Размышления о кризисе правозащиты в России
Запишу буквально пару мыслей на заявленную тему, поскольку сам посвятил несколько лет этой деятельности. Понимаю, что текст может показаться несколько ломанным, но это именно конспект мыслей по теме, которые я уже неоднократно высказывал, а теперь попытался обобщить.
Для начала определения.
Правозащита - общественная деятельность направленная на защиту интересов гражданина или граждан в рамках конфликта с теми или иными органами власти с целью достижения соблюдения формальной законности/фактической справедливости. Правозащита не включает в себя понятия «благотворительность», «волонтерство» или политическую деятельность, деятельность, направленную на захват власти или управление таковой, хотя на практике правозащитник может заниматься одним из этих видов деятельности параллельно и даже смешивать их.
«Первая правозащита» - система обществ и организаций, систематически занимающихся правозащитной деятельностью возникшая в 1990-е годы, в основном на базе «демократических» организаций конца 1980-х - начала 1990-х. Классическим примером является общество «Мемориал».
Негативными чертами ряда организаций-представителей «первой правозащиты», по сути скомпрометировавшими само понятие, стали:
-высокая зависимость от иностранной финансовой помощи, зачастую оборачивавшееся прямыми связями с государственными организациями стран-противников России.
-обслуживание под видом «правозащиты» идеологических целей. Например, поддержка чеченских экстремистов, кампании в прессе против любых мер, направленных на усиление силовых структур и проч..
«Первая правозащита» существует и сейчас, но отягощена фундаментальной проблемой - ротацией кадров. Основу организаций традиционно составляли «идейные демократы», которые в силу движения поколений должны подбирать себе смену. Но в глазах младшего поколения, как и всего общества, классические «демократические идеи» себя дискредитировали, что создает проблемы с набором новых кадров. По моим наблюдениям среди молодежи, приходящей в «первую правозащиту», часто встречается два негативных для организаций типа людей:
-те кто сознательно пришли «доить иностранных спонсоров», но совершенно не готовы работать для других и ради идеи, в отсутствии какового желания старшее поколение не упрекнуть;
-идейные демократы, которые восприняли «обслуживание идеологии» от обличения коммунизма до поддержки антигосударственных сил, как основу деятельности. С прочей правозащитной практикой они часто не знакомы, и порой демонстрируют просто дремучую некомпетентность.
Есть куча обратных примеров, но, откровенно говоря, общий средний уровень молодых правозащитников сильно ниже чем у старшего поколения. При сохранении ситуации «первую правозащиту» ожидает полный крах или, как минимум, глубочайший кризис.
«Вторая правозащита» в моем понимании совокупность новых лиц и движений, взявшихся за правозащитную работу в 2000-е годы или в конце 1990-х, организационно и исторически несвязанных с «первой правозащитой».
Предпосылки к ее появлению были следующие (по убыванию значения):
-рост уровня жизни 2000-х, укрепление позиций среднего класса, у многих представителей которого образовался резерв свободного времени для общественной деятельности;
-развитие средств связи и СМИ (в частности, интернета), которое позволило формировать новые связи и координировать усилия многих людей со сходными взглядами;
-дискредитация «первой правозащиты» и многих существующих партий и организаций;
-стихийная легитимизация и романтизация в глазах общества публичной «общественной деятельности»;
-сами позитивные перемены в стране, породившие веру в то, что жизнь можно изменить к лучшему.
Основные виды обществ и организаций «второй правозащиты» таковы.
«Целевики».
Организации занимающиеся узким классом задач и проблем, но в отличие от политических движений добиваются не создания новых правовых норм, а реализации старых и реально действующих. Самый, наверное, не раскрученный вид правозащиты. «Чистые» представители «целивиков», например, организации русских беженцев с Кавказа, вновь возникшие профсоюзы или, с некоторыми оговорками, союзы «обманутых дольщиков».
Чаще и известнее примеры маскировки под «целевиков» политических организаций. Подозрения в смешении политической и целевой деятельности неоднократно высказывались, например, в адрес «Комитета против пыток».
Автор нисколько не осуждает политическую деятельность саму по себе, но она подразумевает совершенно иной уровень амбиций и карьерных перспектив участников, поэтому я стараюсь отделять мух от котлет.
«Недемократические» организации
В 2000-е последовала героическая попытка отмыть имидж правозащитной практики. Последовала серия попыток создать правозащитные организации на основе не классических «демократических идей».
Это и «патриотическая правозащита», т.е. правозащитные организации на базе национал-патриотической идеологии. Первыми ласточками этого течения стало создание «Русского общественного движения» аналогичные инициативы фонда «Русская цивилизация». Эту практику попытались взять на вооружение националистические политические союзы, например, ДПНИ.
Аналогичную практику пытаются брать на вооружение и практически все демократические организации, и в меньшей мере - коммунисты. Но, подчеркну, это опять-таки смешение жанров.
Есть и «государственная правозащита», к которой следует отнести широкий спектр явлений от активизации работы Уполномоченного по правам человека, до взятие на себе «правозащитных» и контрольных функций проправительственными организациями, особенно - молодежными.
Правозащита одного дела
Объединения лиц или организаций для решения одной конкретной правозащитной задачи. Классические примеры борьба против незаконной точечной застройки, закрытия социальных учреждений и вообще конфликты вокруг собственности, а также кампании вокруг громких уголовных дел Аракчеева, Буданова, «новгородское дело». В этих случаях обычно формируемая вокруг дела «инициативная группа» организует контакты со СМИ для освещения дела и общественно-политическими организациями для проведения публичных акций.
В роли «ядра» такого дела может выступать журналист или, что реже, юрист «поднимающий» какое-то событие, привлекая к нему внимание иных сил. Теоретически такой журналист или юрист может стать правозащитником-профессионалом, после удачного дела к нему могут начать обращаться с жалобами по аналогичным делам пострадавшие люди. Из отечественной истории можно вспомнить аналогичный опыт писателя В. Г. Короленко. В Европе такая судьба постигла Золя и, кажется, Сартра.
Важным звеном подобного рода деятельности являются различные интернет-сообщества, где проводится первичная раскрутка проблемы и формирование связей. Следует помнить, что эта же среда послужила средой возникновения ряда правозащитных групп «второй правозащиты».
«Поддержка»
Так я называю класс организаций занимающихся защитой интересов узкого круга лиц, не по признаку задач, а по принципу «защиты своих».
Здесь речь идет либо о профильных организациях защищающих определенную категорию лиц, например, инвалидов или заключенных.
Либо о «правозащитных организациях» специализирующихся на уголовных делах против представителей экстремистских организаций. Таких примеров очень много на Кавказе, где ряд организаций занимаются почти исключительно «хлопотами» за тех или иных лиц арестованных за членство в группах исламских радикалов и терроризм. Последнее время кстати, появились организации, которые уже не защищают арестованных, а, например, под лозунгом благотворительности обеспечивают материальную поддержку семей арестованных или убитых боевиков.
Классифицировать таким же образом следует «движение против 282-й статьи» или аналогичные организации специализирующиеся на «русских экстремистах», защищающие на системной основе скинхедов. (Они появились буквально в течение последнего года).
К аналогичному виду «правозащиты» можно отнести соответствующую активность различного рода землячеств.
Минусом практики «поддержки» является совершенно очевидное сознательное или бессознательное отождествление «справедливости» с интересами «обслуживаемой» этнической и политической общности.
Вторая правозащита сейчас полностью исчерпала потенциал роста и столкнулась с рядом системных проблем.
Первая, общая для любой правозащитной деятельности: своего рода профессиональная деформация. Постоянно сталкиваясь с нарушениями чиновников, правозащитник:
-в каждом новом случае ждет подобного, начинает некритически относится к жалобам, в итоге вступается за явно неправую сторону, причем понимает что влип так поздно, что возможности для отступления уже просто нет.
-начинает демонизировать окружающую действительность и придумывать себе политические идеалы от «западной демократии» или «коммунизма» до каких-либо религиозных идей. Из-за этого переходит в категорию «политиков», теряя статус и отходя от своих функций.
Замечу, что аналогичный дефект я неоднократно наблюдал у сотрудников различных госорганов, занимающихся борьбой с незаконной деятельностью, но в их рамках подобные отклонения все же регулируются системой, которая накладывает на чиновника известные ограничения и не позволяет незаметно для себя «уйти от темы».
При этом и многие правозащитники долгое время успешно сопротивляются деформации: я знаю случаи, когда правозащитник выступал посредником или даже арбитром между окончательно потерявшими самоконтроль сторонами и возвращал конфликт в правовое поле.
Вторая беда «второй правозащиты» - политизация, в первую очередь «поддержки» и «недемократической правозащиты». В качестве примера можно привести уже упоминавшееся РОД, взявшее на вооружение политические лозунги и блокировавшееся с ДПНИ.
Превращаясь в политическую группу правозащитная организация теряет свой специфический нейтральный статус, а вместе с ним часть уважения («не ради себя») окружающих и доверия власти. Если правозащитник стал частью внесистемной оппозиции, его призывы «здесь подправить» или «устранить произвол в данном конкретном случае» никто не послушает. Ему честно скажут: «Ты правительство хочешь устранить, а не произвол», и даже не будут вникать в суть жалоб. Тем более, те же «демократические правозащитники» все чаще в рамках борьбы с «милицейским произволам» просто начинают мешать работе органов правопорядка.
«Государственная правозащита» хороша всем, но имеет те же недостатки, что и государственные контролирующие органы (прокуратура, службы собственной безопасности силовых структур). «Государственные» структуры более инертны, так как не имеют специфического интереса в раскрутке, более забюрократизированы, к тому же пострадавший от произвола может быть подсознательно убежден, что «у них все схвачено», поэтому будет избегать контакта с чиновниками.
Третья ожидаемая проблема: нечестность самих правозащитников, т.е. те же трудности, что у «первой правозащиты». Мы уже были свидетелями случаев, когда механизмы второй правозащиты использовались для решения личных или политических задач.
Классический пример - т.н. «новгородское дело», когда механизм публичной кампании в защиту человека был активизирован, когда отсутствовали какие-либо признаки произвола против него. По сути организаторы кампании таким способом пытались укрепить защиту «своего». Менее понятные широким кругам примеры использования правозащитных практик в рамках рейдерской деятельности или ее информационного обеспечения.
Еще более болезненные и опасные примеры: появление организаций-адвокатов экстремистов, о которых я говорил выше. Причем речь идет не о подозрениях и «фактическом обеспечении интересов», как говорили в Первую Чеченскую о «Мемориале», а о несомненных и доказанных идейных и организационных связях между экстремистами и теми, кто заявляет о произволе в их отношении.
Такие случаи создают большой информационный шум, мешающий потенциально заинтересованным лицам выделить реально важные случаи, где пострадавшему действительно нужна поддержка против произвола. Этот эффект особенно хорошо виден в интернете, где правозащитная активность заглохла под влиянием множества «топовых сообщений» о случаях произвола, направленных на самоутверждение авторов и только.
В заключение некоторый прогноз процессов, которые будут происходить в «первом» и «втором» правозащитном движении.
В «первой» правозащите начнется тяжелый кризис. Неизбежна ликвидация многих существующих сейчас организаций. Часть выживших превратиться либо в откровенные службы «поддежрки» тех или иных политических сил, либо сами превратятся в политические или гуманитарные организации. Я не хочу переоценивать степень рефлексии в демократическом движении, но в ближайшие годы вероятны сознательные попытки спасения правозащиты путем публичной постановки проблемы и создания новых организаций.
Аналогичные процессы будут ожидать большинство других правозащитных организаций, исключая «целевые» и «государственные». Последние скорей переживут бурный рост, не в последнюю очередь благодаря государственной поддержке. Вероятно, что правозащита станет формой активности политических партий, которой следует заниматься «между выборов». Собственно, тенденция к этому есть уже сейчас.
Это будет означать значительные изменения правозащитных практик. Центральным элементом станет «депутатская активность» - запросы и жалобы в различные инстанции. Публичная активность будет значительно сокращена и в большинстве случаев сведется к победным реляциям по итогам тех или иных дел. По большому счету условием выживания организации как «правозащитной» станет доступ к депутатскому и административному ресурсу, без которых их деятельность станет невозможной.