(no subject)

Dec 29, 2010 12:54

-- Как-то на исходе зимы,-- говорил мой отец,-- через многие месяцы я
попал ранним утром в такую полузабытую анфиладу и был потрясен увиденным.
Изо всех щелей пола, от всех карнизов и проемов тянулись тонкие побеги
и заполняли серый воздух мерцающим кружевом филигранной листвы, ажурной
чащобой некоей теплицы, полной шепотов, бликов, колышимостей какой-то
ненастоящей, но блаженной весны. У кровати, под многолапой люстрой, возле
шкафов колыхались купы хрупких дерев, разбрызгиваясь кверху светозарными
кронами, фонтанами кружевной листвы, бьющими в намалеванные потолочные
небеса распыленным хлорофиллом. В спешном процессе цветения завязывались в
листве громадные белые и розовые цветы, на глазах вспухали бутонами,
выворачивались изнутри розовой мякотью и переливались за края, теряя
лепестки и распадаясь в торопливом увядании.
-- Я был счастлив,-- продолжал отец,-- внезапным этим цветением,
которое наполняло воздух мерцающим шелестом, мягким шумом, сыплющимся,
словно цветное конфетти, сквозь тонкие розги веточек.
Я лицезрел, как из трепетания воздуха, из ферментации куда как щедрой
атмосферы выделяется и материализуется торопливое это цветение, переливание
и распад фантастических олеандров, наполнявших комнату мешкотным редким
снегопадом огромных розовых соцветий.
-- Прежде чем наступил вечер,-- завершал он,-- не осталось и следа от
столь пышного цветения. Иллюзорная фата-моргана была всего-навсего
мистификацией, казусом преудивительной симуляции, предпринятой материей,
подделавшейся под реальный жизненный антураж.

Бруно Шульц

Previous post
Up