Большой секрет маленькой компании
Порекомендовали книжку “The Dawn of Everything” (by David Graeber, David Wengrow). Типа, свежий взгляд на эволюцию социальных укладов.
Авторы говорят, что есть два традиционных взгляда на историю. Первый идёт от Жан-Жака Руссо. В древности люди жили малыми группами, в которых все были равны и потому по-детски невинны. Но потом, после “сельскохозяйственной революции” группы выросли в государства, которые породили неравенство и несправедливость. Взгляд с другой стороны - Томаса Хоббса. У него всё наоборот. Поначалу люди жили в дикости и вражде, а государства с их репрессивной системой вписали людей в рамки закона.
Авторы книжки обещают рассказать другую историю. А именно о том, что древние сообщества людей не сводятся к этим двум схемам, что в них было большое разнообразие политических систем.
Книга на самом деле толстая. Я прочитал от силы четверть, когда понял, что это точно не моё, и бросил. По мере чтения росло несогласие с авторами, и в конце концов стало жалко времени.
Начинают они с критики “западной цивилизации”. Дескать, это расхожий миф, что всё хорошее в мире идёт от Запада. На самом деле “западная цивилизация” несла народам мира геноцид, рабство и разрушения. С этим трудно поспорить. Но вообще-то понятие гуманизма очень новое. В отношениях между народами оно возникло не так давно. Всю предыдущую историю господствовало “не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась” ©. Геноцид, рабство и разрушения народы охотно носили друг другу испокон веков. Мирное сосуществование обычно гарантировалось паритетом силы. А право сильного подмять слабого охотно признавалось всегда и везде вплоть до двадцатого века.
В качестве доказательства того, что примитивные племена тоже хороши, приводится история Елены Валеро, бразильской женщины с испанскими корнями. Её похитило племя яномами, и она прожила в амазонских дебрях двадцать лет. Потом, вернувшись в цивилизацию, помаялась одиночеством и неприкаянностью и подалась обратно к яномами. Странно в качестве доказательства предъявлять одну частную историю человека, удачно прижившегося в племени, добившегося там определённого статуса. Можно привести другую историю, описанную Коринной Хофманн в книге “Белая масаи”. Её героиня последовала за своей любовью в глухую кенийскую деревню, помыкалась в абсолютной нищете и чуждой культуре, да и вернулась восвояси.
Но судьбы отдельных людей плохой аргумент для подкрепления исследований. Для значимых выводов нужны большие числа. Если посмотреть на статистику, миграционные потоки направлены в сторону “золотого миллиарда”. Никто не мечтает поселиться среди яномами, в масайской деревне или в дружной семье народов тутси и хуту. “Западной цивилизации” удалось сделать что-то такое, что от Венесуэлы до Афганистана очень многие мечтают переехать на жительство к бывшим колонизаторам и почему-то не боятся попасть в рабство.
Что там хорошего в этой западной жизни? Авторы утверждают, что племенная жизнь гораздо более интересна, чем жизнь в наших унылых городах, наполненная монотонной пустопорожней деятельностью. Мне было смешно это читать, потому что они своим собственным примером себя опровергают. Несколько лет писали такую толстую книгу, для чего перерыли тонны библиотечной литературы, спорили, поди, друг с другом. Это всё от смертельной скуки? Подозреваю, они горели энтузиазмом и их распирало от идей.
Было бы ли интересней, веселей шариться по лесам, круглые сутки занимаясь проблемой выживания? В наших “унылых” городах есть музыка, литература, театр, история, можно путешествовать по всей планете, заняться виндсерфингом. Представляю, как, вернувшись с горнолыжного курорта, наш исследователь садится и пишет про монотонность западной жизни. Неужели увлекательней жить в примитивной хижине, не зная ни о чём, что дальше 50 км от неё, что было за 50 лет до тебя, и все знания, во многом догадки, черпая от шамана? Глядя в звёздное небо, видеть только светящиеся точки, все явления объяснять деятельностью духов.
Дальше речь идёт о некоем индейце Кардиаронке, которого привезли во Францию и ознакомили с тамошним укладом. Гордый туземец раскритиковал в пух и прах прогнившее европейское общество. Разделение имущества на “моё” и “твоё”, дьявольское изобретение - деньги, корень всяческого зла. У них, индейцев, этого ничего нет, и они живут в согласии.
Потом идут рассуждения о том, что общества туземцев, которые встречались европейцам, были не столь примитивны, как принято считать. И даже напротив, они якобы были устроены более гармонично. У них не было ни денег, ни законов в нашем понимании, но при этом общество было стабильно, и человек в нём пользовался настоящей свободой, которой так мало у нас. Некое племя Намбиквара меняет своё “государственное устройство” от сезона к сезону. В дождливый сезон они живут осёдло, занимаются сельским хозяйством. Вождь ничем не выделяется из других, разве что к нему, как к самому умному идут за советом. А в сухой сезон племя становится отрядом охотников, и вождь превращается в авторитарного командира. Такая вот удивительная гибкость, невиданная в европейской цивилизации. Хотя почему невиданная? Капитан в плавании - авторитарный лидер, а, сходя на берег, становится рядовым гражданином.
Странно видеть учёных мужей, так по-детски очарованных самобытной мудростью малых племён.
Мне кажется, тут нет никаких уникальных секретов. Всё дело исключительно в масштабировании. Им объясняется всё. В маленьком сообществе уровня деревни возможен и даже во многих случаях оптимален настоящий коммунизм. Это слово давно и прочно стало ругательным, но если его применять к тому, к чему оно применимо - к небольшой группе людей, живущих коммуной, оно не такое страшное. В самом деле, в маленькой группе людей, где все друг друга знают, где каждый на виду, не используются атрибуты большого общества - деньги, законы. Это семья, группа друзей, идущих в поход, небольшая деревня. В ней может существовать иерархия (глава семьи, руководитель похода), но может и не существовать. Бывают семьи, в которых у каждого свои счета, свои деньги, но таких, наверное, меньшинство. Обычно деньги - это ресурс для взаимодействия с внешним миром, а между членами семьи, участниками похода они не используются. Каждый в походе старается не отставать, держать темп, не подводить группу, но и остальные с пониманием относятся к тому, что кто-то физически слабее других, надо его не загнать. От каждого по способности. Если у кого-то в походе отклеивается подошва, вся группа ищет средства её починить. Каждому - по потребности.
Чем отличается малое сообщество от большого? Правда ли, что раз в малом сообществе нет формальных средств ограничения свободы, значит индивидуум там полностью свободен? Я думаю, всё не так просто. В малом сообществе, где каждый на виду, где все друг друга хорошо знают, для контроля за каждым действительно не нужны формальные средства, но вместо них на первый план выступает такая неформальная штука как репутация. Конечно, в таком обществе есть законы, хотя и неписаные. Можно назвать их правилами поведения, жизни. И всё общество оценивает каждого своего члена на соответствие этим правилам. Ускользнуть от этой оценки нельзя - все на виду. Если кто-то совершит подлость, общественная кара может быть очень суровой.
А вот когда община разрастается до тысячи и больше, за каждым членом уследить не получается. Просто верить на слово человеку, которого не знаешь, стрёмно. Есть много возможностей в одном месте напакостить, а в другом хранить хорошую репутацию. И тогда неизбежно приходится вводить формальные правила, законы, деньги - суррогат обещания чего-то возместить.
Да и “европейская цивилизация” неоднородна. В то время как Кардиаронк критиковал продажный Париж, где-то в деревенской глубинке те же французы жили, не запирая двери, доверяя своим соседям. Чем они отличались от горожан? Да всё тем же - их община была стабильная и маленькая. Та же "западная цивилизация" в несколько другом формате.
То, что отдельные племена дружелюбно встречали европейцев, хорошо вписывается в схему малых масштабов. Малые группы европейцев вполне могли перезнакомиться и подружиться с малыми местными племенами и жить душа в душу. При небольших масштабах легче добиться взаимного доверия.
В малой общине текущие дела - это одновременно и быт, и экономика, и политика. Все вовлечены во всё, каждый поневоле становится политиком. В большом обществе вполне можно самоустраниться от решения общественных вопросов, сосредоточиться только на своих личных. А в авторитарном тебя устранят от решения помимо твоей воли. В итоге получается атомизированное общество чужих друг другу людей. В противоположность малой общине из взаимоотношений выхолащивается всё, за исключением чисто формального.
Для полноты картины штрихи к портрету идиализируемых племён:
“ подробное описание атаки индейцев монтанье на ирокезов, в начале 17 века - его записали французы, которые были почетными гостями монтанье и пошли на атаку вместе с ними (и даже помогли победить, своими ружьями). Пленников мучили в течение нескольких дней. Их жгли горящими ветками, хлестали бичами, прокалывали кожу шилом. Пленников привязывали к столбам, отрезали пальцы и уши и заставляли их есть. У них вырывали сухожилия, а также поднимали скальпы и бросали под них горячий песок. Они умирали медленно, и старались сохранять мужество, как можно больше времени пели, и когда их заставляли, танцевали. К изумлению французов, некоторые пленники ни разу не закричали от боли, а только пели не переставая до самой смерти.
Женщины и дети соревновались между собой за право пытать пленников. Женщины давали подарки мужчинам, чтобы те давали им приоритет в пытках. По наблюдениям французов, именно женщины отличались особой жестокостью, большей, чем мужчины или дети.”
Авторы говорят, что есть два традиционных взгляда на историю. Первый идёт от Жан-Жака Руссо. В древности люди жили малыми группами, в которых все были равны и потому по-детски невинны. Но потом, после “сельскохозяйственной революции” группы выросли в государства, которые породили неравенство и несправедливость. Взгляд с другой стороны - Томаса Хоббса. У него всё наоборот. Поначалу люди жили в дикости и вражде, а государства с их репрессивной системой вписали людей в рамки закона.
Авторы книжки обещают рассказать другую историю. А именно о том, что древние сообщества людей не сводятся к этим двум схемам, что в них было большое разнообразие политических систем.
Книга на самом деле толстая. Я прочитал от силы четверть, когда понял, что это точно не моё, и бросил. По мере чтения росло несогласие с авторами, и в конце концов стало жалко времени.
Начинают они с критики “западной цивилизации”. Дескать, это расхожий миф, что всё хорошее в мире идёт от Запада. На самом деле “западная цивилизация” несла народам мира геноцид, рабство и разрушения. С этим трудно поспорить. Но вообще-то понятие гуманизма очень новое. В отношениях между народами оно возникло не так давно. Всю предыдущую историю господствовало “не раздобыть надёжной славы, покуда кровь не пролилась” ©. Геноцид, рабство и разрушения народы охотно носили друг другу испокон веков. Мирное сосуществование обычно гарантировалось паритетом силы. А право сильного подмять слабого охотно признавалось всегда и везде вплоть до двадцатого века.
В качестве доказательства того, что примитивные племена тоже хороши, приводится история Елены Валеро, бразильской женщины с испанскими корнями. Её похитило племя яномами, и она прожила в амазонских дебрях двадцать лет. Потом, вернувшись в цивилизацию, помаялась одиночеством и неприкаянностью и подалась обратно к яномами. Странно в качестве доказательства предъявлять одну частную историю человека, удачно прижившегося в племени, добившегося там определённого статуса. Можно привести другую историю, описанную Коринной Хофманн в книге “Белая масаи”. Её героиня последовала за своей любовью в глухую кенийскую деревню, помыкалась в абсолютной нищете и чуждой культуре, да и вернулась восвояси.
Но судьбы отдельных людей плохой аргумент для подкрепления исследований. Для значимых выводов нужны большие числа. Если посмотреть на статистику, миграционные потоки направлены в сторону “золотого миллиарда”. Никто не мечтает поселиться среди яномами, в масайской деревне или в дружной семье народов тутси и хуту. “Западной цивилизации” удалось сделать что-то такое, что от Венесуэлы до Афганистана очень многие мечтают переехать на жительство к бывшим колонизаторам и почему-то не боятся попасть в рабство.
Что там хорошего в этой западной жизни? Авторы утверждают, что племенная жизнь гораздо более интересна, чем жизнь в наших унылых городах, наполненная монотонной пустопорожней деятельностью. Мне было смешно это читать, потому что они своим собственным примером себя опровергают. Несколько лет писали такую толстую книгу, для чего перерыли тонны библиотечной литературы, спорили, поди, друг с другом. Это всё от смертельной скуки? Подозреваю, они горели энтузиазмом и их распирало от идей.
Было бы ли интересней, веселей шариться по лесам, круглые сутки занимаясь проблемой выживания? В наших “унылых” городах есть музыка, литература, театр, история, можно путешествовать по всей планете, заняться виндсерфингом. Представляю, как, вернувшись с горнолыжного курорта, наш исследователь садится и пишет про монотонность западной жизни. Неужели увлекательней жить в примитивной хижине, не зная ни о чём, что дальше 50 км от неё, что было за 50 лет до тебя, и все знания, во многом догадки, черпая от шамана? Глядя в звёздное небо, видеть только светящиеся точки, все явления объяснять деятельностью духов.
Дальше речь идёт о некоем индейце Кардиаронке, которого привезли во Францию и ознакомили с тамошним укладом. Гордый туземец раскритиковал в пух и прах прогнившее европейское общество. Разделение имущества на “моё” и “твоё”, дьявольское изобретение - деньги, корень всяческого зла. У них, индейцев, этого ничего нет, и они живут в согласии.
Потом идут рассуждения о том, что общества туземцев, которые встречались европейцам, были не столь примитивны, как принято считать. И даже напротив, они якобы были устроены более гармонично. У них не было ни денег, ни законов в нашем понимании, но при этом общество было стабильно, и человек в нём пользовался настоящей свободой, которой так мало у нас. Некое племя Намбиквара меняет своё “государственное устройство” от сезона к сезону. В дождливый сезон они живут осёдло, занимаются сельским хозяйством. Вождь ничем не выделяется из других, разве что к нему, как к самому умному идут за советом. А в сухой сезон племя становится отрядом охотников, и вождь превращается в авторитарного командира. Такая вот удивительная гибкость, невиданная в европейской цивилизации. Хотя почему невиданная? Капитан в плавании - авторитарный лидер, а, сходя на берег, становится рядовым гражданином.
Странно видеть учёных мужей, так по-детски очарованных самобытной мудростью малых племён.
Мне кажется, тут нет никаких уникальных секретов. Всё дело исключительно в масштабировании. Им объясняется всё. В маленьком сообществе уровня деревни возможен и даже во многих случаях оптимален настоящий коммунизм. Это слово давно и прочно стало ругательным, но если его применять к тому, к чему оно применимо - к небольшой группе людей, живущих коммуной, оно не такое страшное. В самом деле, в маленькой группе людей, где все друг друга знают, где каждый на виду, не используются атрибуты большого общества - деньги, законы. Это семья, группа друзей, идущих в поход, небольшая деревня. В ней может существовать иерархия (глава семьи, руководитель похода), но может и не существовать. Бывают семьи, в которых у каждого свои счета, свои деньги, но таких, наверное, меньшинство. Обычно деньги - это ресурс для взаимодействия с внешним миром, а между членами семьи, участниками похода они не используются. Каждый в походе старается не отставать, держать темп, не подводить группу, но и остальные с пониманием относятся к тому, что кто-то физически слабее других, надо его не загнать. От каждого по способности. Если у кого-то в походе отклеивается подошва, вся группа ищет средства её починить. Каждому - по потребности.
Чем отличается малое сообщество от большого? Правда ли, что раз в малом сообществе нет формальных средств ограничения свободы, значит индивидуум там полностью свободен? Я думаю, всё не так просто. В малом сообществе, где каждый на виду, где все друг друга хорошо знают, для контроля за каждым действительно не нужны формальные средства, но вместо них на первый план выступает такая неформальная штука как репутация. Конечно, в таком обществе есть законы, хотя и неписаные. Можно назвать их правилами поведения, жизни. И всё общество оценивает каждого своего члена на соответствие этим правилам. Ускользнуть от этой оценки нельзя - все на виду. Если кто-то совершит подлость, общественная кара может быть очень суровой.
А вот когда община разрастается до тысячи и больше, за каждым членом уследить не получается. Просто верить на слово человеку, которого не знаешь, стрёмно. Есть много возможностей в одном месте напакостить, а в другом хранить хорошую репутацию. И тогда неизбежно приходится вводить формальные правила, законы, деньги - суррогат обещания чего-то возместить.
Да и “европейская цивилизация” неоднородна. В то время как Кардиаронк критиковал продажный Париж, где-то в деревенской глубинке те же французы жили, не запирая двери, доверяя своим соседям. Чем они отличались от горожан? Да всё тем же - их община была стабильная и маленькая. Та же "западная цивилизация" в несколько другом формате.
То, что отдельные племена дружелюбно встречали европейцев, хорошо вписывается в схему малых масштабов. Малые группы европейцев вполне могли перезнакомиться и подружиться с малыми местными племенами и жить душа в душу. При небольших масштабах легче добиться взаимного доверия.
В малой общине текущие дела - это одновременно и быт, и экономика, и политика. Все вовлечены во всё, каждый поневоле становится политиком. В большом обществе вполне можно самоустраниться от решения общественных вопросов, сосредоточиться только на своих личных. А в авторитарном тебя устранят от решения помимо твоей воли. В итоге получается атомизированное общество чужих друг другу людей. В противоположность малой общине из взаимоотношений выхолащивается всё, за исключением чисто формального.
Для полноты картины штрихи к портрету идиализируемых племён:
“ подробное описание атаки индейцев монтанье на ирокезов, в начале 17 века - его записали французы, которые были почетными гостями монтанье и пошли на атаку вместе с ними (и даже помогли победить, своими ружьями). Пленников мучили в течение нескольких дней. Их жгли горящими ветками, хлестали бичами, прокалывали кожу шилом. Пленников привязывали к столбам, отрезали пальцы и уши и заставляли их есть. У них вырывали сухожилия, а также поднимали скальпы и бросали под них горячий песок. Они умирали медленно, и старались сохранять мужество, как можно больше времени пели, и когда их заставляли, танцевали. К изумлению французов, некоторые пленники ни разу не закричали от боли, а только пели не переставая до самой смерти.
Женщины и дети соревновались между собой за право пытать пленников. Женщины давали подарки мужчинам, чтобы те давали им приоритет в пытках. По наблюдениям французов, именно женщины отличались особой жестокостью, большей, чем мужчины или дети.”