(no subject)
В детстве меня терзали тщеславие и рассказы взрослых о каких-то мифических детях-вундеркиндах, которые могут абсолютно всё. Страстно хотелось тоже быть вундеркиндом.
Вот, например, Моцарт. Тут, правда, быстро стало понятно, что за Моцартом мне не угнаться. В музыкальную школу меня отдали в шесть, а не в ясельном возрасте, то есть поздно. И пьески какие-то я тоже сочиняла, но почему-то взрослые не восторгались и не возили меня к лучшим европейским дворам с концертами. Так что вскоре я заподозрила, что слава Моцарта мне не грозит.
Карьера художника тоже не задалась - я подслушала разговор дамы, которая вела рисовальный кружок, и моей бабушки. Бабушка спросила, хорошо ли внучка рисует, а дама сделала страдальческое лицо и вежливо сказала: «Ну для шести лет - нормально».
Или хвалёные дети (лично ни одного такого не видела, но мне почему-то постоянно про них рассказывали), которые знали наизусть «Онегина». Ну а я, думаю, хуже, что ли? В общем, «Онегина» я прочитала в восемь лет, но наизусть решила не учить - поэма показалась мне скучной тягомотиной, а все персонажи - идиотами какими-то, которые не могут разобраться в своих отношениях.
Ещё «другие дети» непременно что-нибудь мастерили. И я в семь лет решила сшить мягкую игрушку. Это была канарейка Кеша. Кеша больше всего походил на мешочек из жёлтенького ситца, с гордым кавказским носом и чёрными глазками-пуговицами. Приходилось всем объяснять, что это именно канарейка, а не изведённые впустую ткань и пуговицы. Зато Кеша вызывал у зрителей сострадание и воспитывал прочие лучшие качества: выглядел он так сиротливо, что хотелось его то ли обогреть, то ли придушить. На этом мои хэндмейдные потуги иссякли.
Единственное, в чём я чуть не приблизилась к вундеркиндам, это - случайно - математика. Во втором классе я заболела ангиной, с высокой температурой, валяться в постели было скучно, и я достала с верхней книжной полки родительскую книгу по высшей математике. Про интегралы и ряды. И, главное, я всё-всё в ней понимала, содержание не вызывало никаких вопросов. А потом температура ушла, а с ней и понимание интегралов. Причём навсегда. Наверное, это было как-то взаимосвязано.