очень доволен. Обе мои мечты, иметь красивую любовницу и побывать на войне, осуществились!"
Медсестра в удивлении привстала и внимательно посмотрела на раненого: кровь из его груди, пропитав все бинты, по-прежнему быстро сочилась, красные горячие капли падали на землю возле носилок. Но он, казалось, никакой боли не испытывал и слова свои произнес в состоянии абсолютного умиротворения. Странным было слышать такие самодовольные слова от тяжело раненного человека при смерти. Но на войне все случается, и это тоже.
Он снова произнес что-то, как поняла медсестра, учительница в прошлом, на латыни, но очень неразборчиво, голос его постепенно угасал: он снова впал в забытье, и после этого уже не приходил в себя.
Ночью его вместе в другими умершими в этот день похоронили на кладбище Фуэнкарраль.
Главный лечащий врач этого госпиталя, весь в крови, стянул перчатки, умыл лицо и принялся оформлять свидетельства о смерти. Этой рутинной процедурой заканчивался каждый его рабочий день, поэтому он делал все машинально, почти засыпая. Покончив с последним свидетельством, он случайно задел стопку, куда их складывал, и только тогда как-будто очнулся и заметил, что среди уже подписанных свидетельств есть одно, где имя погибшего казалось знакомым. Он достал документ, перечитал, действительно, именно это имя - Джулиан Белл. Извещение было адресовано ближайшему родственнику, матери Ванессе Белл, адрес: Лондон, Блумсбери, Гордон-сквер, 46.
Ему уже несколько раз приходилось попадать под обстрел самолетов.
И вот, ранним утром 18 июля он снова ехал на линию фронта за рулем грузовика, только недавно переделанного под санитарный фургон. В этот раз по дороге обратно он услышал уже знакомый вой немецких самолетов. На абсолютно прямой и слишком узкой дороге не попетляешь. Как назло, с обеих сторон - открытые поля! Раненых уже не успеть довезти до госпиталя... Он несся на максимальной скорости, в отчаянии вдавив педаль газа, и внимательно прислушивался к бешеному реву бомбардировщиков. Это все, что ему оставалось. И в самый последний миг перед ударом пикирующего самолета, он резко затормозил и всем телом склонился над сиденьем. Вслед за визгом тормозов, два снаряда приземлились перед фургоном. Раздался взрыв. Волной почти перевернуло фургон, осколки разлетелись и повредили двигатель и водяной бак, из которого со свистом вырвался пар.
Самолеты с гулом снова набирали высоту. Он выбрался из кабины, вытряхнул осколки лопнувшего стекла и, с ненавистью глядя на удаляющиеся бомбардировщики, выругался самыми грязными словами, какие только знал. Заглянул в кузов - медсестры, было похоже, довольно сильно ударились, хотя он успел предостеречь их о летящих снарядах, а раненые стонали от сумасшедшей боли... А в это время в Мадриде писатели всего мира собрались на антифашистскую конференцию в честь первой годовщины испанской гражданской войны, на которую пригласили и его для выступления в качестве "фронтового поэта". Но он посчитал, что не стоит принимать участие в этой темпераментной, но пустой, болтовне писак в то время, как на фронте не хватает элементарно водителей санитарных машин. Да и в конце концов, в свисте снарядов, в битве и есть самое мощное поэтическое начало.
Было очевидно, что грузовик уже не тронется с места. Пришлось ждать, когда подойдет следующая машина и подберет его и раненых с медсестрам. Вернувшись в госпиталь, он тут же пересел в другую машину и отправился в следующий рейс.
В этот раз ему не повезло: снаряд разорвался прямо возле грузовика, повредив половину кузова и водительскую кабину. Следующий санитарный фургон забрал погибших и раненых из дымящегося, объятого пожаром грузовика.
Его, с ног до головы в пыли и крови, доставили в английский центр медицинской помощи, организованный добровольцами. Врач обнаружил, что осколки снаряда очень глубоко проникли в грудную клетку. Операцию делать уже нельзя: она может только ускорить наступление смерти. Раненых было так много, врач в первую очередь помогал тем, у кого еще была надежда на выздоровление. Одна медсестра,которая специально ухаживала за теми больными, на кого доктор уже не обращал внимания, увидела его на носилках без сознания и поспешила обмыть его лицо, чтобы хоть чуть-чуть облегчить страдания умирающего. К своему удивлению, медсестра обнаружила, что у него на лице не было ни одной раны, возможно благодаря тому, что он вел машину в шлеме. Однако лицо было ужасно белым, как мрамор, и выражало дикую усталость и желание поскорее заснуть.
Закончив, девушка уже совсем было собралась уходить, как увидела, что его губы шевелятся, словно он пытается что-то сказать. Он изо всех сил попытался открыть глаза, но не смог. Тогда сестра наклонилась как можно ниже к нему и среди шума госпиталя отчетливо расслышала его слова: "Я очень доволен. Обе мои мечты, иметь красивую любовницу и побывать на войне, осуществились!"
Медсестра в удивлении привстала и внимательно посмотрела на раненого: кровь из его груди, пропитав все бинты, по-прежнему быстро сочилась, красные горячие капли падали на землю возле носилок. Но он, казалось, никакой боли не испытывал и слова свои произнес в состоянии абсолютного умиротворения. Странным было слышать такие самодовольные слова от тяжело раненного человека при смерти. Но на войне все случается, и это тоже.
Он снова произнес что-то, как поняла медсестра, учительница в прошлом, на латыни, но очень неразборчиво, голос его постепенно угасал: он снова впал в забытье, и после этого уже не приходил в себя.
Ночью его вместе в другими умершими в этот день похоронили на кладбище Фуэнкарраль.
Главный лечащий врач этого госпиталя, весь в крови, стянул перчатки, умыл лицо и принялся оформлять свидетельства о смерти. Этой рутинной процедурой заканчивался каждый его рабочий день, поэтому он делал все машинально, почти засыпая. Покончив с последним свидетельством, он случайно задел стопку, куда их складывал, и только тогда как-будто очнулся и заметил, что среди уже подписанных свидетельств есть одно, где имя погибшего казалось знакомым. Он достал документ, перечитал, действительно, именно это имя - Джулиан Белл. Извещение было адресовано ближайшему родственнику, матери Ванессе Белл, адрес: Лондон, Блумсбери, Гордон-сквер, 46.