"Доложила неточно": неудачи советской разведки в 1941 году
По просьбам читателей обобщаю в единый текст серию постов в фейсбуке о советской разведке накануне Великой Отечественной. Мы разбираем: о чем предупреждала разведка? Что смогла узнать о военных приготовлениях в Германии? Почему потерпела неудачу во многих вопросах?
Сознаю, что многие публикации, издаваемые спецслужбами, в большей степени не анализируют этот исторический эпизод, а защищают честь мундира. Благодаря чему, собственно, и жив еще миф о неуслышанных предупреждениях разведки.
К сожалению, у меня нет времени написать полноценную статью с библиографией, справочной информацией и списком источников. Ограничусь констатацией, что текст преимущественно основан на рассекреченных и опубликованных материалах СВР и Минобороны по данному периоду. Мемуарная литература изучалась как вспомогательный источник.
Начнем с того, что советское руководство войну ждало еще с 1920-х, считая, что СССР - наиболее вероятное направление экспансии капиталистических стран после Первой мировой. Гитлеровская Германия воспринималась как еще один потенциальный противник с 1933-1934 гг, что открыто заявлялось в публичной риторике советского руководства. Сценарий войны с Германией стал реальным с осени 1939 года, после захвата Гитлером Польши. Все это официально декларировалось партийными лидерами.
При этом руководство РККА было убеждено, что внезапное нападение на СССР в отличие от случая Польши - невозможно, потому что подготовку отследит разведка. Сейчас эти декларации кажутся наивными, но в 1939-1940 агентурные позиции военной разведки (да и внешней разведки НКВД) были очень сильными и позволяли прогнозировать действия Германии.
В немецком МИД наши военные разведчики имели мощную агентурную сеть, известную как «группа Альты», названную в честь агента-групповода Ильзы Штебе. Наиболее эффективными информаторами были «Ариец» (Рудольф фон Шелиа) и «XWZ» позже «Х» (Герхард Кегель).
Шелиа был завербован «под чужим флагом» от имени английской разведки и передавал на финансовой основе в 1939-1941 гг ценные сведения РККА, работая в немецком посольстве в Варшаве.
В частности, в августе 1939-го он за две недели сообщил дату нападения Германии на Польшу. Благодаря его сообщениям и информации лондонской резидентуры о саботаже Британией московских переговоров СССР смог удачно сманеврировать в период польского кризиса и отодвинуть границу на Запад. В 1940-м «Ариец», переведенный в центральный аппарат, сообщал об операции против Франции, включая факт планирования Голландской подоперации.
Кегель, завербованный на идеологической основе, был МИДовским специалистом по России. Давал ценные сведения, находясь в Москве в составе торговой делегации в 1940-м, чем облегчил переговоры для советской стороны. Позже был отправлен работать в посольство в Москве на постоянной основе, так что мог информировать кураторов об изменениях советской политики Берлина.
«Ариец» и «Альта» могли дополнять его сведениями из центрального аппарата. Кроме того, была агентура в посольствах у вероятных союзников в войне против СССР Японии («Инсон», Рихард Зорге) и Румынии («АБЦ», Курт Велкиш). Кто-то должен был заметить подготовку.
При этом в Москве могли быть уверены, что их агентура не раскрыта и Берлин не представляет реальных возможностей советской разведки. Об этом сообщал агент «Брайтенбах» (Вилли Леман), крот внешней разведки НКВД в гестапо, отслеживавший все контрразведывательные меры против советских агентов в Германии. Накануне войны он даже передал резиденту копию доклада Гейдриха руководству страны «О советской подрывной деятельности».
Так что у Москвы были все основания полагать, что они смогут заблаговременно и точно отследить по разведывательным каналам подготовку Германии к нападению. Именно поэтому руководство военной разведки вплоть до 21 июня 1941-го не было уверено в близости и неизбежности войны, ибо источники однозначно не сообщали.
Только утром в субботу Кегель смог сообщить о вероятном начале войны «в ближайшие 48 часов» на основе разговоров в посольстве. И на явке в 7 вечера того же дня он сообщил о приказе уничтожить документы и ожидаемом начале войне 22 июня.
Ради справедливости 19-го он сообщал, что война начнется 20-го, основываясь на приказе об эвакуации семей дипломатов. До этого называл возможные сроки 1 мая и 15 июня (донесение от 5 апреля), то есть не имел точных данных, а полагался на слухи в дипломатическом корпусе.
Однако на основе информации Кегеля, ефрейтора Альфреда Лискова, перешедшего на советскую сторону утром, а также ряда других сведений и была ночью подписана знаменитая «Директива № 1». То есть информация о нападении поступила всего за несколько часов, а не за недели, как рассчитывали военные.
Руководство спецслужб СССР не знало, что перед подготовкой к нападению на СССР Гитлер принял интуитивно верное решение о массовой кампании по соблюдения секретности и дезинформации противника, чтобы обеспечить внезапность. Указание о контрразведывательных мерах было отдано, видимо, одновременно с приказом подготовить план войны с СССР в июле 1940 года.
Дезинформационной работой руководил адмирал Вильгельм Канарис, на тот момент глава военной разведки и контрразведки (абвера). Он подошел к задаче максимально гибко. Отрицание факта подготовки к войне и ухудшения отношений проводилось только на начальном этапе.
С февраля 1941-го использовались более тонкие методы, чтобы создать у противника неверное впечатление о сроках, условиях начала войны и стратегических планах. По разведсводкам четко прослеживаются поступающие через агентуру следующие вбросы:
-война начнется после разгрома Великобритании (обратное решено Гитлером в июне-июле 1940-го);
-ей будет предшествовать дипломатический кризис или набор политико-экономических требований (внезапное нападение без объявления войны в реальности);
-основным направлением атаки будет охватывающий удар по Прибалтике и Украине (вместо реального наступления на Минск к северу от Припятских болот).
Кроме того, поощрялись слухи в офицерской среде о возможных сроках войны, включая дезинформацию о нападении 1 мая, что ставило разведку, собирающую их, в положение мальчика, который кричит «волк!». (В реальности срок окончания подготовки к войне был 15 мая 1941, а окончательный срок нападения был определен только в июне).
Одновременно дезифнормация дополнялась масштабными мероприятиями: строительством оборонительный укреплений на восточной границе, подготовкой фиктивной операции «Хайфиш» по высадке на Британские острова и многим другим.
К дезинформации Канариса относится, например, сведения, переданные неким «инициативником» военно-морскому атташе в Берлине Воронцову о нападении 14 мая «через Финляндию, Прибалтику и Румынию» (донесение 6 мая). Сообщение известно, благодаря цитированию в ходе XX съезда, как пример неадекватной беспечности Сталина перед войной. Но сейчас известно, что этот вброс был подготовлен по линии абвера еще в марте 1941 года.
Агент НКВД «Лицеист» (журналист Орест Берлинке) сообщал 6 и 14 апреля о том, что нападение на СССР может произойти в ближайшее время, и удар будет нанесен по Украине. Сейчас также точно известно, что Берлинке был подставленным резидентуре агентом гестапо, где имел кодовое имя «Петер».
Кроме того, дезинформация в ряде случаев передавалась для последующего распространения военным атташе, сотрудникам министерства пропаганды и прочим лицам, от кого она попадала к советской разведке.
Например, о готовящемся ультиматуме с требованием выступить против Британии и допустить немецкие войска на Украину сообщал в мае агент «Корсиканец» (Арвид Харнак, сотрудник Минэкономики Германии) и «Старшина» (Харрор Шульце-Бойзен, штаб авиации). Он, «Инсон» и «XWZ» сообщали со ссылкой на разные источники о возможном нападении 1 мая, каковая дата реально никогда не обсуждалась. «Х» и «Старшина» сообщали о планах нападения СССР после завершения войны с Британией…
Подчеркну еще раз, агенты честно работали и передавали услышанную информацию. Но задачи по ее проверке и фильтрации решались Центром не всегда успешно.
Точные сведения о подготовке Германии к войне шли в смеси с подготовленной абвером и гестапо дезинформацией, а ужесточенные требования к секретности не всегда давали агентам доступ к первоисточникам и тем более стратегическим документами армии и правительства.
Несмотря на это, наша разведка успешно вскрыла сам факт подготовки к войне и высокую вероятность нападения на СССР в течение 1941 года. Первым о принятии плана войны в октябре и декабре 1940-го сообщил «Ариец» (фон Шелиа) из МИД, узнав о разработке плана от высокопоставленных знакомых. Затем массу подтверждающих это сообщений пришло от других источников январе-марте 1941-го.
«Корсиканец» (Минэкономики) сообщал о подготовке карт промышленных объектов СССР, подобных тем, что делались перед войной по Британии. «Старшина» (штаб авиации) об интенсивной авиаразведке против Советского Союза, и разработке планов воздушной войны, которая была полностью завершена к апрелю. Резидентуры в Бухаресте сообщали о визите премьера Йона Антонеску в Берлин в январе 1941-го, где он согласовывал участие Румынии в войне против восточного соседа.
Большой объем информации давала пограничная служба НКВД/НКГБ и приграничных военных округов. Они исходили от россыпи источников, преимущественно советских железнодорожников, сопровождавших грузы на территории германского генерал-губернаторства, а также перебежчиков и иммигрантов (вопреки стереотипам из Польши и Румынии к нам хотели перебраться многие). Плюс визуальное наблюдение через границу и прочие возможности этих структур.
Глубиной источники не блистали, но давали большой объем сведений о переброске военных подразделений на советскую границу, подготовке плавсредств для форсирования рек и даже локомотивов для российской ж/д колеи. Подготовка нападения становилась довольно очевидной.
Хуже было с точными сроками. Прямых оперативных данных не было. Серия дат, включая немецкую дезинформацию о нападении 1 мая, держали руководство СССР в напряжении всю первую половину 1941 года и привели к частичному расхолаживанию командиров, которые начали воспринимать предупреждения и директивы об угрозе, как постоянный информационный фон.
Сводки из Польши и Румынии сами по себе ничего не говорили, так как переброска войск шла еще с июня 1940-го, после завершения войны с Францией, из-за которой была ослаблена восточная группировка. Выделить момент, за которым очевидно последует атака не было возможно.
Лучшую привязку по времени давал «Корсиканец», сообщавший о логике принятия решения в Германии, которая столкнулась с острым продовольственным кризисом и нуждалась в захвате украинского хлеба. Нападение должны было произойти не раньше начала сельхозработ, но не позже уборочной, чтобы противник не успел уничтожить и вывести хлеб на Восток. То есть в промежутке апрель-октябрь 1941-го, примерно - но хоть как-то.
Таким образом, с апреля-мая руководство наркомата обороны и СССР не сомневалось, что война с Германией очень вероятна. Эта идея присутствовала в переписке Генштаба, ее озвучивал Сталин при выступлении перед выпускниками военных училищ в начале мая 1941 года. В июне начальник разведки НКГБ Павел Фитин на донесениях с общими сведениями о близости войны писали резолюции в духе «это уже известно».
Некоторые сведения о примерной дате нападения появились во второй половине июня от агента «Х» Разведупра и агентуры внешней разведки в Берлине и Риме. Но на фоне прошлых бесконечных сообщений о начале конфликта «в ближайшие дни» она утратила свою остроту. Как я упомянул, окончательно дата начала войны была ясна в Кремле лишь поздно вечером 21 июня со всеми вытекающими.
В «диссидентах» был начальник военного Разведупра Филипп Голиков, который до последнего момента считал подготовку политическим маневром Германии, а также часть армейских командиров, включая Дмитрия Павлова, возглавлявшего Западный военный округ. Причем это не было потаканием политической моде, Павлов даже прямо спорил со Сталиным о немецкой подготовке к войне… Но эти проблемы и разногласия лежат вне нашей темы.
Скажем лишь: о войне знали и к ней готовились планы развертывания войск (апрель), начиналась переброска ряда войск на Запад (май). Тогда же был произведен досрочный выпуск курсантов и начата разработка планов эвакуации на случай отступления от границы. Подготовка оказалась менее эффективной, чем ожидалось, из-за болезней резкого роста РККА с 1939 года, дефицитом транспорта и средств связи. Но даже то, что удалось сделать, имело огромное значение для начального периода войны.
Про планы немецкой стороны тоже кое-что было известно. Можно даже сказать, что немецкий план был в общих чертах вскрыт разведкой. Нет, текст «Барбароссы» никто не крал, - это миф. Некоторые приближенные к нему сведения давали военной разведке те же «Ариец» и «Альта» из немецкого МИД, которые сообщили о создании группировок «Север», «Центр» и «Юг», их очень примерные направления и фамилии командующих.
Здорово? Нет, потому что Разведупр «похоронил» эту информацию (доклад 20 марта 1941) среди дезинформационных сообщений об основном ударе по Украине и наступлении на Прибалтику. Причем «украинский вариант», базировался на анонимке, подброшенной в посольство, а что «Ариец» - агент, предупредивший о военных операциях Германии 1939-1940 гг деликатно умалчивалось. Венцом сообщения был вывод Голикова, что вообще это все - дезинформация.
Нет, оригиналы разведдонесения тоже докладывались Сталину и в Генштаб, но там даже не всегда указывалась кличка агента, не говоря уже о его «трудовом пути», что затрудняло оценку достоверности.
В результате по документам Генштаба в апреле-мая 1941 года возможный удар против группировки в Белоруссии (по плану «Барбароссы» основной) - считался второстепенным. И это целиком отражало линию гитлеровской дезинформации.
Возможность сходящихся ударов, любимой немецкой схемы, на Барановичи и Минск в Генштабе аналитически вывели, но недооценили их силу и значение.
Полным провалом была также оценка численности противника, которая, вероятно, и ввела в заблуждение самого Голикова. Разведупр переоценил общую численность германскую группировки и всей армии.
В результате в спецсообщении от 31 мая 1941 говорилось о сосредоточении 122-126 немецких дивизий против Великобритании и 120-122 против СССР. Непосредственно на направлении возможных ударов против Белоруссии и Украины отмечены 60-66 дивизий, а остальная половина восточной группировки во втором эшелоне или разбросана по второстепенным направлениям, что требовало время на концентрацию и развертывание.
Из этих неверных данных Голиков, будучи профессиональным военным, делал вывод, что при таком распылении сил Германия к войне против СССР просто не готова, и лишь запугивает Москву, стремясь втянуть в союз против Британии, как полагали некоторые источники (дезинформация Канариса). В случае же политического решения о войне на Востоке Германии еще требуется время для сосредоточения войск или же война начнется недостаточными силами.
В реальности против СССР было сосредоточено 157 германских дивизий из всех имевшихся 208. Против Белоруссии было сосредоточено 50 дивизий (группа «Центр»), против Украины 57 («Юг»), но 1/4 этой группы предназначалась для прикрытия Румынии от советских контратак. (Не будучи специалистом, я не углубляюсь в детали, просто даю конкретные цифры и тезисы плана «Барбаросса»).
В результате Разведупр недооценивал численность боеготовой группировки противника почти вдвое и переоценил время, требующееся для ее развертывания. До последнего момента Голиков и его сторонники, считали, что Германия не может внезапно напасть, упредив нас в развертывании, в конце июня 1941-го, хотя в реальности ровно это и произошло.
Полагаю, что частично причина - в неэффективной работе со сводками о перемещении немецких войск от НКГБ и военных округов, которые помогли бы больше понять о группировке противника. Они давали массу разнородной информации, но в документах почти незаметны попытки ее систематизировать.
Очень слабо использовалась авиаразведка, хотя технические возможности были, и самолеты зачастую ошибочно пересекали границу над расположениями немецких войск. Но никаких следов полученных от них данных в спецсообщениях разведок не обнаруживается.
Таким образом, разведывательные данные, в принципе, были. Но их зачастую не обобщали, неверно оценивали и слабо использовали в анализе. Не было фильтрации, классификации и картографирования полученных разведкой сведений.
Это стало одной из причин катастрофической недооценки противника и частичной неготовности СССР к войне.
Как мы показали выше, советское командование знало о высокой вероятности нападения в течение 1941 года, наличии трех групп армий и их командующих, но более ничего достоверного. Ни сроков, ни характера подготовки, ни направления ударов. Разведке, не удалось выяснить численности группировки противника, не была обнаружена дислокация большинства штабов соединений, аэродромов и войсковых складов. Не была распознана масштабная дезинформация немцев.
Разведка работала плохо? И да, и нет. У нас была одна из лучших в мире стратегических агентурных разведок на 1941 год. Агентурные сети в госструктурах Германии и Британии, действовавшие на тот момент, не имели аналогов по уровню возможностей. Собственно, благодаря их сведениям мы и оказались хоть как-то подготовленными к войне.
Но разведка на стратегической агентуре не заканчивается. Нужны полевая/фронтовая агентура, наблюдающая ситуацию «на земле» и перемещения войск противника, авиа- и радиоразведка, и самое главное - аналитика, обобщающая всю массу сведений.
С последним было хуже всего. Во внешней разведке НКВД/НКГБ аналитического подразделение исторически не было. В военном Разведупре его упразднили в 1930-е по инициативе легендарного Артура Артузова, который в тот период деятельности больше занимался не оперативной работой, а ведомственными склоками.
По факту информацию агентов обобщали на уровне резидентур и начальников региональных подразделений разведцентра. Многие сводки докладывались лично руководству страны, разведок и армии. Сталину документы приносили, по личному указанию, он, как и Черчилль, любил работать с первичными данными сам. Вести самостоятельный анализ разведкам никто не запрещал, но и не рвался: объединение функций анализа и принятия политических решений до определенного момента казалось очевидным решением.
Но с началом Второй мировой объемы развединформации резко выросли. Любой, кто попытается поработать с разведматериалами 1940-1941 поймет, что в них нереально разобраться без длительной работы с картами и учета данных об агентах, их возможностях и достижениях. Руководители вне разведструктур физически не могли это взвалить на себя, нагрузки и так были огромными.
Попытку возродить ведомственную аналитику предпринял Фитин, глава внешней разведки. Будучи политическим назначенцем, он не доверял своим навыкам и поручал готовить разведматериалы о военной угрозе из Германии к докладу работавшим в центральном аппарате легендарным Павлу Судоплатову и Зое Воскресенской-Рыбкиной, обладателям огромного оперативного опыта.
К сожалению, они совершенно не рвались анализировать и прогнозировать, а тупо пересказывали разведсводки из Берлина. В одном художественном фильме о разведке видел забавную сцену, где Рыбкина в июне 41-го криком кричит Фитину, что вот-вот начнется война и требует срочно доложить ее выводы Сталину. Увы, в жизни таких порывов у разведчиков не было. Видимо, они искренне полагали, что анализ - не их работа, а у начальства голова больше.
Высочайшим достижением «аналитики» разведслужб стали «календари», конспекты сообщений о подготовке Германии к войне, которые они готовили, видимо, по заданию Сталина. НКГБ подготовил текст 20 июня, Разуведупр - уже после начала войны…
Никаких попыток тривиальных вещей вроде каталогизации разведданных и перекрестного сравнения их с открытыми источниками в центральном аппарате не замечено. Иногда в порядке частной инициативы этим занимались резидентуры, что давало интересные результаты. Но общие выводы из этого не делались.
В результате 17 июня 1941-го Сталин специально принял Фитина для получения данных об агентуре и уровне доверия к ней, чтобы самому разбираться в хитросплетениях разведданных. Разговор был нервный и прошел на ногах. Война началась меньше, чем через 5 дней.
А нормальную аналитику в разведке восстановили только в 1943-м и то, кажется, не без прямого вмешательства того же Сталина.
Далее: у разведки не было высокопоставленных агентов в войсках, поэтому расположение сил противника можно было устанавливать только путем комбинирования агентурного наблюдения на земле и технической разведки. Здесь была масса проблем, которые тянулись от того же отсутствия системного анализа.
Во-первых, руководители управление, военных округов и разведведомств вынуждены были с отрывом от остальной работы разбираться в просто фантастическом объеме разнородной информации в роде: «В А встали на квартиры кавалеристы неизвестной части… В Б на станции разгружается военный эшелон… В С, по сообщению агента, на площади появился штаб неизвестного соединения…».
Во-вторых, с этой информацией работал, в основном Генштаб, информация того же типа, собираемая погранвойсками, поступала туда бессистемно. Попытки синхронизировать работу начались только в начале июня 1941-го и погоды уже не сделали.
Учитывая бессистемность данных и дефицит времени, это приводило к опять-таки простому реферированию донесений. А современное сопоставление разведматериалов и реальных данных о дислокации частей и штабов показывает, что около 80% данных были неверными, включая обнаружение несуществующих в природе частей.
Частично это было связано с немецкой дезинформацией, которая включала имитацию работы штабов и даже отправку в различные районы военных с фальшивыми знаками различия, которые распускали ложные слухи о перемещении войск. Частично с ошибками агентуры и невнимательностью штабов.
И ситуация была бы сильно лучше, если бы весь этот ворох материалов систематически разбирала группа специалистов, хотя бы распределявшая донесения по характеру разведпризнаков и возможности их фальсификации противником. Например, информация о ж/д перевозках и разгрузке эшелонов, надежнее случайных наблюдений военных на улицах и разговоров в общепите.
Если б такая работа систематически велась хотя бы несколько месяцев перед войной, то были бы шансы определить и дату начала за пару дней, а не за несколько часов. И, что не менее важно, собрать больше сведений о противнике.
На закуску - скучная проза о технических средствах разведки, которая была… никакой. Разведавиация и радиоразведка оказались абсолютно не готовы к войне. Радисты отслеживали только переговоры открытым текстом, но нет следов работы криптографов, плохо с пеленгацией. Наконец, их сообщения слабо соотносились их данные с агентурной и авиаразведкой. По воспоминаниям участников событий, уровень работы этих подразделений стал расти уже в ходе войны вопреки огромным потерям личного состава.
Разведавиация тоже была в очень плохом состоянии, что проявилось еще на финской войне. Разведавиация комплектовалась по остаточному принципу, не хватало летчиков, самолетов, фототехники и фотопленки. К сожалению, к лету 1941-го никакие выводы из этого сделаны не были.
Проблемы не были неустранимыми. Уровень авиа- и радиоразведки вырос в годы войны, несмотря на тяжелейшие условия и потери. В довоенное же время самолеты часто пересекали западную границу из-за ошибок ориентирования и немцы их обычно не сбивали. Противник использовал такие полеты для разведки расположения наших частей, но РККА, видимо, нет.
Да, специальнных самолетов не хватало. Но дефицит матчасти при необходимости преодолевался непрофильным использованием других частей. За неделю до войны был предпринят разведполет летчика-истребителя Георгия Захарова по прямому приказу командования Западного военного округа в июне 1941-го. Тем обиднее, что его сообщения о массовой переброске войск к границе были пренебрежительно отвергнуты Павловым как «преувеличение».
Вообще обязательная отработка «наводок» наземной агентуры с помощью авиации и радиоперехвата, которую можно было вести адресно по наиболее интересным случаям - была бы весьма полезна. Например, подобная практика могла реально дать место нахождения штаба группы «Юг» (Жешув, Польша), окрестности которого регулярно всплывали в донесениях, и ряда других интересных объектов.
Наконец, для решения военных задач совершенно не использовались колоссальные возможности глубинной агентуры. Например, на связи НКГБ был «Старшина», работник штаба авиации. В отчетах о беседах с ним вы не найдете почти никаких вопросов о расположении штабов авиасоединений, тактике немецких летчиков, сильных и слабых сторонах новых моделей самолетов, выводов командования по итогам учений… Полное впечатление, что внешняя разведка или не получала вопросников от военных, или не хотела с ними работать.
Второе вполне вероятно, так как берлинская резидентура НКГБ/НКВД вообще многим агентам избегала ставить задачи, ориентируясь исключительно на их инициативу. Формально это обосновывалось боязнью случайно провалить их… Но выяснять в беседах возможности и совместно планировать добычу конкретных сведений и документов - Маркс запрещал?
Еще пример: радиоразведка нуждалась в немецких документах по шифрованию или хотя бы учебных пособиях их войск связи. В итоге эти материалы были добыты уже в боях в августе 1941-го, но попыток добыть их до войны через агентуру не было. В результате радисты изучали до боевых действия системы связи противника вслепую, без подсказок и возможности проверить свои наблюдения.
Вообще «золотой патрон» разведки, агентура в структурах противника, кажется, рассматривался только как политический инструмент, который непонятно как использовать в случае войны. В результате не были приняты реальные меры, чтобы обеспечить их связью на случай конфликта и закрытия посольств. Не было подготовки радиста из числа агентуры или заброски «спящего» агента с передатчиком, не намечены явки в оккупированных или нейтральных странах, например, у «Доры» в Швейцарии.
В результате, естественно, наши разведсети в Германии остались без связи, а попытки восстановить ее в ходе войны провели к общему провалу нескольких резидентур, а также «Альты», «Арийца», «Брайтенбаха», которые могли бы сильно облегчить сбор сведений о планах противника в ходе войны.
Повторюсь, перед войной разведка добилась ряда существенных результатов, что имело значение для Победы. Но еще больше было не сделано из-за ошибок, которые допускали равно и политические руководители, включая Сталина, Голикова и Фитина, и опытные кадровые специалисты.
Сознаю, что многие публикации, издаваемые спецслужбами, в большей степени не анализируют этот исторический эпизод, а защищают честь мундира. Благодаря чему, собственно, и жив еще миф о неуслышанных предупреждениях разведки.
К сожалению, у меня нет времени написать полноценную статью с библиографией, справочной информацией и списком источников. Ограничусь констатацией, что текст преимущественно основан на рассекреченных и опубликованных материалах СВР и Минобороны по данному периоду. Мемуарная литература изучалась как вспомогательный источник.
Начнем с того, что советское руководство войну ждало еще с 1920-х, считая, что СССР - наиболее вероятное направление экспансии капиталистических стран после Первой мировой. Гитлеровская Германия воспринималась как еще один потенциальный противник с 1933-1934 гг, что открыто заявлялось в публичной риторике советского руководства. Сценарий войны с Германией стал реальным с осени 1939 года, после захвата Гитлером Польши. Все это официально декларировалось партийными лидерами.
При этом руководство РККА было убеждено, что внезапное нападение на СССР в отличие от случая Польши - невозможно, потому что подготовку отследит разведка. Сейчас эти декларации кажутся наивными, но в 1939-1940 агентурные позиции военной разведки (да и внешней разведки НКВД) были очень сильными и позволяли прогнозировать действия Германии.
В немецком МИД наши военные разведчики имели мощную агентурную сеть, известную как «группа Альты», названную в честь агента-групповода Ильзы Штебе. Наиболее эффективными информаторами были «Ариец» (Рудольф фон Шелиа) и «XWZ» позже «Х» (Герхард Кегель).
Шелиа был завербован «под чужим флагом» от имени английской разведки и передавал на финансовой основе в 1939-1941 гг ценные сведения РККА, работая в немецком посольстве в Варшаве.
В частности, в августе 1939-го он за две недели сообщил дату нападения Германии на Польшу. Благодаря его сообщениям и информации лондонской резидентуры о саботаже Британией московских переговоров СССР смог удачно сманеврировать в период польского кризиса и отодвинуть границу на Запад. В 1940-м «Ариец», переведенный в центральный аппарат, сообщал об операции против Франции, включая факт планирования Голландской подоперации.
Кегель, завербованный на идеологической основе, был МИДовским специалистом по России. Давал ценные сведения, находясь в Москве в составе торговой делегации в 1940-м, чем облегчил переговоры для советской стороны. Позже был отправлен работать в посольство в Москве на постоянной основе, так что мог информировать кураторов об изменениях советской политики Берлина.
«Ариец» и «Альта» могли дополнять его сведениями из центрального аппарата. Кроме того, была агентура в посольствах у вероятных союзников в войне против СССР Японии («Инсон», Рихард Зорге) и Румынии («АБЦ», Курт Велкиш). Кто-то должен был заметить подготовку.
При этом в Москве могли быть уверены, что их агентура не раскрыта и Берлин не представляет реальных возможностей советской разведки. Об этом сообщал агент «Брайтенбах» (Вилли Леман), крот внешней разведки НКВД в гестапо, отслеживавший все контрразведывательные меры против советских агентов в Германии. Накануне войны он даже передал резиденту копию доклада Гейдриха руководству страны «О советской подрывной деятельности».
Так что у Москвы были все основания полагать, что они смогут заблаговременно и точно отследить по разведывательным каналам подготовку Германии к нападению. Именно поэтому руководство военной разведки вплоть до 21 июня 1941-го не было уверено в близости и неизбежности войны, ибо источники однозначно не сообщали.
Только утром в субботу Кегель смог сообщить о вероятном начале войны «в ближайшие 48 часов» на основе разговоров в посольстве. И на явке в 7 вечера того же дня он сообщил о приказе уничтожить документы и ожидаемом начале войне 22 июня.
Ради справедливости 19-го он сообщал, что война начнется 20-го, основываясь на приказе об эвакуации семей дипломатов. До этого называл возможные сроки 1 мая и 15 июня (донесение от 5 апреля), то есть не имел точных данных, а полагался на слухи в дипломатическом корпусе.
Однако на основе информации Кегеля, ефрейтора Альфреда Лискова, перешедшего на советскую сторону утром, а также ряда других сведений и была ночью подписана знаменитая «Директива № 1». То есть информация о нападении поступила всего за несколько часов, а не за недели, как рассчитывали военные.
Руководство спецслужб СССР не знало, что перед подготовкой к нападению на СССР Гитлер принял интуитивно верное решение о массовой кампании по соблюдения секретности и дезинформации противника, чтобы обеспечить внезапность. Указание о контрразведывательных мерах было отдано, видимо, одновременно с приказом подготовить план войны с СССР в июле 1940 года.
Дезинформационной работой руководил адмирал Вильгельм Канарис, на тот момент глава военной разведки и контрразведки (абвера). Он подошел к задаче максимально гибко. Отрицание факта подготовки к войне и ухудшения отношений проводилось только на начальном этапе.
С февраля 1941-го использовались более тонкие методы, чтобы создать у противника неверное впечатление о сроках, условиях начала войны и стратегических планах. По разведсводкам четко прослеживаются поступающие через агентуру следующие вбросы:
-война начнется после разгрома Великобритании (обратное решено Гитлером в июне-июле 1940-го);
-ей будет предшествовать дипломатический кризис или набор политико-экономических требований (внезапное нападение без объявления войны в реальности);
-основным направлением атаки будет охватывающий удар по Прибалтике и Украине (вместо реального наступления на Минск к северу от Припятских болот).
Кроме того, поощрялись слухи в офицерской среде о возможных сроках войны, включая дезинформацию о нападении 1 мая, что ставило разведку, собирающую их, в положение мальчика, который кричит «волк!». (В реальности срок окончания подготовки к войне был 15 мая 1941, а окончательный срок нападения был определен только в июне).
Одновременно дезифнормация дополнялась масштабными мероприятиями: строительством оборонительный укреплений на восточной границе, подготовкой фиктивной операции «Хайфиш» по высадке на Британские острова и многим другим.
К дезинформации Канариса относится, например, сведения, переданные неким «инициативником» военно-морскому атташе в Берлине Воронцову о нападении 14 мая «через Финляндию, Прибалтику и Румынию» (донесение 6 мая). Сообщение известно, благодаря цитированию в ходе XX съезда, как пример неадекватной беспечности Сталина перед войной. Но сейчас известно, что этот вброс был подготовлен по линии абвера еще в марте 1941 года.
Агент НКВД «Лицеист» (журналист Орест Берлинке) сообщал 6 и 14 апреля о том, что нападение на СССР может произойти в ближайшее время, и удар будет нанесен по Украине. Сейчас также точно известно, что Берлинке был подставленным резидентуре агентом гестапо, где имел кодовое имя «Петер».
Кроме того, дезинформация в ряде случаев передавалась для последующего распространения военным атташе, сотрудникам министерства пропаганды и прочим лицам, от кого она попадала к советской разведке.
Например, о готовящемся ультиматуме с требованием выступить против Британии и допустить немецкие войска на Украину сообщал в мае агент «Корсиканец» (Арвид Харнак, сотрудник Минэкономики Германии) и «Старшина» (Харрор Шульце-Бойзен, штаб авиации). Он, «Инсон» и «XWZ» сообщали со ссылкой на разные источники о возможном нападении 1 мая, каковая дата реально никогда не обсуждалась. «Х» и «Старшина» сообщали о планах нападения СССР после завершения войны с Британией…
Подчеркну еще раз, агенты честно работали и передавали услышанную информацию. Но задачи по ее проверке и фильтрации решались Центром не всегда успешно.
Точные сведения о подготовке Германии к войне шли в смеси с подготовленной абвером и гестапо дезинформацией, а ужесточенные требования к секретности не всегда давали агентам доступ к первоисточникам и тем более стратегическим документами армии и правительства.
Несмотря на это, наша разведка успешно вскрыла сам факт подготовки к войне и высокую вероятность нападения на СССР в течение 1941 года. Первым о принятии плана войны в октябре и декабре 1940-го сообщил «Ариец» (фон Шелиа) из МИД, узнав о разработке плана от высокопоставленных знакомых. Затем массу подтверждающих это сообщений пришло от других источников январе-марте 1941-го.
«Корсиканец» (Минэкономики) сообщал о подготовке карт промышленных объектов СССР, подобных тем, что делались перед войной по Британии. «Старшина» (штаб авиации) об интенсивной авиаразведке против Советского Союза, и разработке планов воздушной войны, которая была полностью завершена к апрелю. Резидентуры в Бухаресте сообщали о визите премьера Йона Антонеску в Берлин в январе 1941-го, где он согласовывал участие Румынии в войне против восточного соседа.
Большой объем информации давала пограничная служба НКВД/НКГБ и приграничных военных округов. Они исходили от россыпи источников, преимущественно советских железнодорожников, сопровождавших грузы на территории германского генерал-губернаторства, а также перебежчиков и иммигрантов (вопреки стереотипам из Польши и Румынии к нам хотели перебраться многие). Плюс визуальное наблюдение через границу и прочие возможности этих структур.
Глубиной источники не блистали, но давали большой объем сведений о переброске военных подразделений на советскую границу, подготовке плавсредств для форсирования рек и даже локомотивов для российской ж/д колеи. Подготовка нападения становилась довольно очевидной.
Хуже было с точными сроками. Прямых оперативных данных не было. Серия дат, включая немецкую дезинформацию о нападении 1 мая, держали руководство СССР в напряжении всю первую половину 1941 года и привели к частичному расхолаживанию командиров, которые начали воспринимать предупреждения и директивы об угрозе, как постоянный информационный фон.
Сводки из Польши и Румынии сами по себе ничего не говорили, так как переброска войск шла еще с июня 1940-го, после завершения войны с Францией, из-за которой была ослаблена восточная группировка. Выделить момент, за которым очевидно последует атака не было возможно.
Лучшую привязку по времени давал «Корсиканец», сообщавший о логике принятия решения в Германии, которая столкнулась с острым продовольственным кризисом и нуждалась в захвате украинского хлеба. Нападение должны было произойти не раньше начала сельхозработ, но не позже уборочной, чтобы противник не успел уничтожить и вывести хлеб на Восток. То есть в промежутке апрель-октябрь 1941-го, примерно - но хоть как-то.
Таким образом, с апреля-мая руководство наркомата обороны и СССР не сомневалось, что война с Германией очень вероятна. Эта идея присутствовала в переписке Генштаба, ее озвучивал Сталин при выступлении перед выпускниками военных училищ в начале мая 1941 года. В июне начальник разведки НКГБ Павел Фитин на донесениях с общими сведениями о близости войны писали резолюции в духе «это уже известно».
Некоторые сведения о примерной дате нападения появились во второй половине июня от агента «Х» Разведупра и агентуры внешней разведки в Берлине и Риме. Но на фоне прошлых бесконечных сообщений о начале конфликта «в ближайшие дни» она утратила свою остроту. Как я упомянул, окончательно дата начала войны была ясна в Кремле лишь поздно вечером 21 июня со всеми вытекающими.
В «диссидентах» был начальник военного Разведупра Филипп Голиков, который до последнего момента считал подготовку политическим маневром Германии, а также часть армейских командиров, включая Дмитрия Павлова, возглавлявшего Западный военный округ. Причем это не было потаканием политической моде, Павлов даже прямо спорил со Сталиным о немецкой подготовке к войне… Но эти проблемы и разногласия лежат вне нашей темы.
Скажем лишь: о войне знали и к ней готовились планы развертывания войск (апрель), начиналась переброска ряда войск на Запад (май). Тогда же был произведен досрочный выпуск курсантов и начата разработка планов эвакуации на случай отступления от границы. Подготовка оказалась менее эффективной, чем ожидалось, из-за болезней резкого роста РККА с 1939 года, дефицитом транспорта и средств связи. Но даже то, что удалось сделать, имело огромное значение для начального периода войны.
Про планы немецкой стороны тоже кое-что было известно. Можно даже сказать, что немецкий план был в общих чертах вскрыт разведкой. Нет, текст «Барбароссы» никто не крал, - это миф. Некоторые приближенные к нему сведения давали военной разведке те же «Ариец» и «Альта» из немецкого МИД, которые сообщили о создании группировок «Север», «Центр» и «Юг», их очень примерные направления и фамилии командующих.
Здорово? Нет, потому что Разведупр «похоронил» эту информацию (доклад 20 марта 1941) среди дезинформационных сообщений об основном ударе по Украине и наступлении на Прибалтику. Причем «украинский вариант», базировался на анонимке, подброшенной в посольство, а что «Ариец» - агент, предупредивший о военных операциях Германии 1939-1940 гг деликатно умалчивалось. Венцом сообщения был вывод Голикова, что вообще это все - дезинформация.
Нет, оригиналы разведдонесения тоже докладывались Сталину и в Генштаб, но там даже не всегда указывалась кличка агента, не говоря уже о его «трудовом пути», что затрудняло оценку достоверности.
В результате по документам Генштаба в апреле-мая 1941 года возможный удар против группировки в Белоруссии (по плану «Барбароссы» основной) - считался второстепенным. И это целиком отражало линию гитлеровской дезинформации.
Возможность сходящихся ударов, любимой немецкой схемы, на Барановичи и Минск в Генштабе аналитически вывели, но недооценили их силу и значение.
Полным провалом была также оценка численности противника, которая, вероятно, и ввела в заблуждение самого Голикова. Разведупр переоценил общую численность германскую группировки и всей армии.
В результате в спецсообщении от 31 мая 1941 говорилось о сосредоточении 122-126 немецких дивизий против Великобритании и 120-122 против СССР. Непосредственно на направлении возможных ударов против Белоруссии и Украины отмечены 60-66 дивизий, а остальная половина восточной группировки во втором эшелоне или разбросана по второстепенным направлениям, что требовало время на концентрацию и развертывание.
Из этих неверных данных Голиков, будучи профессиональным военным, делал вывод, что при таком распылении сил Германия к войне против СССР просто не готова, и лишь запугивает Москву, стремясь втянуть в союз против Британии, как полагали некоторые источники (дезинформация Канариса). В случае же политического решения о войне на Востоке Германии еще требуется время для сосредоточения войск или же война начнется недостаточными силами.
В реальности против СССР было сосредоточено 157 германских дивизий из всех имевшихся 208. Против Белоруссии было сосредоточено 50 дивизий (группа «Центр»), против Украины 57 («Юг»), но 1/4 этой группы предназначалась для прикрытия Румынии от советских контратак. (Не будучи специалистом, я не углубляюсь в детали, просто даю конкретные цифры и тезисы плана «Барбаросса»).
В результате Разведупр недооценивал численность боеготовой группировки противника почти вдвое и переоценил время, требующееся для ее развертывания. До последнего момента Голиков и его сторонники, считали, что Германия не может внезапно напасть, упредив нас в развертывании, в конце июня 1941-го, хотя в реальности ровно это и произошло.
Полагаю, что частично причина - в неэффективной работе со сводками о перемещении немецких войск от НКГБ и военных округов, которые помогли бы больше понять о группировке противника. Они давали массу разнородной информации, но в документах почти незаметны попытки ее систематизировать.
Очень слабо использовалась авиаразведка, хотя технические возможности были, и самолеты зачастую ошибочно пересекали границу над расположениями немецких войск. Но никаких следов полученных от них данных в спецсообщениях разведок не обнаруживается.
Таким образом, разведывательные данные, в принципе, были. Но их зачастую не обобщали, неверно оценивали и слабо использовали в анализе. Не было фильтрации, классификации и картографирования полученных разведкой сведений.
Это стало одной из причин катастрофической недооценки противника и частичной неготовности СССР к войне.
Как мы показали выше, советское командование знало о высокой вероятности нападения в течение 1941 года, наличии трех групп армий и их командующих, но более ничего достоверного. Ни сроков, ни характера подготовки, ни направления ударов. Разведке, не удалось выяснить численности группировки противника, не была обнаружена дислокация большинства штабов соединений, аэродромов и войсковых складов. Не была распознана масштабная дезинформация немцев.
Разведка работала плохо? И да, и нет. У нас была одна из лучших в мире стратегических агентурных разведок на 1941 год. Агентурные сети в госструктурах Германии и Британии, действовавшие на тот момент, не имели аналогов по уровню возможностей. Собственно, благодаря их сведениям мы и оказались хоть как-то подготовленными к войне.
Но разведка на стратегической агентуре не заканчивается. Нужны полевая/фронтовая агентура, наблюдающая ситуацию «на земле» и перемещения войск противника, авиа- и радиоразведка, и самое главное - аналитика, обобщающая всю массу сведений.
С последним было хуже всего. Во внешней разведке НКВД/НКГБ аналитического подразделение исторически не было. В военном Разведупре его упразднили в 1930-е по инициативе легендарного Артура Артузова, который в тот период деятельности больше занимался не оперативной работой, а ведомственными склоками.
По факту информацию агентов обобщали на уровне резидентур и начальников региональных подразделений разведцентра. Многие сводки докладывались лично руководству страны, разведок и армии. Сталину документы приносили, по личному указанию, он, как и Черчилль, любил работать с первичными данными сам. Вести самостоятельный анализ разведкам никто не запрещал, но и не рвался: объединение функций анализа и принятия политических решений до определенного момента казалось очевидным решением.
Но с началом Второй мировой объемы развединформации резко выросли. Любой, кто попытается поработать с разведматериалами 1940-1941 поймет, что в них нереально разобраться без длительной работы с картами и учета данных об агентах, их возможностях и достижениях. Руководители вне разведструктур физически не могли это взвалить на себя, нагрузки и так были огромными.
Попытку возродить ведомственную аналитику предпринял Фитин, глава внешней разведки. Будучи политическим назначенцем, он не доверял своим навыкам и поручал готовить разведматериалы о военной угрозе из Германии к докладу работавшим в центральном аппарате легендарным Павлу Судоплатову и Зое Воскресенской-Рыбкиной, обладателям огромного оперативного опыта.
К сожалению, они совершенно не рвались анализировать и прогнозировать, а тупо пересказывали разведсводки из Берлина. В одном художественном фильме о разведке видел забавную сцену, где Рыбкина в июне 41-го криком кричит Фитину, что вот-вот начнется война и требует срочно доложить ее выводы Сталину. Увы, в жизни таких порывов у разведчиков не было. Видимо, они искренне полагали, что анализ - не их работа, а у начальства голова больше.
Высочайшим достижением «аналитики» разведслужб стали «календари», конспекты сообщений о подготовке Германии к войне, которые они готовили, видимо, по заданию Сталина. НКГБ подготовил текст 20 июня, Разуведупр - уже после начала войны…
Никаких попыток тривиальных вещей вроде каталогизации разведданных и перекрестного сравнения их с открытыми источниками в центральном аппарате не замечено. Иногда в порядке частной инициативы этим занимались резидентуры, что давало интересные результаты. Но общие выводы из этого не делались.
В результате 17 июня 1941-го Сталин специально принял Фитина для получения данных об агентуре и уровне доверия к ней, чтобы самому разбираться в хитросплетениях разведданных. Разговор был нервный и прошел на ногах. Война началась меньше, чем через 5 дней.
А нормальную аналитику в разведке восстановили только в 1943-м и то, кажется, не без прямого вмешательства того же Сталина.
Далее: у разведки не было высокопоставленных агентов в войсках, поэтому расположение сил противника можно было устанавливать только путем комбинирования агентурного наблюдения на земле и технической разведки. Здесь была масса проблем, которые тянулись от того же отсутствия системного анализа.
Во-первых, руководители управление, военных округов и разведведомств вынуждены были с отрывом от остальной работы разбираться в просто фантастическом объеме разнородной информации в роде: «В А встали на квартиры кавалеристы неизвестной части… В Б на станции разгружается военный эшелон… В С, по сообщению агента, на площади появился штаб неизвестного соединения…».
Во-вторых, с этой информацией работал, в основном Генштаб, информация того же типа, собираемая погранвойсками, поступала туда бессистемно. Попытки синхронизировать работу начались только в начале июня 1941-го и погоды уже не сделали.
Учитывая бессистемность данных и дефицит времени, это приводило к опять-таки простому реферированию донесений. А современное сопоставление разведматериалов и реальных данных о дислокации частей и штабов показывает, что около 80% данных были неверными, включая обнаружение несуществующих в природе частей.
Частично это было связано с немецкой дезинформацией, которая включала имитацию работы штабов и даже отправку в различные районы военных с фальшивыми знаками различия, которые распускали ложные слухи о перемещении войск. Частично с ошибками агентуры и невнимательностью штабов.
И ситуация была бы сильно лучше, если бы весь этот ворох материалов систематически разбирала группа специалистов, хотя бы распределявшая донесения по характеру разведпризнаков и возможности их фальсификации противником. Например, информация о ж/д перевозках и разгрузке эшелонов, надежнее случайных наблюдений военных на улицах и разговоров в общепите.
Если б такая работа систематически велась хотя бы несколько месяцев перед войной, то были бы шансы определить и дату начала за пару дней, а не за несколько часов. И, что не менее важно, собрать больше сведений о противнике.
На закуску - скучная проза о технических средствах разведки, которая была… никакой. Разведавиация и радиоразведка оказались абсолютно не готовы к войне. Радисты отслеживали только переговоры открытым текстом, но нет следов работы криптографов, плохо с пеленгацией. Наконец, их сообщения слабо соотносились их данные с агентурной и авиаразведкой. По воспоминаниям участников событий, уровень работы этих подразделений стал расти уже в ходе войны вопреки огромным потерям личного состава.
Разведавиация тоже была в очень плохом состоянии, что проявилось еще на финской войне. Разведавиация комплектовалась по остаточному принципу, не хватало летчиков, самолетов, фототехники и фотопленки. К сожалению, к лету 1941-го никакие выводы из этого сделаны не были.
Проблемы не были неустранимыми. Уровень авиа- и радиоразведки вырос в годы войны, несмотря на тяжелейшие условия и потери. В довоенное же время самолеты часто пересекали западную границу из-за ошибок ориентирования и немцы их обычно не сбивали. Противник использовал такие полеты для разведки расположения наших частей, но РККА, видимо, нет.
Да, специальнных самолетов не хватало. Но дефицит матчасти при необходимости преодолевался непрофильным использованием других частей. За неделю до войны был предпринят разведполет летчика-истребителя Георгия Захарова по прямому приказу командования Западного военного округа в июне 1941-го. Тем обиднее, что его сообщения о массовой переброске войск к границе были пренебрежительно отвергнуты Павловым как «преувеличение».
Вообще обязательная отработка «наводок» наземной агентуры с помощью авиации и радиоперехвата, которую можно было вести адресно по наиболее интересным случаям - была бы весьма полезна. Например, подобная практика могла реально дать место нахождения штаба группы «Юг» (Жешув, Польша), окрестности которого регулярно всплывали в донесениях, и ряда других интересных объектов.
Наконец, для решения военных задач совершенно не использовались колоссальные возможности глубинной агентуры. Например, на связи НКГБ был «Старшина», работник штаба авиации. В отчетах о беседах с ним вы не найдете почти никаких вопросов о расположении штабов авиасоединений, тактике немецких летчиков, сильных и слабых сторонах новых моделей самолетов, выводов командования по итогам учений… Полное впечатление, что внешняя разведка или не получала вопросников от военных, или не хотела с ними работать.
Второе вполне вероятно, так как берлинская резидентура НКГБ/НКВД вообще многим агентам избегала ставить задачи, ориентируясь исключительно на их инициативу. Формально это обосновывалось боязнью случайно провалить их… Но выяснять в беседах возможности и совместно планировать добычу конкретных сведений и документов - Маркс запрещал?
Еще пример: радиоразведка нуждалась в немецких документах по шифрованию или хотя бы учебных пособиях их войск связи. В итоге эти материалы были добыты уже в боях в августе 1941-го, но попыток добыть их до войны через агентуру не было. В результате радисты изучали до боевых действия системы связи противника вслепую, без подсказок и возможности проверить свои наблюдения.
Вообще «золотой патрон» разведки, агентура в структурах противника, кажется, рассматривался только как политический инструмент, который непонятно как использовать в случае войны. В результате не были приняты реальные меры, чтобы обеспечить их связью на случай конфликта и закрытия посольств. Не было подготовки радиста из числа агентуры или заброски «спящего» агента с передатчиком, не намечены явки в оккупированных или нейтральных странах, например, у «Доры» в Швейцарии.
В результате, естественно, наши разведсети в Германии остались без связи, а попытки восстановить ее в ходе войны провели к общему провалу нескольких резидентур, а также «Альты», «Арийца», «Брайтенбаха», которые могли бы сильно облегчить сбор сведений о планах противника в ходе войны.
Повторюсь, перед войной разведка добилась ряда существенных результатов, что имело значение для Победы. Но еще больше было не сделано из-за ошибок, которые допускали равно и политические руководители, включая Сталина, Голикова и Фитина, и опытные кадровые специалисты.