Мой, старый очерк по причинам революции
...1917 года. Теперь про армию. Прошу смело ругать.
К сожалению, обсуждении корней революции 1917 года ушло куда-то в сторону сравнительного анализа общинного и колхозного управления. Я, право, не скажу какое из них лучше, и собственно не брался этого выяснять, поэтому вернусь к основной теме.
Согласно моей теории причиной революции стали даже не социальные, но биологические факторы. Питание населения приняло катастрофический характер, не покрывало трудозатрат, а условия жизни в целом ставили человека на грань выживания.
Несомненно, изложенное относится к крестьянам и рабочим, однако в революции немаловажную роль сыграли и солдатские массы. Во всяком случае, не начнись переход военных частей на сторону восставших, Февраль был бы как минимум гораздо более кровавым. Полки бунтовали, расправлялись с собственными офицерами. Что же послужило толчком?
«Пищевая» теория здесь не работает. Справка Ю Вермеева сообщает о том, что годовое потребления мяса составляло у солдат более 112 кило, что даже больше современного среднего российского потребления. Бунт солдат в зимнем Петрограде еще можно списать на перебои в завозе продуктов (к этому мы вернемся позже), но, чем объяснить беспорядки частях прибывавших в город извне, в карательной экспедиции Иванова?
Коммунистическая историография объясняет: «В Петроградских запасных частях находилось много рабочих столицы, не порвавших связи со своими предприятиями. Рабочие проникали в казармы, убеждая солдат поддержать революцию» («История КПСС», М.: ГИПЛ, 1960, с. 191). Издание 1966 года более откровенно: «…большевики, рискуя жизнью, проникали в казармы, беседовали с солдатами…, чтобы призвать солдат к единению с рабочими» (т. 2, с. 666).
Но пусть даже рабочие-альтруисты превращаются в партийцев-большевиков, причины перемены настроений солдат остаются неясными. Переходя на сторону восставших, солдаты, несомненно, рисковали жизнями, огромным по сравнению с большинством населения достатком, социальным статусом. Здесь агитацией революционеров всего не объяснить, тем более что революционные настроения в солдатской среде сложились еще до восстания.
Как рассказал один видный революционер: «Перед тем как должна была собраться Государственная Дума, произошло совещание революционных организаций Петрограда как рабочих так и солдатских. Представители рабочих предложили организовать уличные демонстрации». Солдатские же депутаты, сославшись, на то, что за участие в демонстрациях их могут покарать, ответили: «Для чего вы нас зовете? Если для революции, то мы выйдем на улицу, - но если для манифестации, - то не выйдем». (В. Шульгин «Дни», Ленинград: «Книжные Новинки», 1925, с. 117).
Важнейшей причиной падения духа можно назвать все ту же биологию. Да, солдат не рисковал умереть от истощения и вызванных им болезней, как его родные в деревне, но он рисковал четко и быстро умереть на поли брани.
Масштабы военной смертности поражали современников при одном только Брусиловском прорыве погибло около 500 тысяч человек, потери немцев были в три раза больше, но друзьям погибших от этого не становилось легче. (Военный Энциклопедический Словарь, Издание второе, М., 1980, с. 838).
Более того с точки зрения простого солдата за частую потери казались пустыми, бессмысленными. На фронте чувствовалась постоянная острая нехватка снарядов, оружия, обмундирования. По сообщению думца Родзянко «весной 1915 года ... иногда отбивали неприятельские атаки камнями, и даже было предложение вооружать войска топорами на длинных древках» (цит. С. Резник «Вместе или врозь?», М.: «Захаров», 2003, с. 334). Алебарды в XX веке!
Более эмоционально пишет Шульгин: «Я был на фронте и увидел все... Неравную борьбу безоружных русских против «ураганного» огня немцев... я принес с собой, как и многие другие горечь бесконечных дорог отступления и закипающее негодование армии против тыла. Я чувствовал себя представителем армии, которая умирала так безропотно, так задаром, и в ушах у меня звучало: «Пришлите нам снарядов!»» (с. 57).
Подобная ситуация вела не только к падению морали армии, но и к уничтожении ее костяка, наиболее лояльного: «...к осени 1917 г. вооруженные силы России потерли свыше 60,0% личного состава, т.е. больше, чем побежденные через год Германия и Австро-Венгрия, причем был практически выбит весь кадровый состав (1,4 млн. человек) и военнообязанные 1 и 2 очереди (5,6 млн. человек), из которых складывались основная ударная сила российской армии» (А. Степанов «Общие демографические потери населения России в период Первой Мировой Войны»).
Каковы же причины, подобного положения армии, которое и привело ее в конечном счете на сторону революции?
1. Первая из них кроется в достаточно банальной составляющей любой войны: транспорте. Взять тот же недостаток снарядов, проблема была решена к концу 1916 года, в планированию и производству продукции привлекли земские союза, взяли в управление ряд частных предприятий, переориентировав их на нужды фронта - дали вооружения, но до фронта они не дошли. Просто не успели. Виной тому совершенно ужасающее состояние путей сообщения.
Беру простой пример. Из-за больших потерь (около 37% в месяц) возникла нехватка самолетов. Российские власти долго и жалостно просили их у союзников. К концу 1916 года 1800 единиц пришли в Архангельский порт. Все хорошо, но дальше Архангельска самолеты двигались с большим трудом. Вывоз тянулся весь 1917 год, но так и не был завершен. Его закончили уже большевики весной 1918-го! (Б. Шавров «История конструкций самолетов в СССР до 1938 года», М.: «Машиностроение», 1978, с. 261).
За это время теоретически самолеты на фронт можно было доставить даже на телегах, потому что любые условия доставки были лучше условий хранения в Архангельске.
«Громоздкие ящики с самолетами не успевали вывозить, и скоро на пристанях Архангельска образовались целые залежи их. ... ящики зачастую выгружались на предыдущие в два и даже три этажа. Нижние ящики трескались, туда попадала вода, самолеты приходили в негодность» (с. 258).
Подобный беспорядок царил во всем, что касалось транспорта и являлся, видимо, следствием двоевластия на дорогах МПС и Ставки Командования. Плюс еще нехватка толковых кадров, способных наладить в деле снабжения хоть какой-то порядок. В результате накапливались в «узких местах» не только самолеты и снаряды, но и - люди.
Тыловые гарнизоны были передаточным звеном при отправке призывников на фронт. В тылу они получали азы боевой и идеологической подготовки, но здесь же и накапливалось недовольство. Как пишет либеральный историк батальоны «разбухали» до 12-19 тысяч человек. Отсюда «скученность», недостача питания (опять-таки питание положено, оно есть, но - не доехало) и обмундирования, плохая организация (С. Резник «Вместе или врозь?», М.: «Захаров», 2003, с. 369).
Шульгин в предреволюционном Петрограде практически на каждой улице видел «печатающие» (марширующие) шеренги солдат. Он приводит и рассказы офицеров о настроениях в петроградском гарнизоне: «Это - все те, кто бесконечно уклонялись под всякими предлогами и всякими средствами… Им все равно лишь бы не идти на войну… А кроме того, и объективные причины есть для неудовольствия. Люди страшно скучены. Койки помещаются в три ряда одна над другой, как в вагоне третьего класса. А ведь все они имеют удобные квартиры здесь. … Это самый опасный элемент. Чуть-что - они взбунтуются» (с. 106-107).
Настроения, видимо действительно бы ли скверными. По словам Родзянко : «Пополнения, посылаемые из запасных батальонов, приходили с утечкой 25% в среднем, к сожалению, было много случаев, когда эшелоны, следующие в поездах, останавливались в виду полного отсутствия состава эшелона, за исключением начальника его, прапорщиков и других офицеров» (Резник, с. 369). И эти «симптомы разложения армии чувствовались уже на второй год войны». В 1915-1916 году 2 миллиона солдат было в плену, 1,5 миллиона - дезертировало и находилось в бегах - по данным того же Родзянко! (Резник, с. 368).
Ситуация с транспортам была столь плоха, что на нее обратил внимание (октябрь 1916) даже... царский фаворит Гришка Распутин. Ссылаясь на «видение» он требовал дать приоритет вагонам с продуктами, сократить пассажирское движение, вовсе упразднить 4-й класс в поездах. Он твердил: «... это все очень серьезно. ... Недовольство будет расти, если положение не изменится» (Э. Радзинский «Распутин. Жизнь и смерть», М.: «Вагриус», 2003, с. 400).
Но не все непорядки можно объяснить дорожными трудностями и недостатками управления.
2. Измена во Первую мировую войну - очень скользкий вопрос. Об этом трудно говорить не впадая в карикатуру и искание заговоров. Шпионаж, в общем-то, довольно обычная вещь, тем паче в военное время. Однако его участниками чаще всего становятся маленькие, не удовлетворенное карьерой люди, который благодаря тем или иным обстоятельствам имеют доступ к секретной информации. Взять, например, скромного поручика Зивера служившего в Киевском военном округе перед войной. Его ценность была в том, что он отвечал за перлюстрацию почты всех офицеров, включая высшее командования. Для начальства он выискивал крамолу, для немецкой разведки - сведения военного характера (М. Касвинов «Двадцать три ступени вниз», М.: «Мысль», 1978, с. 209).
Но бывало и иначе, вспомним Кима Филби, который занимал высокий пост в английской разведке или Рихарда Зорге, который умудрился завербовать советника японского премьера, некоего Одзаки (И. Дементьева, Н. Агаянц, Е. Яковлев «Товарищ Зорге» // «Фронт без линии фронта», М.: АПН, 1965, с. 41). Что там этот Одзаки насоветовал - достоверно неизвестно, однако Япония войну СССР в 1941 не объявила, чем изрядно поспособствовала победе антигитлеровской коалиции.
Были ли такие же высокопоставленные агенты у немецкой разведки достоверно неизвестно, однако есть ряд любопытных обстоятельств. Например, во время боев в Восточной Пруссии (1914) 2-я армия под командованием Самсонова, нанесла значительный урон противнику и заставила его отступать, ситуация грозила Германии полной военной катастрофой. Однако без всяких видимых причин 1-я армия под командованием Ренненкампфа перестает поддерживать наступление, в результате чего Самсонов был окружен и разбит немцами под Сольдау.
Сам Ренненкампф окончательно сходит с ума, бросает свою армию и бежит в Вильну. Что это - ошибка или измена? Официальное расследование по этому вопросу при царе достаточно активно тормозилось благодаря связям Ренненкампфа, он даже не вылетел с военной службы. Он жил в Петрограде при том мелькал в окружении людей, которых контрразведка подозревала в связях с противником. В 1918 году он был расстрелян большевиками за «измену» и «карательные рейды пятого года» (Касвинов, с. 250). Конечно, приговор революционного трибунала можно списать на политическую борьбу, однако действия Ренненкампфа в 1914 с охотой именуют предательством и белоэмигранты.
Ситуация очень похожим образом повторяется в 1916, когда Брусиловский прорыв оказывается менее результативным из-за не введенных во время резервов. Придержал ли их кто-то или опять сказалась неразбериха на транспорте - неясно. Вполне официально за измену был казнен полковник Мясоедов вместе с множеством родственников и знакомых (1915 год), тогда же снят с должности военный министр Сухомлинов. Как потом оказалось, на немецкую разведку работала его жена (урожденная Бутович). (Касвинов, с. 210).
Между тем обвинения в измене, подстегиваемые военной шпиономанией залетают все более высоко. Их объектом становится сама царица (по происхождению немка) и ее любимец Распутин, который был действительно окружен весьма темными лицами, которым зачастую выбалтывал сведения военного характера.
Обвинения в адрес правительства звучали открыто с Думской трибуны. Как пишет Шульги: «Обвинения бывали и раньше... Ужас в том, что на эти обвинения нет ответа...» (с. 77). Министерские места во время этих слушаний пустовали, и позже никто не приватно, ни печатно не одернул обвинителей, не ответил им.
Популярность властей падала до критического уровня и в тылу, и в войсках. Солдаты приходили к мысли о «предательстве тыла», о «врагах», которые повинны в задержках снарядов, продовольствия. Их винили во всех бедах, включая экономическое положение страны, голод, войну, цели которой были никому не ясны.
Эти обвинения и это молчание разлагало армию лучше любых революционных листовок, подбивало ее «повернуть оружие» против царя и правительство, что и произошло в 1917 году.
Должен подчеркнуть, что мои выводы из этого очерка значительно менее категоричны, чем в предыдущих, так как мне пришлось покинуть почву социально-экономического анализа и погрузиться в чисто военную специфику, знакомую мне несколько хуже.
Надеюсь на конструктивную критику и исправления.