Самая главная тайна жизни А. С. Пушкина.
Июль выдался очень жарким. Воздух на Английской набережной раскалён до предела. Среди жужжащих и надоедливых пчёл иногда появляются синие, желтые и зелёные ленты - стрекозы, переливающиеся оттенками солнечной теплоты. Носы петербуржцев игриво щекочут сладостные ароматы зелени и сирени.
Секунду назад я, повернув направо, прошёл мимо тридцать восьмого дома на Английской набережной. Мы с моей девушкой договорились встретиться на Галерной улице, у дома семьдесят один.Медленным шагом приближаясь к любимой половинке, я старался в полной мере насладиться удивительной петербургской погодой. Писателям, знаете ли, на веки вечные суждено радоваться и удивляться незначительным вещам окружающего мира: тихому шёпоту листьев, блестящей речной глади, непревзойдённой красоте радужных цветов, деревьев и старинных домов.
- Парень, можешь помочь? - высокий мужчина с ухоженной бородой только что выбежал из дома пятьдесят три.
- А что нужно-то? - слегка сконфузившись от неожиданности, спросил я.
- Да просто постоять у квартиры на первом этаже, пока я до пятого сбегаю, кое-что заберу и вернусь. Буквально несколько минут. Сделаешь?
Быстро согласившись, я прошёл вслед за проводником и встал около выломанной двери на первом этаже. «Теперь ясно, почему тут нужна охрана», - говорил я себе, когда мужчина уже убежал наверх. Оглядевшись, я немного продвинулся туда, где, по моему мнению, должен был быть подвал. Не знаю, зачем я это сделал. Возможно, это была неутолимая жажда авантюризма или же воспоминания о том, что в этом доме с осени 1831 по весну 1832 года жил сам Александр Сергеевич Пушкин со своей женой Натальей. Честно сказать, жизнь Александра Сергеевича - моя единственная слабость. Я изучал её с самого детства, и именно по этой незамысловатой причине, и ещё, может быть, в силу своей романтичности я подумал о том, что всё происходящее не случайно, а даже наоборот - судьбоносно.
Квартира, за которой я следил, была в поле моего зрения, и у меня без труда получилось увидеть то, что дверь в подвал полуоткрыта. Паутина, висевшая во всех углах просторной комнаты, пыль, стоявшая столбом, загадочная атмосфера дома, в котором жил мой кумир, - всё это страстно влекло меня какой-то необъяснимой и могущественной силой. Услышав быстрые шаги, я, неудовлетворённый, вернулся обратно на свой наблюдательный пост.
- Стоишь ещё? - смахивая пот со лба, сказал мужчина. - Ну, спасибо тебе. Тут недавно кража была, и знаешь, самое интересное, некоторые двери сломали просто так. Ничего ценного, как ни странно, воры не взяли… Спасибо тебе ещё раз. Я сейчас дверь буду делать, так что всё под контролем.
Смиренно кивнув головой, я попрощался и как можно медленнее старался выходить из дома, краем глаза наблюдая за тем, что будет делать бородатый мужчина. Спустя несколько секунд он исчез в квартире, которую я некогда охранял. Повернувшись и приблизившись к ней, я попытался определить, где именно находится мужчина. Вскоре я набрался смелости и заглянул в дверной проём. Никого не было видно, и я раскидистым шагом переместился в подвальную комнату. Как сильно билось моё сердце - вопрос, на который даже я не могу найти ответа. Такт был сверхъестественным, все мышцы были напряжены, подвальная темнота представляла собой космическую невесомость, и как будто сквозь непроницаемую завесу страха я слышал мысли о том, что нужно предупредить Веронику.
«Любимая! Я заглянул в гости к Пушкину, - с улыбкой на устах писал я. - Опоздаю на пятнадцать минут»; нажав кнопочку «отправить», я принялся осматриваться. «Сюда, наверное, не заглядывали уже лет двести», - задумался я, освещая телефоном мрачную комнату, но мои мысли прервались, потому что в следующее мгновение нога зацепилась за какую-то выпуклую поверхность, и я чуть не упал. Прогремело что-то похожее на плитку. Я посветил в то место, за которое зацепился, и понял, что, действительно, выбил один из каменных квадратов, выложенных на полу. Но что же я обнаружил под ним?!
Внезапно телефон в моих руках завибрировал, и я судорожно вздрогнул. То было сообщение от Вероники, которое я оставил на потом.
Под каменным квадратом я обнаружил обычный ржавый гвоздь, но под ним ещё одну, очень старую, немного крошившуюся плитку. «Ну, если я её вытащу, только проблем с ремонтом будет меньше, - смеясь, оправдывал себя я, когда брал в руки гвоздь и поддевал им «второй пол» подвала; через минуту я держал в руках письмо песочного цвета, внизу которого было мелким неразборчивым почерком выведено: «А. С. Пушкин - неизвестному человеку»; в моих глазах замелькали огненные проблески восторга. Несколько раз я перевернул письмо, но остального так и не разобрал. В порыве безумной радости я спрятал старинное письмо у себя в кофте, и осторожно вышел из дома, не вызывая никаких подозрений.
Мне хотелось кричать. Хотелось прыгать от счастья, и я вёл себя, как маленький ребёнок, которому подарили какую-то очень красивую и дорогую игрушку. Меня доверху заполнила радужная эйфория, которая усилилось ещё больше, когда на другой стороне дороги я увидел пустующую скамейку. «Мне нужно только перейти через дорогу, и я прочитаю это невероятное послание!»
«Любимая! Ещё пятнадцать минут, - усевшись на скамейку, я снова начал писать сообщение Веронике. - Прости меня. Подарю тебе всё, что захочешь, только подожди!»
Я разворачивал конверт с трепетом и благоговением. Ещё ни разу в жизни я так не относился к вещам, как относился к этому сокровенному дару судьбы.
«Но почему меня поманило в этот подвал? В конце концов, Пушкин же жил не в подвале! Почему это письмо оказалось там? Почему за все эти долгие годы именно я споткнулся об эту плитку и именно мне уготовано это тайное послание?» - все эти вопросы, конечно же, были бессмысленными, но они занимали меня, пока я не мог справиться с конвертом. «Всё нужно сделать аккуратно, а то вдруг ещё письмо рассыпется», - серьёзно твердил себе я, непосвящённый во все тонкости бумажного материала.
Мой ангел! - так начиналось послание, каждая буковка которого была исключительно непохожей на оригинал из алфавита. - Я знаю, что должен оставить это письмо здесь, в доме Брискорн, до того самого момента, пока я, наконец, не смогу поведать тебе и миру о своей самой сокровенной тайне. В силу праздного непостоянного характера могу сделать обоснованное предположение, что мы проживём в этом доме совсем не долго. Но со всей своей уверенностью могу сказать, что это письмо ты получишь не от меня, а от моего друга Константина Карловича Данзаса в тот самый день, когда я буду лежать на смертном одре. Надобно сказать, что всё, о чём я тебе сейчас расскажу, не знает никто, кроме моих настоящих родителей. Конечно, глупо писать, если ты живёшь рядом со мною, но ещё глупее раскрыть тебе мою тайну, будучи живым и невредимым. Обращаясь к своим чувствам, я не смею утверждать, что жизнь, которую я прожил и живу - ложная; но, обращаясь к фактическим особенностям своей сокрытой от людских глаз биографии, смею уверить вас и всегда вас, моя очаровательница, что жизнь Александра Сергеевича Пушкина - всего лишь выдумка. Вспоминая нашу первую удивительную встречу на балах танцмейстера Иогеля, в доме на Тверском бульваре, зимой 1828-1829 годов, я вновь, как и прежде, ощущаю невероятную робость. Ваше белое платье и золотой обруч на голове, вся царственная и гармоничная красота со всей своей живостью снова предстали перед моими глазами, и я могу поклясться, что снова в вас влюблён. Вспомните, какие слова были сказаны мною шёпотом, когда нас обвенчали? - Словно переливаясь мелодией стихов Байрона, фраза: «Волшебница, мы будем жить, как в сказке» до сих пор звучит в моей голове и не даёт мне покоя по ночам. Действительно ли, всё было, как в сказке? Что ж, на этот вопрос, я никогда уже не получу ответа при жизни, а посему хочу лишь напомнить, как мы с вами совсем недавно гуляли и я сказал, что готов целую вечность целовать и перецеловывать ваши нежные ручки, готов целую вечность любоваться вашим ангельским личиком. Вы улыбались так невинно и нежно, как может улыбаться только младенец. Всё это я говорю вам лишь для того, чтобы вы понимали: это пишу именно я, тот Александр, которого вы всегда знали. Моя любовь к вам искренняя, как и любовь ко всем моим друзьям, родным и близким; как и все мои разговоры, стихи, рассказы, поэмы, романы и пьесы! Всё это написано мною. Всё это вырвано из моего сердца, из самой глубины моей души. И я хочу быть уверенным в том, что прежде чем вы узнаете главную тайну моего сердца, вы будете к ней готовы… Неужели, читая роман «Евгений Онегин», вы не видели схожести между Татьяной и Анной Керн? Неужели не могли понять того, что Татьяна Ларина - это Анна и есть, хотя я наверняка дал всем понять совершенно другое? Безусловно, я никогда не мог допустить, чтобы их схожесть была исключительной, потому что тогда, во-первых, главная тайна моей биографии попала бы под явную угрозу, а во-вторых, вы бы меня разлюбили. Я лишил Татьяну привлекательной внешности именно по этим двум причинам, и не хочу, чтобы вы на меня сильно ругались за то, что я так легко об этом отзываюсь... Я не в силах боле рассказывать вам о схожести Анны и Татьяны, потому что теперь, осведомлённая в этом, вы без труда отыщите их сами. Не хочу также рассказывать о том, кто есть Ольга Ларина, Владимир Ленский, не хочу указывать на схожести других персонажей моего романа, однако, с воодушевлением желаю приступить к самому главному... Меня зовут - Евгений Дмитриевич Онегин. Так уж вышло, что имя Александра Сергеевича Пушкина придумали мои приёмные родители, которые почему-то решили скрыть моё происхождения от чужих глаз и даже от меня самого. Я знал только то, что настоящие родители назвали меня Евгением, а приёмные - Александром, и вскоре я проникся тем, что хочу быть одной из самых главных тайн своего времени. На тот момент мною завладело страстное желание оставить потомкам какую-то загадку, чтобы моя жизнь не была забыта. Честно сказать, на тот момент я не был уверен в себе, не думал о том, что когда-нибудь стану известным писателем и поэтом, но страстно желал, чтобы люди говорили обо мне, даже после моей неожиданной кончины. Я не хочу никого убеждать. Это исповедь, которую, если позволите, буду читать я сам, когда умру. Я не говорил о тайне ни Данзасу, ни Чаадаеву, с которого, по правде говоря, я списывал только те черты, которые кардинальным образом отличаются от моих, не говорил об этом также ни Пущину, ни Кюхельбекеру, ни Дельвигу. Только представьте, каких усилий это стоило мне, человеку, который ценит дружбу за её преданную искренность и честность… Написав это и попытавшись сказать вам правду, я, наконец, понял, что это письмо не достанется никому. Сейчас в моей голове появилась мысль о том, что в дни агонии я непременно скажу Константину Карловичу, чтобы он сжёг некоторые письма, среди которых будет и это, но нет. Я останусь верен своей прежней идее, которая зажгла во мне пламень жизненного азарта.
P. S. На внутренней части кольца, которое я завещаю моему другу и брату Константину Карловичу, вторым слоем написано «Моё имя Евгений», и если уж кому-нибудь приведётся найти это письмо, моя тайна будет раскрыта окончательно и для всех.
Е. О.
Петербург, в ноябре 1831 года.
В моей голове громом барабанов гремел восторг тайны, где-то на заднем плане звучал нежный голос флейты откровения, а всё остальное звучание на себя взяла проникновенная до глубины души мелодия скрипки счастья. Но надо ли описывать те чувства, которые я испытал, читая это сумасшедшее послание? Надо ли говорить о том, что я, как невменяемый, побежал домой, лишь написав Веронике, что встреча переносится на завтра? И нужно ли кому-нибудь знать, что за письмо лежит у меня дома, в деревянном ящике, под грудой исписанных тетрадей?