Мемуары г-жи де Лавальер. Глава XXII.
Визит г-на де Бражелон нанес мне потрясение, от которого я долго не могла оправиться; это вкупе с непрекращающимся беспокойством, которое я испытывала, и которое постоянно порождало новые поводы для тревог, стало причиной моего нездорового возбуждения, которое не укрылось от взора короля. Он решил, что одиночество вернет мне спокойствие, и, уверенный в этом, он отвез меня в Вилье-Котрет, к величайшему неудовольствию королевы. Если бы я не вспоминала постоянно о том, скольких слез будет стоить государыне мое путешествие вместе с ее супругом, дни, которые я там провела, могли бы стать лучшими в моей жизни. Определенно, любящее сердце не нуждается в постоянном присутствии дорогого человека рядом, чтобы всегда думать о нем; ибо с того момента, как мы полюбили, нет больше ни секунды, потерянной для любви. С нею мы и в одиночестве не одиноки; она оживляет, придает всему яркость: эта необходимость постоянно думать о том, кого мы обожаем, сводить все к нему, представлять очарование его присутствия, - все это невольно переносит вас из действительности в мечту. В таком состоянии пребывала моя душа, когда король, связанный все теми же заботами, которые отнимали его время, оставался вдали от меня, так что моя любовь была нужна мне лишь для фантазий. Но даже эта иллюзия, в другое время добавлявшая бы ему очарования, сейчас его уменьшала, потому что ставшие ее причиной размышления были полны горечи. Хотя я была опьянена другим чувством под сенью деревьев Вилье-Котрет, где, наедине с королем, вдали от всего, что могло бы нас разлучить, я - и он тоже - сосредотачивали все свои мысли на одном и том же предмете. Не чисты и искренни ли такие чувства, пусть даже и привязанности, которыми они вызваны, часто делают их преступными? Увы! Тогда-то я это и проверила. Король, который заметил новые признаки моей слабости, снова заговорил о том, чтобы избавить меня от службы у Мадам. За городом наши беседы часто сводились к этой теме. Иногда он позволял себе несколько упреков за мое сопротивление его воле. Я видела, что он больше всего боится того, как бы это сопротивление не подвергло меня опасности. Сколько раз он говорил мне: «Дорогая Луиза, смотрите, как бы те жертвы, что вы приносите вашей репутации, не обернулись против вас». Неожиданное событие подтвердило это предсказание, и самое большое в мире несчастье желало, чтобы я принесла ему не одну жертву.
Мы все еще были в Вилье-Котрет, развлекаясь так, как обычно развлекаются на природе. Лес там очень неровный; он был посажен на вершине группы небольших холмов, и потому отличается крутыми склонами. В один из дней мы взбегали на эти горки, выкрикивая имена друг друга на манер детей, которые прячутся за большими деревьями и криком застают врасплох тех, кто проходит мимо и ни о чем не подозревает. В конце концов один из выкриков короля напугал меня, и я почувствовала, что у меня внутри все сжалось совершенно определенным образом; я не обратила на это внимания и продолжила игру с королем, который, заметив вскорости, как изменилось мое лицо, причиной чего он посчитал усталость от наших забав, остановился и пригласил меня сесть рядом с ним. Мы уселись на траву и сидели так достаточно долгое время, которое пролетело незаметно - как всегда, когда мы были вместе, - пока за беседами обо всем на свете нас не застиг дождь, хотя сквозь густую листву окружающих нас деревьев мы не заметили его приближения. Как только упали первые капли, король быстро поднялся и, беря меня под руку, сказал: «Это гроза, доберемся же побыстрее до карет». Я заторопилась сильнее, чем стоило бы, потому что внезапно я почувствовала острую боль в пояснице и, остановившись всего на секунду, упала на землю; ноги не держали меня, и у меня будто бы начались родовые схватки. Испуганный король изо всех сил начал звать свою свиту, к которой мы должны были быть довольно близко. Его услышали и пришли к нам на помощь; его слуги взяли меня под руки; он же, шагая впереди и направляя их со всеми предосторожностями по той тропинке, где дождь лил не так сильно, без конца тяжело вздыхал и говорил сам себе: «Как бездумно с моей стороны заставлять ее бежать в таком состоянии». На краю дороги нашлась наша карета, мы сели в нее, я - все еще испытывая боль и жалуясь на нее; король - беспокойный, с бледным и осунувшимся лицом.
Другая неприятность: приехав в замок, мы не обнаружили там врача; с трудом обнаружили мы одного в селе; он пришел; но он был так смущен предписаниями, которые дал ему король, что, бледнея и дрожа, он не мог ничего предпринять. По счастью, уже послали за г-ном Аллио, и, промучившись несколько часов, я была освобождена. Это печальное событие дало мне еще одну возможность судить, как сильно король любит меня; оно напомнило мне о происшествии, имевшем куда менее плачевный финал, но взволновавшем короля не меньше этого.
Я каталась верхом в Венсане в компании короля; на выезде из леса я попыталась заставить свою лошадь перепрыгнуть яму на дороге, но та, своенравная по натуре, заупрямилась и припала на передние ноги, так что я сама упала и вывихнула ногу. Меня перенесли в замок, и король перепоручил меня г-ну Эспри, бывшему здесь же личному врачу покойного г-на Мазарини. Тот осмотрел мой вывих и решил, что необходимо кровопускание. Королю не нравился этот способ лечения; он велел г-ну Эспри, который готовился к операции, делать то, что он собирается, с величайшей осторожностью, и добавил, против своего обыкновения, угроз к пожеланиям. Врача это, похоже, несколько напугало. Он взял ланцет нетвердой рукой, неточно приставил его к вене и попал не в нее, а рядом, успев уколоть меня. Я вскрикнула, даже тише, быть может, чем если бы он попал в вену. Король услышал меня из соседней комнаты, где он ожидал конца операции; он выбежал оттуда и, увидев бледного и дрожащего г-на Эспри возле моей кровати, он подумал, что я ранена, и в гневе послал несчастного врача в другой конец комнаты сильным пинком. Нетрудно догадаться, что тот поспешил убежать, не закончив операцию. Мне не стало от этого хуже; никто ничего не делал с моей ногой, которая сама зажила через несколько дней. Всегда, вспоминая это приключение, король сожалел об обращении, которое бедный г-н Эспри вытерпел с его стороны; к тому же он возместил ему ущерб, приблизив его к своей особе и давая доказательства своего уважения.
Мы все еще были в Вилье-Котрет, развлекаясь так, как обычно развлекаются на природе. Лес там очень неровный; он был посажен на вершине группы небольших холмов, и потому отличается крутыми склонами. В один из дней мы взбегали на эти горки, выкрикивая имена друг друга на манер детей, которые прячутся за большими деревьями и криком застают врасплох тех, кто проходит мимо и ни о чем не подозревает. В конце концов один из выкриков короля напугал меня, и я почувствовала, что у меня внутри все сжалось совершенно определенным образом; я не обратила на это внимания и продолжила игру с королем, который, заметив вскорости, как изменилось мое лицо, причиной чего он посчитал усталость от наших забав, остановился и пригласил меня сесть рядом с ним. Мы уселись на траву и сидели так достаточно долгое время, которое пролетело незаметно - как всегда, когда мы были вместе, - пока за беседами обо всем на свете нас не застиг дождь, хотя сквозь густую листву окружающих нас деревьев мы не заметили его приближения. Как только упали первые капли, король быстро поднялся и, беря меня под руку, сказал: «Это гроза, доберемся же побыстрее до карет». Я заторопилась сильнее, чем стоило бы, потому что внезапно я почувствовала острую боль в пояснице и, остановившись всего на секунду, упала на землю; ноги не держали меня, и у меня будто бы начались родовые схватки. Испуганный король изо всех сил начал звать свою свиту, к которой мы должны были быть довольно близко. Его услышали и пришли к нам на помощь; его слуги взяли меня под руки; он же, шагая впереди и направляя их со всеми предосторожностями по той тропинке, где дождь лил не так сильно, без конца тяжело вздыхал и говорил сам себе: «Как бездумно с моей стороны заставлять ее бежать в таком состоянии». На краю дороги нашлась наша карета, мы сели в нее, я - все еще испытывая боль и жалуясь на нее; король - беспокойный, с бледным и осунувшимся лицом.
Другая неприятность: приехав в замок, мы не обнаружили там врача; с трудом обнаружили мы одного в селе; он пришел; но он был так смущен предписаниями, которые дал ему король, что, бледнея и дрожа, он не мог ничего предпринять. По счастью, уже послали за г-ном Аллио, и, промучившись несколько часов, я была освобождена. Это печальное событие дало мне еще одну возможность судить, как сильно король любит меня; оно напомнило мне о происшествии, имевшем куда менее плачевный финал, но взволновавшем короля не меньше этого.
Я каталась верхом в Венсане в компании короля; на выезде из леса я попыталась заставить свою лошадь перепрыгнуть яму на дороге, но та, своенравная по натуре, заупрямилась и припала на передние ноги, так что я сама упала и вывихнула ногу. Меня перенесли в замок, и король перепоручил меня г-ну Эспри, бывшему здесь же личному врачу покойного г-на Мазарини. Тот осмотрел мой вывих и решил, что необходимо кровопускание. Королю не нравился этот способ лечения; он велел г-ну Эспри, который готовился к операции, делать то, что он собирается, с величайшей осторожностью, и добавил, против своего обыкновения, угроз к пожеланиям. Врача это, похоже, несколько напугало. Он взял ланцет нетвердой рукой, неточно приставил его к вене и попал не в нее, а рядом, успев уколоть меня. Я вскрикнула, даже тише, быть может, чем если бы он попал в вену. Король услышал меня из соседней комнаты, где он ожидал конца операции; он выбежал оттуда и, увидев бледного и дрожащего г-на Эспри возле моей кровати, он подумал, что я ранена, и в гневе послал несчастного врача в другой конец комнаты сильным пинком. Нетрудно догадаться, что тот поспешил убежать, не закончив операцию. Мне не стало от этого хуже; никто ничего не делал с моей ногой, которая сама зажила через несколько дней. Всегда, вспоминая это приключение, король сожалел об обращении, которое бедный г-н Эспри вытерпел с его стороны; к тому же он возместил ему ущерб, приблизив его к своей особе и давая доказательства своего уважения.