Холодные руки
Дискотека гремела в широко раскрытую дверь, а на улице безмятежно тлел вечер.
Она, как и многие танцующие, периодически выскакивала наружу отдышаться. Там можно было прибиться к какой-нибудь группке и за негромкой беседой перевести дух. Контрастом к буйной безудержности дискотеки беседующие уважительно относились к процессу угасания дня, говорили неспешно, не повышая голоса.
А когда она возвращалась, он неизменно брал её на следующий танец. Кое-кто несомненно отметил про себя аномальную частоту их совместных туров. Он вяло подумывал о том, что надо бы прорежать, а то что подумают? Но она приходила, и он её приглашал. И она не отказывала.
После улицы её голые руки были холодны, и так приятно было отогревать их своими ладонями. Сначала ладонь ложилась в ладонь, сплетаясь пальцами - тёплый, холодный, тёплый, холодный. Потом, когда её ладонь теплела, он привлекал партнёршу ближе и перехватывал руку за запястье, выше, за всё ещё стынущий локоть. Они кружились по площадке, вписывая, вкладывая удовольствие от близости и слаженности в хлёсткие ритмы диско. Потом она румянилась, и руки становились тёплыми и податливыми. Как бы продолжением его рук.
Потом они сидели рядом, потягивали вино и пытались наладить беседу. Тот неуклюжий и волнительный момент, когда двое тянутся друг к другу, ищут сближения, веря, что оно возможно, но пока ещё так мало точек соприкосновения. Их миры ещё так далеки и не высказаны. Речь сбивчива, а темы скачут.
Сквозь её неловкость, спотыкающиеся, торопливые слова он уже почувствовал желание прийти к нему из своего внутреннего далёка, быть понятой, принятой, вписанной в его круг. И ещё он вдруг понял, что может положить руку ей на колено, что она к этому готова. Набравшись смелости, с отчаянно колотящимся сердцем он так и сделал. Она подняла на миг брови, споткнулась на очередной фразе, на долю секунды задержала жест. Но тут же продолжила движение руки и договорила фразу. И начала новую. И что-то говорила дальше, разогретая вином и чем-то ещё, неуловимым, но явственным. Говорила что-то всё более доверительное и вдохновенное.
И ему вдруг подумалось, что есть разные способы показать женщине своё расположение к ней, свой интерес: можно подарить ей стихи, а можно положить на колено руку. Первый - романтичен и возвышен, интеллектуально богат и творчески ярок. Но при этом место поэта всегда внизу, под балконом. Как бы ни были гениальны его стихи, он остаётся в невыгодном положении скромного просителя, смиренно отдающего себя на суд. Дама может благосклонно принять его подношение или равнодушно отвергнуть. И даже приняв, зачислив в придворные увеселители, гордая принцесса ничего не обещает взамен, не связывает себя обязательствами, не даёт никаких прав.
А вот если она допускает руку на своё колено, то тут же теряет своё превосходство, признаёт право на вторжение в свой мир. Она, конечно, может возмутиться и с негодованием оттолкнуть. Это ладно, это пусть. Но главное, что она не может уйти от принятия решения. Или так, или эдак, третьего не дано. Получается, что этот путь гораздо короче и вернее, внятнее смиренных творческих подношений.
Гордых феминисток такие рассуждения, конечно же, взбесят. Но мы им не расскажем.
Она, как и многие танцующие, периодически выскакивала наружу отдышаться. Там можно было прибиться к какой-нибудь группке и за негромкой беседой перевести дух. Контрастом к буйной безудержности дискотеки беседующие уважительно относились к процессу угасания дня, говорили неспешно, не повышая голоса.
А когда она возвращалась, он неизменно брал её на следующий танец. Кое-кто несомненно отметил про себя аномальную частоту их совместных туров. Он вяло подумывал о том, что надо бы прорежать, а то что подумают? Но она приходила, и он её приглашал. И она не отказывала.
После улицы её голые руки были холодны, и так приятно было отогревать их своими ладонями. Сначала ладонь ложилась в ладонь, сплетаясь пальцами - тёплый, холодный, тёплый, холодный. Потом, когда её ладонь теплела, он привлекал партнёршу ближе и перехватывал руку за запястье, выше, за всё ещё стынущий локоть. Они кружились по площадке, вписывая, вкладывая удовольствие от близости и слаженности в хлёсткие ритмы диско. Потом она румянилась, и руки становились тёплыми и податливыми. Как бы продолжением его рук.
Потом они сидели рядом, потягивали вино и пытались наладить беседу. Тот неуклюжий и волнительный момент, когда двое тянутся друг к другу, ищут сближения, веря, что оно возможно, но пока ещё так мало точек соприкосновения. Их миры ещё так далеки и не высказаны. Речь сбивчива, а темы скачут.
Сквозь её неловкость, спотыкающиеся, торопливые слова он уже почувствовал желание прийти к нему из своего внутреннего далёка, быть понятой, принятой, вписанной в его круг. И ещё он вдруг понял, что может положить руку ей на колено, что она к этому готова. Набравшись смелости, с отчаянно колотящимся сердцем он так и сделал. Она подняла на миг брови, споткнулась на очередной фразе, на долю секунды задержала жест. Но тут же продолжила движение руки и договорила фразу. И начала новую. И что-то говорила дальше, разогретая вином и чем-то ещё, неуловимым, но явственным. Говорила что-то всё более доверительное и вдохновенное.
И ему вдруг подумалось, что есть разные способы показать женщине своё расположение к ней, свой интерес: можно подарить ей стихи, а можно положить на колено руку. Первый - романтичен и возвышен, интеллектуально богат и творчески ярок. Но при этом место поэта всегда внизу, под балконом. Как бы ни были гениальны его стихи, он остаётся в невыгодном положении скромного просителя, смиренно отдающего себя на суд. Дама может благосклонно принять его подношение или равнодушно отвергнуть. И даже приняв, зачислив в придворные увеселители, гордая принцесса ничего не обещает взамен, не связывает себя обязательствами, не даёт никаких прав.
А вот если она допускает руку на своё колено, то тут же теряет своё превосходство, признаёт право на вторжение в свой мир. Она, конечно, может возмутиться и с негодованием оттолкнуть. Это ладно, это пусть. Но главное, что она не может уйти от принятия решения. Или так, или эдак, третьего не дано. Получается, что этот путь гораздо короче и вернее, внятнее смиренных творческих подношений.
Гордых феминисток такие рассуждения, конечно же, взбесят. Но мы им не расскажем.