Внутреннее молчание и Одиночество в Сети (окончание)
Мгновение, в котором мы живем, - единственное, которое в нашем распоряжении. Самый важный человек - тот, который перед тобой вот сейчас, другого же нет. А самое важное дело - в это мгновение для этого человека сделать то, что надо".
Продолжая то, что я говорил в конце первой беседы, я хочу вам дать пример, который я уже давал несколько раз, но не все его слышали, и он все-таки имеет свое значение.
* * *
В сердцевине внутренней
тишины Божие присутствие
Вскоре после моего рукоположения я был послан в старческий дом для совершения службы. После службы ко мне подошла очень ветхая старушка (и когда я говорю, что она была очень ветхая, это вполне справедливое определение: ей было тогда сто два года) и обратилась ко мне с вопросом: "Отец Антоний, я хотела бы научиться молиться, что мне для этого сделать?" Я на нее посмотрел с удивлением и говорю: "Обратитесь к кому-нибудь, кто об этом знает!" Она ответила мне на это: "Я уже спрашивала тех, кто знает, но никогда не получила толкового ответа, так я подумала, что раз вы, вероятно, ничего не знаете, может быть нечаянно что-нибудь полезное скажете". Ну, это меня, конечно, укрепило, и я ей сказал: "В чем же дело?" - "Вот, - говорит она, - я молюсь все время и никогда не могу ощутить Божия присутствия..." И тогда я действительно поступил так, как она ожидала, то есть "ляпнул" первое, что мне пришло в голову: "Как вы можете ожидать, что Бог сможет слово вставить, если вы все время говорите?" - "А что мне делать?" Я говорю: "Вот что. Вы утром, когда встанете, уберите свою комнату, приготовьтесь, спрячьте в какой-нибудь укромный уголок то, что составляет беспорядок в каждой комнате, зажгите свою лампадку, сядьте уютно в кресле и н е молитесь. Вы, я знаю, умеете вязать, так вы перед лицом Божиим вяжите себе спокойно и молчите. Смотрите на фотографии своих родных, смотрите в окно, ничего другого не делайте"... Через неделю я снова там служил, и старушка (я уже с дрожью ожидал ее прихода) пришла и говорит: "Знаете, получается!" Я был в совершенном изумлении, потому что я надеялся сверх всякой надежды, но ожидать ничего не ожидал. - "А что же получается?" - "Вы знаете, я села вязать, и сначала я только слышала звук моих спиц. Потом этот звук стал монотонным ритмом, я его слушала и слушала, и постепенно благодаря тихому звуку моих спиц я вдруг почувствовала, как тихо вокруг меня. Я стала прислушиваться к этой тишине, и вдруг мне стало ясно, что в сердцевине этой тишины чье-то присутствие. И я поняла, что Бог тут. А дальше (говорит она) я и не молилась, а просто сидела в Божием присутствии".
Нам так хорошо вместе
Это очень похоже на то, что одному западному святому XIX века во Франции сказал крестьянин. Этот святой был настоятелем маленькой деревенской церкви; и он заметил, что какой-то старик всегда сидел в церкви, просто сидел. Он его спрашивает: "Дедушка, что ты часами делаешь в церкви? Губами ты не шевелишь, творя молитву, пальцы твои не бегают по четкам, - что ты делаешь?"... И тот на него посмотрел и говорит: "Он на меня смотрит, я на Него смотрю, и нам так хорошо вместе". Вот то состояние, о котором я старался говорить в течение беседы: о внутренней тишине, о том внутреннем молчании, которое позволяет вслушаться во внешнюю тишину и в глубине этой тишины ощутить больше, чем тишину, ощутить присутствие, которое является предельным безмолвием, но безмолвием, полным жизни, способным дать жизнь.
И вновь войти в себя
Но, конечно, это только начало. Я говорил о том, как начать день. А что в течение дня? В течение дня каждому из нас приходится встречаться со множеством людей, заниматься множеством вещей, делать разные дела. Что тогда нам делать? как нам быть? как не терять тот внутренний строй, который мы, может быть, хоть на время получили в течение утреннего молчания, утренней тишины? На это есть несколько ответов. Первый ответ в том, что мы не заняты постоянно каждую минуту дня, есть минуты перерыва. И вот в эти минуты перерыва мы можем всегда заняться восстановлением внутренней тишины. Мы не все время мечемся; мы не все время разговариваем с кем-нибудь; мы не все время что-то делаем. Но если даже мы делаем многое, есть эти минуты перерыва. А иногда можно эти минуты перерыва и создавать. О себе говорить, конечно, неуместно, но я скажу все-таки, что когда я был врачом и ко мне приходили пациенты, в течение всего времени, когда у меня была какая-то внутренняя сосредоточенность, я занимался пациентами, а когда чувствовал, что эта сосредоточенность меня покидает, я пациенту говорил: "Я потерял собранность, мне надо помолиться. Если вы верующий, помолитесь вместе со мной, если неверующий, сидите смирно и не мешайте", - и становился на колени и в течение полуминуты или минуты просто собирался перед лицом Божиим; а потом продолжал работу. И это вполне возможная вещь. Не обязательно делать это так демонстративно. Можно на минуту "отключиться" и войти в себя; можно сказать человеку: "Простите меня, дайте мне минуту, я так устал сейчас", или что-нибудь в этом роде, - и вновь войти в себя. Это очень важно.
Не терять связи с Богом
Но, с другой стороны, надо принять в учет то, что я старался сказать в самом начале. А именно: всякая встреча может быть встречей под Божиим покровом, может быть встречей, в течение которой я должен что-то принести другому или должен от другого нечто получить. И потому, если мы к каждой встрече, к каждому событию нашей жизни будем относиться так, то окажется возможным - что бы ни получалось, что бы ни случалось - не терять связи с Богом.
Мгновение, в котором мы живем, - единственное,
которое в нашем распоряжении
Опять-таки есть русская сказка. Какому-то мудрецу было поставлено три вопроса, на которые он должен был ответить в течение двадцати четырех часов, а расплата, если он не сумеет ответить, грозила очень неприглядная: его будут сечь публично на площади столицы. Он стал обходить, сколько сил хватило, других мудрецов, и ни один не мог ответить на его вопросы. На обратном пути, подавленный, несчастный, предвкушая уже и позор и страдание, он шел мимо маленькой девчонки, которая пасла гусей. Девчонка на него посмотрела, спрашивает: "Что у тебя такой несчастный вид?"- "Ах, - говорит мудрец, - ты не поймешь..." - "Да нет, ты скажи". - "Да вот, мне поставили три вопроса, я на них ответить не могу, а за это меня будут сечь всенародно". - "Какие же вопросы тебе поставили?" - "Да зачем тебе их говорить, ты все равно не поймешь". - "Да нет, скажи". И он ей сказал: "Первый вопрос: какое самое важное время в жизни человека? Второй вопрос: кто самый важный человек на свете? А третий: какой самый важный поступок можно совершить?" И девчонка на него посмотрела, говорит: "Ты находишь, что это очень трудно? Это очень просто! Самый важный момент в жизни - это теперешнее мгновение, потому что прошлое уже ушло, а будущего еще нет. Мгновение, в котором мы живем, - единственное, которое в нашем распоряжении. Самый важный человек - тот, который перед тобой вот сейчас, другого же нет. А самое важное дело - в это мгновение для этого человека сделать то, что надо".
Не мимолетным прикосновением,
а настоящей встречей лицом к лицу
Если бы мы могли рассуждать так, как эта маленькая девочка, пасшая гусей, как богаты, содержательны смыслом были бы все наши встречи! Не обязательны такие встречи, где мы говорим друг другу "вечные истины", что-то особенно важное, а мгновение, когда мы можем человеку, у которого на лице написана тревога или горе, улыбнуться или просто на него так посмотреть, чтобы он понял, что мы его увидели, что он существует, что он не пустое место. Или в других случаях на вопрос, который нам, может быть, кажется пустым, но для данного человека важен, мы можем дать не поверхностный ответ, а вдумчивый, пусть даже он сам по себе кажется и не ответом. Можно человеку сказать: "Знаешь, ты ставишь вопрос, который кажется очень простым, но над которым я никогда не задумывался. Я тебе сейчас ответить не могу, мне надо подумать о том, о чем ты спрашиваешь или о том, что ты говоришь". Во всяком случае, если мы просто будем честны до конца, правдивы до конца, то всякая встреча может быть действительно встречей, в полном смысле слова, не столкновением и не мимолетным прикосновением, а настоящей встречей лицом к лицу.
Мы себя не теряли бы
Вы, наверное, помните рассказ о том, как Христос исцелил слепорожденного. Ведь подумайте: этот человек открыл глаза, и первое, что он увидел после долголетней слепоты, был взор Божий, покоящийся на нем. В этом взоре он увидел и сострадание, и любовь, и радость... И каждый из нас (в каком-то смысле и, конечно, в очень небольшой мере) может по отношению к другому быть таким взором, таким слухом, таким пониманием, таким благоговейным молчанием. Если мы так проводили бы дни, если мы считали бы, что каждая встреча значительна, каждый человек значителен, то и наша жизнь обогатилась бы, потому что пустых встреч не было бы, и жизнь вокруг нас стала бы глубокой и богатой содержанием. И тогда ни в какой момент не могло быть того, что мы так болезненно переживаем: потери себя самого и утраты Бога. Мы себя не теряли бы, и Бог не исчезал бы из нашего сознания или из нашего внутреннего восприятия. Это очень важно. Я помню одну монахиню, которая в своем дневнике написала: "Господи, по обстоятельствам моей жизни я не в состоянии бывать в церкви столько, сколько бы хотелось, читать Священное Писание и молиться, потому что нахожусь постоянно среди людей. Но одному я научилась: что каждый человек является Твоим образом. И глядя на каждого человека, я молюсь Тебе, общаясь с каждым человеком, я ему служу, словно служу Тебе лично..." Как собранна была бы наша жизнь, если хоть отчасти мы могли бы так относится друг к другу и к себе самим! Тогда, с наступлением вечера, мы могли бы стать перед своей совестью, и перед своей жизнью, и перед Богом, и перед лицом всех людей, кого мы встретили, опять-таки не с чувством, что день прошел пустым, а с чувством - да, было хорошее и дурное, было добро и зло, было упущенное и совершенное. Мы могли бы стать перед своей совестью и покаяться: да, я растратил такие-то возможности, я прошел мимо таких-то людей, я себя потерял в такие-то моменты... И к Богу могли бы повернуться и сказать: "Прости, Господи! Ты меня послал в гущу этой жизни, и это было напрасно. Ты на меня понадеялся, и я не оправдал Твои надежды...
Нам даны молитвы святых
Я должен прибавить еще одно, относящееся к устроению своей души. Все, о чем я до сих пор говорил, относится непосредственно к нам, к нашим думам, к нашим словам и чувствам. Та молитва, о которой я сейчас упоминал, те размышления, на которые я указывал вначале, это личные воспоминания или личная подготовка к наступающему дню. Но есть еще другое. Нам даны молитвы святых, которыми мы можем пользоваться, но мы должны ими пользоваться с добросовестностью и серьезно, правдиво. Вот что я хочу этим сказать. Каждая молитва в молитвослове, надписана она именем того или другого святого или нет, в какой-то момент вырвалась из живой души человека, как кровь бьет из раны. Это был момент восторга, радости, благодарности или покаяния или отчаяния, но это всегда был искренний крик души. И поэтому каждая молитва содержит опыт, который, наверное, превосходит опыт каждого из нас. Никто из нас не может сравниться с Василием Великим, Григорием Богословом, Иоанном Златоустом, Марком Подвижником, Симеоном Новым Богословом и т.д., но каждый из нас в каждой из этих молитв может уловить нечто, что он уже опытно знает, чему он хоть с края прикоснулся. Ожидать, что мы можем прочесть все молитвы утреннего или вечернего правила, сливаясь с мыслью, с чувством, которые в них вложены, немыслимо. Дай Бог, чтобы мы могли слиться с опытом одного из этих святых, выраженным в одной из этих молитв. Но ожидать, что мы можем слиться с опытом одного из этих святых в целом ряде его молитв и тем более с опытом целого ряда святых - невозможно. Поэтому мы должны относиться к этим молитвам, как к школе, раскрывающей перед нами опыт таких людей, которые нас безмерно превосходят, но которые, будучи людьми, все-таки нам сродни. Вот та или другая молитва. Я ее прочту внимательно, ставя перед собой вопрос: что я уже могу сказать искренне, правдиво, изнутри своего опыта? Тут одна фраза, одно слово задевает мою душу. Что в эту молитву вложено, какое знание о Боге, о себе самом, о жизни, о людях? что я знаю похожее, что роднит меня с опытом данного святого?..
Узнать себя самих, какие мы есть
Так надо ставить вопросы не в момент, когда уже будешь совершать эти молитвы, а в какие-нибудь интервалы, когда есть время. А время - я повторяю - у каждого из нас есть, потому что мы очень много времени растрачиваем впустую, даже не в свое удовольствие, а - тоскуя о пустоте жизни, о пустоте своей души и сердца. Если мы так задумаемся над той, над другой молитвой, мы начнем в каждой из них что-то прозревать, что-то узнавать и приобщаться к опыту того или другого святого. И когда мы будем читать утренние или вечерние молитвы, некоторые из них мы будем читать уже от сердца и от ума. Нам будет казаться, что все содержание мы можем сказать от себя, хотя это будет только в нашу меру, но вполне искренне и правдиво. Другие молитвы мы сможем читать честно: прочитав то или иное предложение, остановиться и сказать: "Господи, нет, этого от себя я сказать не могу, этого я не понимаю, с этим я не могу согласиться, я не могу так с Тобой говорить, я не могу этого чувствовать по отношению к людям, которые вокруг меня или по отношению к себе самому!" В других местах молитва будет стоять передо мной, как суд. Да, "Отче наш": оставь мне мои грехи, как я их оставляю тем, которые передо мной виноваты... Могу ли я это сказать? А если не могу, что я Богу скажу? Я могу Ему только правду сказать. Ведь словам моим Он не поверит; Он знает мое сердце, знает мои мысли, знает мою жизнь, слышал каждое слово, которое я сказал тому или другому человеку, унижая, обижая его, окутывая его ложью. И для этого надо найти слова покаяния, но они опять-таки должны быть честны. Мы можем сказать: "Господи, да, простить не могу и даже каяться не могу. Помоги мне, научи меня!" Или можно сказать: "Господи, мне стыдно, а почувствовать не могу и измениться не могу". Есть множество таких выражений в молитвах, которые могли бы быть для нас пробными камнями. Мы тогда начали бы узнавать себя, как бы глядя в зеркало, показывающее нам тот совершенный образ, к которому мы призваны, образ Божий, запечатленный в наших глубинах, и тот изуродованный Божий образ, который является действительностью нашей души в данный момент. Все это очень важно, потому что это попытка, с одной стороны, узнать себя самих, какие мы есть, и, с другой стороны, уйти глубже, чем этот эмпирический , относительно легко познаваемый человек, в те глубины, где настоящий образ Божий вписан, запечатлен Божией рукой.
Сотворить из жизни постоянную молитву
Если так жить, если так поступать, то можно действительно сделать из молитвы жизнь и из жизни постоянную молитву. Если так установиться, то мы можем каждый раз, встречая человека, сразу подумать: "Берегись, встреча идет! Эта встреча должна быть моим даром этому человеку или его даром мне, но не может быть ничем иным, и этот дар должен быть святым даром."
Тихон Задонский: Дай мне "молчаливость,
рассуждающую словеса"
Бывают моменты, когда дар, который мы даем или получаем, мучителен. Не всегда легко услышать правду о себе. Я не знаю, труднее или легче человеку сказать правду о нем, уж во всяком случае нелегко ее сказать так, чтобы эта правда была целительной, а не стала бы раной, нанесенной душе этого человека. И поэтому мы должны начать всякую встречу быстрой, искрометной мыслью: Господи, просвети мой ум!.. Как говорил Тихон Задонский: Дай мне "молчаливость, рассуждающую словеса", дай мне внутреннее молчание, благодаря которому я могу каждое слово сказать верно. И также молить Бога о том, чтобы нам стать способными слышать то, что Бог через этого человека хочет нам сказать. Он мне, может быть, правду хочет сказать или дать опыт униженности; Он может мне послать оскорбление, чтобы я познал, до чего я неспособен к смирению, кротости, прощению обид... Даже то, что кажется злом, приходящим в нашу жизнь, является всегда даром, если только мы сумеем это зло воспринять как дар, как обстоятельство, при котором мы можем стать тем, к чему нас призывает Господь. И потом, когда мы с человеком говорим или его слушаем, помолиться коротко: "Господи, взрасти во мне все доброе, что этот человек посеял, и если я сказал что-нибудь истинное, правдивое, взрасти это в нем, но если я уронил гнилое слово, если я засеял его сердце, его ум неправдой, Сам, Господи, рассей эту неправду, пусть она высохнет в нем, пусть не приносит никакого плода. А меня, Господи, прости, что я не сумел сказать Твоего слова этому человеку в это мгновение, которое, может быть, было решающим в его и в моей жизни".
Физически молчать и научиться слушать тишину
Но все это может происходить, только если мы постепенным, внимательным трудом учимся тому внутреннему молчанию, которое нам дает возможность слышать. У одного из западных святых есть такое рассуждение. Если мы говорим о Спасителе Христе, что Он Живое Божие Слово, то мы можем сказать о Боге и Отце, что Он - то бездонное безмолвие, из которого только и может прозвучать Слово истинное, Слово, которое до конца выражает то, что содержится в глубинах этого молчания... Поэтому я так настаиваю, чтобы во время наших говений, кроме тех моментов, когда мы здесь общаемся братской любовью, радостью встречи, совершалось это молчание, чтобы был какой-то период, когда мы можем хотя бы физически молчать и научиться слушать тишину, слышать хоть собственное дыхание, хоть биение собственного сердца. Нам говорится, что при чтении Иисусовой молитвы мы должны осознавать биение нашего сердца и молиться как бы на фоне этого биения, потому что нам нужен какой-то якорь, который нас держал бы на краю молчания, или сознание того, что мы тонем, что мы подобны Петру, который пошел по волнам ко Христу и в ком, вместе с тем, не нашлось достаточной свободы от страха, от окружающего волнения, чтобы идти дальше и не тонуть. И он воскликнул: "Господи, спаси!"
Молиться из недр внутреннего молчания
Молиться можно только из недр внутреннего молчания или из сознания отчаянной своей нужды в том, чтобы Бог спас. И когда мы так воззовем ко Христу, случится и с нами то, что случилось с Петром: Спаситель взял его за руки и они оказались у самого берега.