Почему Запад боится России? (заметки о научном евразийстве)
Разделился весь мир на «они» и «мы»,
Бьют набатом сердца и бурлят умы,
Чей металл тяжелей и верней посты?
Разделился весь мир, отвечай с кем ты?!
«Ария», 1986 год
Изучая исторический материалы, я прихожу к выводу, что конфликт на Украине между Россией и НАТО был логически неизбежным, как «холодная», «Крымская» или обе Отечественные войны. Между нашей и западной цивилизациями существуют фундаментальные отличия, из-за которых наша страна не может вписаться в западные рамки и мы сами выглядим для них либо, как будущая колония, отвратительная в нынешнем состоянии, либо как идейно-политическая «экзистенциальная» угроза.
События на Украине имели свои экономические и политические предпосылки, но очередной раунд борьбы «российского Востока» и «европейского Запада» был неизбежен в силу совершенно конкретных и материальных противоречий, обусловленных нашими путями исторического развития.
Говоря просто, мы им не нравимся на протяжении веков, и местами это взаимно. С точки зрения Запада наши традиции, организации государства и хозяйства отвратительны, недостойно существования и просто опасны. Попытки трансформировать Россию извне или нашими идейными западниками, проваливаются, потому что различия вопрос не «духа» или идеологии, а продукт исторической необходимости. Поэтому веками Россию пытаются нейтрализовать или покорить, превратив в колонию. И нынешняя «украинская война» - локальный эпизод в многовековом противостоянии.
Для нас характерна концентрация власти и ресурсов, для Запада - развитие на базе конкуренции и борьбы противоположностей во всех сферах. Наш образ существования для западной цивилизации - «варварство», именно этим тезисом войну против нас независимо друг от друга оправдывали европейский коалиции 1812 (Наполеон), 1856 (англо-британские войска в Крыму), 1941 («гитлеровская Европа») и, наконец, тот же накал мы встречаем в выступлениях президента США Рейгана 1980-х или Байдена 2020-х.
Наша цивилизация менее агрессивна в силу описанных ниже причин, но нам также кажутся нелепыми и даже отвратительным их социальные практики, например, расовая истерия с коллективным коленопреклонением или «движение ЛГБТ», как форма существования сексуальных меньшинств. Историческую природу этих явлений в их условиях знает и может адекватно объяснить далеко не каждый специалист, а среднему человеку они вовсе кажутся «дикостью» и «варварством».
На основе исторического анализа, я отвечаю на вопрос, что «им в нас не нравится» и можем ли мы уйти от этого бесконечного противостояния.
Цивилизация
Появление теории «евразийства», называемой в западной науке «цивилизационным подходом» появилась в 1860-е годы в России, как попытка объяснить неудачи попыток интеграции нашей страны в европейскую политику, которая завершилась катастрофическим поражением в Крымской войне (1859) от европейско-турецкой коалиции.
Тогда биолог и историк Николай Данилевский почти интуитивно сформулировал основные положения, воспринятые затем в России и на Западе: уникальность цивилизаций в множестве сфер от политэкономии до культуры, обусловленную развитием, «жизненный цикл цивилизаций», а также непохожесть, ведущая к взаимной враждебности. «Евразийский» или «цивилизационный подход» был принят не только в российской науке XIX-XX веков (Бердяев, Гумилев, Ильин, Зиновьев), но и учеными на Западе - Арнольдом Тойнби, Освальдом Шпенглером, Самуэлем Хантингтоном, Ричардом Пайпсом и даже с оговорками Ноамом Хомски.
В том виде, как явление описано тем же Тойнби, теория сводится к следующему. Любая цивилизация развивается и меняется в зависимости от вызовов природных, социальных, политических, с которыми либо справляется и изменяется в рамках новых потребностей, либо гибнет или стагнирует, уступая место более адаптивным конкурентам.
Очевидно, что история «вызовов» зависит от географической области обитания, доступных ресурсов, ситуации у соседей, субъективных моментов, что делает разные цивилизации и государства максимально непохожими. Но изнутри каждой цивилизации, которая не пережила своего исторического краха, свой путь развития и образ жизни воспринимается, как эталон. Ведь он возник в результате длительного исторического поиска, а прочие решения хозяйственные, политический и идейные уже рассматривались отвергались, а за неудачные попытки внедрить «подсмотренное» у соседей часто приходится платить очень дорогую цену.
Это мироощущение порождает определенное «мессианство» у представителя каждой цивилизации, который не без гордости показывает на «скальпы» проигравших борьбу цивилизаций-конкурентов, которые не приспособились к вызовам и были уничтожено или поглощены.
Коллективный Запад вполне логично может ссылаться на опыт колонизации Америки, Африки и Азии, которые проиграли не только войны, но и развития сияющей европейской культуре. По большому счету экспансия Запада почти не встречала успешного сопротивления в этих регионах вплоть до второй половины XX века (Китай, Вьетнам, Куба), вернее до образования социалистического лагеря во главе с Россией.
Модель, основанная на частной собственности, рыночной конкуренции и политическом плюрализме, позволяла покорять страны и народы, что было предметом гордости, а не стыда. В современной западной научной литературе и публицистике западное доминирование принято объяснять «демократией» и «правом собственности», чему пример популярная книга Робинсона-Аджемоглу «Почему одни страны богатые, а другие бедные».
Но раньше на Западе не стыдились прямо говорить о цивилизационном или даже расовом превосходстве. Сесил Родс, основатель крупнейшей алмазной корпорации «Де Бирс», британский бизнесмен, в честь которого была названа Родезия (ныне Зимбабве), писал: «Я утверждаю, что мы первая раса в мире, и чем больше нас населяет мир - тем лучше для для человечества. Я утверждаю, что каждый акр, добавленный к нашей территории, означает рождение новых представителей английской расы, которые бы иначе не появились на свет». (The Last Will and Testament of Cecil John Rhodes, with Elucidatory Notes, to which are Added Some Chapters Describing the Political and Religious Ideas of the Testator. Ed. Stead William Thomas. London: Review and Reviews, 1902. P. 58.)
Подчеркну, Родс не был маргиналом. Наравне с теорией англосаксонского превосходства он был одним из основоположников политики глобализации. В том числе на основе его идей британское правительство Ллойд Джорджа (1916-1922) работало над созданием наднациональных органов управления, что привело к созданию Лиги Наций (1919).
Идея цивилизационного превосходства была и остается вполне естественной для представителей Запада. Просто сейчас ее принято провозглашать менее оскорбительным для других народов путем, подчеркивая, что те могут достичь процветания, копируя западные модели государства и экономики. Беда в том, что это зачастую не так.
Запад и Россия
Историческое «нежелание» российской цивилизации следовать европейским путем обусловлено принципиальными географическими отличиями. Из-за относительно холодного климата и неравномерного распределения осадков в течение года в России вплоть до новейшей эпохи царила низкая урожайность сельхозкультур.
Продовольствие - ключевой ресурс для создания материальной культуры и общественных институтов, так как его излишки позволяют обществу освобождать дополнительные силы для строительства зданий и инфраструктуры, государственной службы и научной и творческой деятельности. Если Европа смогла «перейти от замков к городам» путем ограниченного напряжения крестьянских сил, крестьянству на Руси приходилось буквально прыгать выше головы.
Определенные избыток ресурсов позволял европейской, а позже европейско-американской цивилизации выстраивать свое общество на основе конкурентной модели в экономике, основанной на частной собственности, и затем государстве. Выгоды очевидны - испытание обществом параллельно множества решений одной проблемы и динамичная модернизация государства и хозяйственной деятельности.
У русской цивилизации в условиях дефицита ресурсов не было возможности для подобного «экспериментирования» и приходилось идти на концентрацию ресурсов и власти в руках «мира» (крестьянской общины) или авторитарного государства. Последнее вело к формированию «вотчинного» государства (Р. Пайпс), где государственная власть соединялась с правами собственности, а частным лицам, включая дворян, земля и иные ресурсы делегировались на известных условиях.
Подобный авторитаризм в политике и экономике объяснялся дефицитом ресурсов и необходимость изымать практически все излишки на поддержание национальные проектов, включая армию и производство оружия, города и их защиту, государственные и судебные институты, религиозную жизнь, творчество и науку. Угрозы набегов кочевников, с которыми страна сталкивалась вплоть до 18-19 веков, вели к разрушению созидаемого - еще больше обостряли обстановку. Без этих трат, очевидно, не было бы ни страны, ни народа, но в Средневековье и Новое время это требовало от наших предков фантастических усилий.
Технологический прогресс мало повлиял на ситуацию, так как для России остались актуальными многие географические вызовы: разрушение инфраструктуры из-за большого годового перепада температур и паводков, холодный климат, предъявляющий требования к строительству и энергообеспечению, низкая плотность населения. Все это опять требовало концентрации власти и ресурсов.
В этой связи в России хорошо прижилась социалистическая модель экономики на основе тотальной национализации собственности, а сама страна стала центром распространения марксистско-ленинских идей в мире. Причем социализм остается актуальной политической доктриной для миллионов граждан в Китае, Вьетнаме, Северной Корее и на Кубе.
Несмотря на крах социалистических идей, наши цивилизационные черты до сих сохраняются в нашей стране: высокая централизация власти, повышенная роль личного руководства, а не политических партий и лоббистских групп, концентрация экономических активов в руках политической власти.
Наиболее важно тяготение экономической модели к госкапитализму: по данным МВФ на 2023 года, доля государства в российском ВВП превышала 71%. Учитывая вал отмены коррупционных сделок по приватизации российских предприятий 1990-х, структура собственности российской экономики приближается к сталинскому СССР конца 1930-х (национализация тяжелой промышленности и массовая кооперация в сфере потребтоваров).
Для европейских экономик, где исторические пики государственного присутствия в экономике в районе 50%, это отвратительный признак «тоталитаризма» и несвободы. Ведь отсутствие массовой конкуренции создает условия для коррупции и ограничения частной инициативы, а главное - отсутствия политической власти корпоративного сектора и возможности создания репрессивного режима.
Но для человека российской цивилизации наоборот противоестественными будут казаться западные порядки. Причем речь даже не о гротескных формах защиты меньшинств, ЛГБТ-пропаганды или «коленопреклонения» перед чернокожими, а вполне конкретных дефектах социально-экономической модели. Возмутительными покажутся легальный «лоббизм», вмешательство бизнеса в экономику, напоминающее наши 1990-е, приватизация государственных функций, вплоть до исполнения наказаний и внешней разведки, легализация коррупции под названием «лоббизма».
Разумеется российская или западная модель имеет массу сходных черт, но это и усугубляет противоречия, создавая эффект «зловещей долины» или, как его называли в работах классиков психологии, «нечеловеческой жути» (вольный перевод «Unheimlichkeit»). Суть в том, что предметы и явления внешнего мира, похожие на нас, но не являющиеся людьми, пугают или вызывают отвращение больше, чем заведомо чуждое.
Мы, русские - белые европеоиды, христиане, многое перенявшие из греко-латинской, а позже немецкой культуры. Но множество фундаментальных отличий от европейской цивилизации, заставляют противника, считать нас варварами, которые злонамеренно маскируются под цивилизованных людей, что усугубляет естественную ксенофобию и фанатичную веру в собственное превосходство.
У ней особенная стать...
Анализируя черты российской цивилизации, резко отличающие ее от западного «стандарта» и возникшие из исторических и географических условий, можно выделить следующие.
1)Концентрация политической власти. Дефицит ресурсов и сложные внешние условия вынуждали формировать жесткую систему управления: принимается решение о долгосрочных планах развития и концентрации ресурсов на их исполнении. Причем выполнение решений подразумевает активной отсутствие оппозиции, то есть в рамках соборности или демократического централизма общество в целях самосохранения должно подчиниться решениям центральной власти или большинства.
2)Концентрация ресурсов и средств производства в руках центральной государственной власти. Это не исключает полностью частной инициативы на основе конкуренции, но максимум ресурсов остается в руках «вотчинного государства», а «частный сектор» развивается по мере наличия свободных сил и средств. Тем более, что в современных условиях он сильно зависит от федеральных программ льготного кредитования и развития инфраструктуры. Высокая «управляемость» экономики со стороны государства зачастую оказывается хорошим решением: в период украинского конфликта США и НАТО, как признавали их чиновники, проигрывали российской военной промышленности в производстве вооружений, не умея адаптироваться к новой ситуации.
3)Коллективизм (в противоположность западному индивидуализму) и проистекающая отсюда система социальных гарантий и распределения «тягла», обязанностей перед обществом. Это проявляется во всем от коллективистских традиции крестьянского «мира» до социалистической системы и постсоветского «социального государства» (Конституция, статья 7). В нашей системе ценностей просто трудно представить массовое сопротивление, с которыми в США политики-демократы, которых объявляли красными, сталкивались при реализации социальных программ, включая недавнюю «Obamacare».
4)Высокая инклюзивность и дружественность российской цивилизации для не входящих в нее сообществ. Она обусловлена коротким период сельхозработ в исторических русских землях, что не позволяет разбрасываться человеческим ресурсом, который нужно отмобилизовать, чтобы сделать необходимое в кратчайшие сроки. Это объясняет более мягкую политику России при освоении новых территории, где нет ничего похожего на геноцид индейцев, ирландский или индийский голодоморы. Также это определяет иную религиозную стратегию и менее суровую борьбу с церковными ересями: в конце концов, в Москве не трудно найти старообрядческий храм, а но в Париже вряд ли удастся найти святилище катаров.
Здесь необходимо пояснить, что любая цивилизация по определению агрессивна - по отношению к окружающей среде, так как превращает горы и леса в постройки, девственные пейзажи в города и возделанные поля. Цивилизация, по сути, и есть способ изменения окружающего мира, то есть того, что цивилизация не считает частью себя. И вполне естественно, что под это определение подходят иные народы.
Их покорение с точки зрения самой цивилизации, как эталона и высшей ценности, не более безнравственна, чем рубка леса. Причем это отношение характерно не только для античности или «темного средневековья». Геноцид индейцев в Соединенных Штатах путем уничтожения кормовой базы (бизонов) или прямого убийства продолжался вплоть до 19 века.
Массовое убийство коренного населения у ручья Вундед Ни (1890) было широко известно и обсуждалось в прессе, но общественная мораль легко адаптировалась к происходящему. Писатель Фрэнк Баум, автор знаменитой «Страны Оз» писал о случившемся в местной газете: «Белые по закону завоевания, по справедливости цивилизации являются хозяевами американского континента, и лучшая безопасность приграничных поселений будет обеспечена полным уничтожением немногих оставшихся индейцев. Почему же не уничтожение? Их слава прошла, их дух сломлен, лучше для них умереть, чем влачить жалкое существование негодяев, какими они являются».
Массовое истребление масс жителей покоренных территорий в течение короткого времени было обычной практикой поддержания своей власти у многих империй. При подавлении восстания сипаев в Индии (1857-1859) британцами было уничтожено не менее 800 тыс индийцев, о чем свидетельствует анализ статистических архивов. Но ничем не лучше этого геноцид джунгар Китаем (1756-1757), когда было уничтожено о 480 до 800 тысяч человек. (Peers D. M. India under Colonial Rule: 1700-1885. New York: Routledge, 2006. P. 64; Clarke M. E. In the Eye of Power: China and Xinjiang from the Qing Conquest to the 'New Great Game' for Central Asia, 1759-2004. Brisbane, Queensland: Dept. of International Business & Asian Studies, 2004. P. 37.)
В некоторых случаях применялись не столь грубые методы сокращения популяции покоренных племен и народов. Доколониальные империи ацтеков и майя практиковали «цветочные войны», а Дания уже в XX веке осуществляла принудительную стерилизацию гренландских инуитов. Задача, впрочем, оставалась одна - защита своего колониального господства и ослабление покоренных народов.
Жестокость и страх
Российская цивилизация могла демонстрировать жесткость, но, видимо, не знала подобных образцов массовой истребительной политики. Ведь цивилизационная модель подразумевала возможность «чужого» стать «своим» в результате определенных действий, например, крещения и службы стране. У нас ставка чаще делалась на ассимиляции через религию и образование, а не уничтожение и порабощения населения, как это практиковалось многими странами в колониях.
Традиционная западная культура демонизировала российскую модель государства, приписывая ей чрезвычайную репрессивность от опричнины Ивана Грозного до репрессий 1930-х. Но в реальности она никогда не была чрезвычайной вообще стремление к «гуманности государства» стало распространяться только во второй половине XX века. Европейские государства, защищая свой строй и материальных ценности прибегали к массовым жестоким репрессиям против своего или «расовоблизкого» населения вплоть до новейшего времени.
В ходе зачистки французской Вандеи (1793-1796), сопротивлявшейся республиканцам, было уничтожено в рамках фактического геноцида не менее 117 тысяч человек, преимущественно мирных жителей. В британских концентрационных лагерях завоеванных бурских республик (1901-1902) погибли из-за невыносимых условий около 50 тысяч человек, преимущественно женщин и детей европейского происхождения. Во Франции 1944 года в рамках борьбы с коллаборационистами после немецкой оккупации было уничтожено до 105 тысяч человек. (Сеше Р. Вандея: от геноцида к «меморициду». Пер. с фр. Ю.В. Минеевой // Французский ежегодник 2016: Протестные движения в эпоху Французской революции и Первой империи. Москва, 2016. C. 47; Дюков А. Р. Милость к падшим: советские репрессии против нацистских пособников // Великая облганная война-2. М.: Яуза, 2008. С. 141)
Причем в отношение этих событий на Западе нет столь масштабной мемориальной политики, как, например, у нас касательно необоснованных репрессий 1937 года. Наша «политика памяти» гипертрофирована, некритична и превращается порой в нелепое самобичевание.
Западная историческая политика наоборот продвигает образы, оправдывающие репрессии или истребительную политику, особенно если она проводилась в колониях. Так истребление индийского населения в ходе восстания сипаев вытесняется в Великобритании образом «резни в Канпуре», расправы восставших над группой британских колонистов.
Приемы культурной адаптации, то есть не уничтожение, а приведение к своему цивилизационному стандарту иных народов шагнуло в международную практику только во второй половины 20 века, после Второй мировой, из-за конкуренции англо-американского и советского подходов в оккупированной Германии. Изначальная стратегия Запада предусматривала сокращение численности населения, насильственную стрерилизацию граждан, ограничение доступа к продовольствию и деиндустриализацию Германии с целью ликвидации ее угрозы (планы Моргентау и Ванситтарта). Руководство СССР вело «советизацию» Германии в рамках русской культурной традиции, мотивируя свой подход классовым восприятием общества.
Советский подход оказался конкурентоспособным, заставил Запад изменить политику в своих зонах оккупации, чтобы заручиться лояльностью немецкого населения на случай новой войны. Позже приемы культурной интеграции были повторены и во внутренней политике в виде программы президента Эйзенхауэра по ассимиляции чернокожего населения США через общее обучение в школах, которое ему пришлось продавливать с использованием национальной гвардии - так как это не вписывалось в национальную культуру. Насильственная толерантность, внедряемая с 1980-х - попытка продавить продолжающееся пассивное сопротивление американского общества.
Фактически «интеграционность» российской цивилизации - еще одна причина ненависти Запада и отказа принимать русских как своих. Коммунистическая идеология в XX веке и ее популярность - частный пример предлагаемой Россией альтернативы для народов, которые рассматриваются Западом, как фактические колонии или экономические протектораты.
Своим существованием, экспортом массовой культуры и политических идей наша страна с плановой или рыночной экономикой становится угрозой для американо-европейской цивилизации. Она самим фактом существования твердит народам Африки, Азии и Латинской Америки, что нет необходимости присоединяться к западной модели общества, как «недоцивилизациям» и пытаться достигнуть «европейских стандартов». Россия живой пример успешного развития при сохранении традиционного хозяйственного и политического уклада, непохожего на европейский.
Появление коммунизма в русской версии «марксизма-ленинизма» в эпоху глобализации - стало лишь наиболее ярким примером противостояния Запада, предлагаемой Россией версией моделью развития. Коллективный Запад всегда стремился нейтрализовать любые попытки экспансии России. Масса конфликтов от Ливонской (1558-1583) до Крымской (1853-1856) войн, когда европейские государства создавали коалиции, чтобы сдержать русскую экспансию на Балтике и Черном море. Такое же противодействие Россия встречала даже в периферийных в историческом моменте регионах Средней Азии («Большая игра» XIX века) и на Дальнем Востоке (Русско-японская война 1904-1905).
А XX век принес лишь глобализацию и экспансию российской модели под маркой «коммунизма», которая «соблазнила» и сбила с «европейского» пути целые множество стран Вьетнам, Кубу, Китай, государства Восточной Европы, а также ряд арабоязычных стран. При этом события новейшей истории показали, что даже отказ самой России от коммунистической идеологии в 1989-1991 не изменил отношения Запада. Государства НАТО поддерживали террористов в Чечне, оказывали поддержку Грузии и, наконец, начали в 2022-м масштабную прокси-войну на Украине, в которую вкладывают огромные средства.
Мы видим, что противостояние России со странами Запада носит слишком большую продолжительность и охватывает слишком много регионов, чтобы приписывать его исключительно борьбе за конкретные территории и активы. Даже кровавое противостояние Франции и Германии/Пруссии XIX-XX веков, которое стало одной из причин двух мировых войны благополучно завершилось «Союзом угля и стали», а затем и формированием Европейского Союза.
Но попытка России войти в НАТО и развивать сотрудничество с единой Европой потерпели крах, несмотря на огромные уступки 1990-х - принятие расчленения единой страны, отказ от национальной идеологии коммунизма, попытки копировать западные институты и практики.
В каждом историческом эпизоде Россия пыталась договориться, убедить соседей учесть свои интересы, но наталкивалась на агрессию. Безусловно, в каждом случае война против России была частью колониальной практики европейских держав и расчетом на конкретные экономические выгоды от захватов. Но всегда наша страна стабильно воспринималась как объект захвата, а не партнер по переговорам.
Это - тот самый эффект «зловещей долины» от контакта с цивилизацией, которая копирует европейские практики, но имеет совершенно иную суть. Для классического европейца или американца - это черный раб, беспардонно маскирующийся под белого джентльмена и требующей отношения как к свободному гражданину. Или, если судить в рамках современной массовой культурой, рептилоид, принявший земной облик, чтобы обольщать дочерей человеческих.
Естественно, Россию стремятся лишить атрибутов цивилизованной страны и превратить в колонию, в перспективе ликвидировав нашу цивилизацию как общность. В XIX веке Великобритания и Франция ставили абстрактную задачу «отбрасывания» России на Восток путем территориальных захватов, Германия в XX веке конструировала план «Ост», предусматривавший сокращение популяции в результате голода и массовых убийств, уничтожение государства и культуры России. В XXI веке «Хельсинкская комиссия» парламента США говорит о «деколонизации» путем разделения России на множество отдельных образований под контролем Запада.
Заметим, что даже Гитлеровская Германия, оккупировав Францию, захватила лишь отдельные территории, но не имела планов ликвидировать саму французскую государственность или этнос. Новая профашистская Германия скорей воспринималась, как младший союзник и должник, а не колония.
Эта враждебность продиктована и материальным расчетом на захват наших природных ресурсов, и ксенофобией Западного мира обусловленной цивилизационными стереотипами. Из-за этого Россия долгие века находится под постоянной военной угрозой, которая также накладывает отпечаток на образ жизни нашей цивилизационной жизни.
Что дальше?
Можно сделать один несложный вывод. В XXI веке с учетом прогресса науки и накопления исторических данных - стыдно рассуждать о «европейских ценностях» и ставить России в пример страны Запада.
У нас свой уникальный хозяйственный и политический путь, которые сложился в том числе под влиянием многовековой военной угрозы с Запада и отказа признавать нашу независимость и право жить по-своему.
Концентрация ресурсов и политической власти в России - наш неизбежный исторический ответ на складывавшие условия. Если бы он не подходил нам, то Россия бы не существовала, как великое государство, с которой безуспешно пытается соперничать блок НАТО.
Мы - русская или евразийская цивилизация, которой нужно научить принимать свою самобытность, а не пытаться бездумно копировать чужие практики.