Гилберт Кит Честертон. Шар и крест
Газета «Атеист» не пользовалась особой популярностью; она не подходила к атмосфере этих мест. Здесь не любили и не читали Библию, и редактор тщетно вопрошал, как удалось Ною засунуть в ковчег жирафа. Тщетно указывал он на то, что антропоморфность Бога-Отца противоречит Его бесплотности; тщетно сообщал, сколько платят в год епископу за то, что тот притворяется, будто верит в миф об Ионе, тщетно приводил точные размеры китовой глотки. Никого это не трогало. Крест на вершине собора и редакция у его подножия были одинаково чужды миру. Редакция и крест одинаково и одиноко парили в небесах.
Безразличие это не столько сердило, сколько удивляло свирепого невысокого шотландца с огненными волосами, носившего фамилию Тернбулл. Он писал и печатал немыслимые кощунства, а читатель, по всей видимости, принимал их равнодушно, как газетную болтовню. Кощунства становились все страшнее и покрывались все более толстым слоем пыли, а редактору казалось, что он живет среди полных дураков. Шли годы, и с каждым из них людей все меньше трогало, что в маленькой редакции на Ледгэйт-хилл умер Бог, Те, кто не отставал от времени, Тернбулла порицали. Социалисты указывали ему, что обличать надо не священников, а буржуев; служители искусств - что душу надо освобождать не от веры, а от нравственности. Шли годы, и наконец явился тот, кто отнесся к делу серьезно, - молодой человек в шотландском пледе разбил в редакции окно.
…
- Он мой враг, - отвечал Эван. - Он враг Богу.
Судья выпрямился и едва удержал пенсне.
- Прошу вас, без… э… выражений! - торопливо сказал он. - Причем тут Бог?
Эван широко открыл светлые глаза.
- Бог…- начал он.
- Прошу вас! - строго сказал судья. - И вам не стыдно говорить о таких вещах на людях… э… в полиции? Вера - частное дело, ей здесь не место.
- Неужели? - спросил житель гор. - Тогда зачем клялись на Писании?
- Не путайте! - сердито поморщился Вэйн. - Конечно, мы все уважаем присягу… да, именно уважаем. Но говорить в публичном месте о священных и глубоких личных чувствах - это безвкусно! Вот именно, безвкусно. (Слабые аплодисменты.) Я бы сказал, нескромно. Да, так бы я и сказал, хотя и не отличаюсь особым благочестием.
…
Казалось бы, наши герои ускользнули от главных сил века сего - и от судьи, и от лавочника, и от полиции. … Но они забыли немаловажную силу - газетчиков….
Наутро все большие газеты поместили большие статьи. К концу все статьи становились одинаковыми, начинались же они по-разному. Одни взывали поначалу к гражданским чувствам, другие - к разуму, третьи - к истинной вере, четвертые ссылались на особенности кельтов; но все негодовали и все осуждали обоих дуэлянтов. Еще через сутки газеты почти ни о чем другом не писали. Кто-то спрашивал, как парламент может это допустить; кто-то предлагал начать сбор денег в пользу несчастного лавочника; а главное - за дело взялись карикатуристы. Макиэн мгновенно стал их любимым героем, причем изображали его с багровым носом, рыжими усами и в полном шотландском костюме. В том же самом обличье предстал он на сцене мюзик-холла, как раз на третьи сутки, когда подоспели письма от негодующих читателей. Словом, газеты стали очень интересными, и Тернбулл говорил о них с Макиэном на рассвете четвертого дня, в поле, над холмами Хэмстеда.
Да, в романах всё красиво, романтично, по справедливости. В жизни оно трагично, жестоко, мерзко.
Но Честертон - гений. Полностью роман здесь http://www.zavet.ru/b/chestsik/
Безразличие это не столько сердило, сколько удивляло свирепого невысокого шотландца с огненными волосами, носившего фамилию Тернбулл. Он писал и печатал немыслимые кощунства, а читатель, по всей видимости, принимал их равнодушно, как газетную болтовню. Кощунства становились все страшнее и покрывались все более толстым слоем пыли, а редактору казалось, что он живет среди полных дураков. Шли годы, и с каждым из них людей все меньше трогало, что в маленькой редакции на Ледгэйт-хилл умер Бог, Те, кто не отставал от времени, Тернбулла порицали. Социалисты указывали ему, что обличать надо не священников, а буржуев; служители искусств - что душу надо освобождать не от веры, а от нравственности. Шли годы, и наконец явился тот, кто отнесся к делу серьезно, - молодой человек в шотландском пледе разбил в редакции окно.
…
- Он мой враг, - отвечал Эван. - Он враг Богу.
Судья выпрямился и едва удержал пенсне.
- Прошу вас, без… э… выражений! - торопливо сказал он. - Причем тут Бог?
Эван широко открыл светлые глаза.
- Бог…- начал он.
- Прошу вас! - строго сказал судья. - И вам не стыдно говорить о таких вещах на людях… э… в полиции? Вера - частное дело, ей здесь не место.
- Неужели? - спросил житель гор. - Тогда зачем клялись на Писании?
- Не путайте! - сердито поморщился Вэйн. - Конечно, мы все уважаем присягу… да, именно уважаем. Но говорить в публичном месте о священных и глубоких личных чувствах - это безвкусно! Вот именно, безвкусно. (Слабые аплодисменты.) Я бы сказал, нескромно. Да, так бы я и сказал, хотя и не отличаюсь особым благочестием.
…
Казалось бы, наши герои ускользнули от главных сил века сего - и от судьи, и от лавочника, и от полиции. … Но они забыли немаловажную силу - газетчиков….
Наутро все большие газеты поместили большие статьи. К концу все статьи становились одинаковыми, начинались же они по-разному. Одни взывали поначалу к гражданским чувствам, другие - к разуму, третьи - к истинной вере, четвертые ссылались на особенности кельтов; но все негодовали и все осуждали обоих дуэлянтов. Еще через сутки газеты почти ни о чем другом не писали. Кто-то спрашивал, как парламент может это допустить; кто-то предлагал начать сбор денег в пользу несчастного лавочника; а главное - за дело взялись карикатуристы. Макиэн мгновенно стал их любимым героем, причем изображали его с багровым носом, рыжими усами и в полном шотландском костюме. В том же самом обличье предстал он на сцене мюзик-холла, как раз на третьи сутки, когда подоспели письма от негодующих читателей. Словом, газеты стали очень интересными, и Тернбулл говорил о них с Макиэном на рассвете четвертого дня, в поле, над холмами Хэмстеда.
Да, в романах всё красиво, романтично, по справедливости. В жизни оно трагично, жестоко, мерзко.
Но Честертон - гений. Полностью роман здесь http://www.zavet.ru/b/chestsik/