О войне, пропаганде и психологии толпы
Что-то я в последнее время увлеклась копипастой и вообще превратилась в чукчу-читателя. Но скоро исправлюсь, и снова буду показывать картинки из путешествий ;) А пока - сохраняю здесь отрывки из понравившейся статьи на не теряющую актуальности тему.
Константин Фрумкин. Побочный аффект (О войне, телевидении и массовой психологии)
www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/pobochnyy-affekt-o-voyne-televidenii-i-massovoy-psihologii
"В 2014 году исполнилось 100 лет со дня начала Первой мировой войны, и два этих сходных по номеру года - 1914 и 2014 - стали годами, в течение которых мы увидели прямое действие того эмоционального комплекса, который при негативной оценке называют «шовинистическим угаром», а при позитивной - «подъемом патриотизма». Однако, этот комплекс родился не в ХХ веке.
<...>
Итак, массовые, напоминающие эпидемии, вспышки коллективных - в том числе и агрессивных - эмоций в начале или в преддверии войн - характерное, и даже обыденное явление мировой истории. Вполне резонно предположить, что такая реакция на начало войны заложена в саму человеческую природу - и подтверждение этому можно почерпнуть из статей крупнейшего в России популяризатора эволюционной биологии Александра Маркова. В частности, Марков сообщает, что, по мнению ученых, одним из главных стимулов для развития альтруизма у наших предков (как и у других общественных животных, которым свойственно жертвенное поведение) могла быть острая межгрупповая конкуренция - по-видимому, альтруизм у людей изначально был направлен только на членов «своей» группы и развивался в комплексе с парохиализмом - враждебностью к чужакам.
Более того: межгрупповая конкуренция - один из важнейших, а может быть, и самый главный фактор, стимулирующий развитие кооперации и альтруизма, а в конечном счете - слияние множества индивидов в сверхорганизм. «Аналогии с человеческим обществом вполне очевидны, - констатирует биолог. - Ничто так не сплачивает коллектив, как совместное противостояние другим коллективам; множество внешних врагов - обязательное условие существования тоталитарных империй и надежное средство «сплочения» населения в альтруистический муравейник; можно помянуть еще идеи равенства и братства, идеологию расизма , - словом, простор для социологических фантазий открывается немалый».
Итак, можно предположить, что в ситуации резкого обострения «межгрупповой конкуренции» - в форме межгосударственного противостояния - в психике людей просыпаются архаичные инстинкты, предусматривающие обострение эмоциональной солидарности со своей группой и враждебности к чужакам.
Официальная пропаганда может сыграть роль спускового крючка для того, чтобы коллективное сознание начало приходить в состоянии «мобилизации». Но сделать она может только потому, что механизм такой мобилизации уже свойственен нашей психике. По сути дела, роль пропаганды сводится к роли паровоза, который разгоняет вагоны по заранее проложенным рельсам - а роль рельсов играют уже заложенные в человеческой природе - причем, быть может, даже генетически заложенные - программы поведения. Локомотив может ехать или не ехать, разгоняться или тормозить, но он практически не может маневрировать или выбирать направления движения.
Там где, пропаганда берется за решение задач, не соответствующих заложенным в психике потенциям, там ее действие куда менее эффективны. Авторитарные режимы ХХ века неоднократно пытались с помощью самых могучих пропагандистских средств доказать людям, что они хорошо живут, что они счастливы, что «на свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия» - но явственность этого навязанного пропагандой счастья всегда была сомнительна.
<...>
Когда в XIX - начале ХХ века ученые начали изучать массовую психологию, когда появились соответствующие труды Густава Лебона, Сципиона Сигеле, Николая Михайловского и, наконец, Зигмунда Фрейдп, то в трудах этих авторов подмечались многие свойства массовой психологии, с которыми мы еще сталкивались во время патриотического всплеска 2014 год- тут была и аффективность толпы, и ее внушаемость, и ее сплоченность вокруг фигуры вождя, и ее пониженный интеллектуальный фон - но при этом никто из них не считал нужным как-то особо выделять роль средств массовой информации - что, впрочем, можно объяснит и тем, что телевидения в годы написания этих психологических трактатов еще не существовало. Это не означает, что психологи толпы недооценивали коммуникации - толпа, разумеется чрезвычайно чувствительна к информационным стимулам, и в контексте этого важнейшим символическим актом, о котором писал все «психологи толпы» становилась обращенная к толпе речь вождя. Но техническая развитость коммуникаций отнюдь не считалась чем-то важным - в качестве куда более решающего фактора выделялось содержание, то есть соответствие слов вождя уровню и настроениям толпы.
В этой связи стоит вспомнить, что Гитлер не располагал телевидением, однако ему хватило радио, газет и выступлений на митингах, чтобы ввергнуть Германию в «шовинистический угар». А за 20 лет до этого шовинистический угар накануне Первой мировой войны обошелся даже и без радио. А еще за 100 лет до этого, при вторжении Германию Наполеона вспышки немецкого патриотизма происходили даже вопреки официальной пропаганде, так что прусскому королю, боявшемуся Наполеона, приходилось подавлять патриотов.
Разумеется, без средств массовой коммуникации обойтись нельзя. Поскольку сегодня «вожди» имеют дело с «распределенной» толпой, с миллионами людей, рассеянными по городам и городским квартирам, конечно нужны телевидение и другие средства, способные довести до этих людей соответствующие информационные стимулы. Поскольку речь идет о включении механизма противостояния «нашей» группе» чужакам, то роль коммуникаций чрезвычайно важна: они должны во-первых, объявить что настало время войны - то есть опасного противостояния с чужаками, во вторых указать на врага - то есть уточнить, кто же именно сейчас является враждебным чужаком, и в-третьих - что особенно важно в сложном современно мире - очертить границы «нашей» группы. Наша природа сделала для нас естественным солидарность со «своими», но идентифицировать своих оказывается для человека достаточно сложной интеллектуальной задачей, решению которой не всегда помогают врожденные инстинкты. Именно тут возникает место для конструктивистских теорий этноса, в соответствие с которыми нации вообще возникли в результате пропаганды, будучи искусственно с конструированными культурными и политическими элитами. Не вдаваясь в эту очень сложную проблематику, стоит все же заметить, что, во-первых, «конструирование» наций происходило без помощи радио, телевидения, и даже без всеобщей грамотности, а во-вторых, пропаганда всегда конструировала нации в пределах, зафиксированных отнюдь не «пропагандистскими», а в полнее даже ощутимыми каркасами - такими, как общность территории, общность языка (если не родного для всех, то служащего средством межнационального общения), общность исторической судьбы, густота экономических связей, и самое главное - общность политической организации (государства). Преодолеть эти «естественные» границы нации пропаганда не может, но нация не состоится, если пропаганда не будет на них указывать, ибо национальное самосознание базируется на очерчивании и осознании этих границ.
<...>
Сегодня в Росси роль и значение СМИ вообще часто преувеличивают. Средствам массовой информации приписывается власть по своему произволу менять общественное мнение и управлять человеческими умами. Между тем, если СМИ иногда и производят впечатление столь могущественного средства, то это скорее потому, что они хорошо улавливают те течения, которые имеются в общественном мнении и подыгрывают им. Если же СМИ пытаются играть против сложившегося «доминирующего настроения» - их эффективность резко падает... Однако, в периоды подобных военно-политических кризисов коллективные эмоции настолько сильны, что кажется не они управляются прессой, а сами руководят ею.
В эпоху патриотического подъема пресса может быть не столько возбуждать в обществе коллективные «оборонительные» эмоции, сколько сама попадать под их власть и вынужденно следовать в кильватере впавшего в «патриотическую истерию» общественного мнения, причем произойти это вполне может и в стране, пользующейся свободой прессы.
<...>
Таким образом, давление общественного мнения на прессу бывает иногда не менее страшно и тиранично, чем давление государственной цензуры, «консервативное» настроенная часть населения в условиях начала войны приобретает власть определять совокупное общественное мнение в целом, и что кроме того в период подъема патриотизма цензура часто налагается на себя журналистами вполне добровольно и по идейным соображениям.
Это подчиненность журналистов общественному мнению в «экстраординарных» обстоятельствах заставляет поставить вопрос более широко - может быть в значительной части ситуаций общество действительно имеет такую прессу и такую пропаганду, которые подсознательно желает? За увлечением «конструктивистскими» идеями, что пресса формирует мнения, мы забываем, что возможен прямо противоположный взгляд - о пассивном подчинении прессы господствующим настроениям.
<...>
Влияние газеты возрастает только тогда, когда оно угадывает уже имевшиеся у людей настроения и предпочтения и превращает их в ясно сформулированные мысли, «таким образом интересы публики не только уясняются, но получают сознание своей силы, возвышаются на степень общественного мнения». Газеты, по мнению Данилевского, «суть как бы акушеры общественного мнения, помогающие ему явиться на свет Божий».
<...>
Вопрос о том, кто кого формирует - пресса общественное мнение или наоборот - сложный, запутанный и не имеющий однозначного решение, пресса и массовое сознание очевидно находятся в «диалектических» взаимоотношениях взаимного усиления и взаимного индуцирования, в этой игре много участников, начиная с правительства и элитарных группировок, и кончая институциями академической науки. Можно гипотетически предположить, что пика своего автономного могущества пресса и на Западе и в России достигла во второй половине ХХ века - когда, с одной стороны, медиапространство находилось в распоряжении централизованных империй эфирного телевидения, когда телевидение и радио стали главными источниками информации для широкой публики, а с другой стороны, городское население было максимально атомизировано. XXI век явно ослабил могущество прессы, ибо масс-медиа как источники информации были потеснены интернетом, и при этом интернет дал атомизированному городскому классу прекрасную среду для общения помимо и без посредничества СМИ. Сегодня возникающие из интернет-общения граждан мнения - как в XIX веке мнения, рождавшиеся в салонах и клубах - стали конкурировать с мнениям, навязываемым журналистами и даже влиять на формирование последних.
Однако, вне зависимости от проблемы соотношений СМИ и Интернета, медиа и социальных сетей есть ситуации, когда профессиональная журналистика вынуждена занимать подчиненную позицию. Во-первых, это ситуация подготовки к войне, когда в толпе начинают действовать архаичные оборонительные инстинкты и когда у СМИ исчезают всякие шансы сохранить свою автономию перед лицом согласованных действий правительства и впавшего в эйфорию населения. А во-вторых, это бывает в случаях, когда информация и ее интерпретации интенсивно и значимо поступают населению независимо от СМИ. Самый простой пример этого - оценки своего материального благополучия, если население беднеет, пропаганда вряд ли сможет убедить его в обратном, здесь голос собственного кошелька всегда будет сильнее голоса радиодиктора." This entry was originally posted at http://meladan.dreamwidth.org/535462.html. Please comment there using OpenID.
Константин Фрумкин. Побочный аффект (О войне, телевидении и массовой психологии)
www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/pobochnyy-affekt-o-voyne-televidenii-i-massovoy-psihologii
"В 2014 году исполнилось 100 лет со дня начала Первой мировой войны, и два этих сходных по номеру года - 1914 и 2014 - стали годами, в течение которых мы увидели прямое действие того эмоционального комплекса, который при негативной оценке называют «шовинистическим угаром», а при позитивной - «подъемом патриотизма». Однако, этот комплекс родился не в ХХ веке.
<...>
Итак, массовые, напоминающие эпидемии, вспышки коллективных - в том числе и агрессивных - эмоций в начале или в преддверии войн - характерное, и даже обыденное явление мировой истории. Вполне резонно предположить, что такая реакция на начало войны заложена в саму человеческую природу - и подтверждение этому можно почерпнуть из статей крупнейшего в России популяризатора эволюционной биологии Александра Маркова. В частности, Марков сообщает, что, по мнению ученых, одним из главных стимулов для развития альтруизма у наших предков (как и у других общественных животных, которым свойственно жертвенное поведение) могла быть острая межгрупповая конкуренция - по-видимому, альтруизм у людей изначально был направлен только на членов «своей» группы и развивался в комплексе с парохиализмом - враждебностью к чужакам.
Более того: межгрупповая конкуренция - один из важнейших, а может быть, и самый главный фактор, стимулирующий развитие кооперации и альтруизма, а в конечном счете - слияние множества индивидов в сверхорганизм. «Аналогии с человеческим обществом вполне очевидны, - констатирует биолог. - Ничто так не сплачивает коллектив, как совместное противостояние другим коллективам; множество внешних врагов - обязательное условие существования тоталитарных империй и надежное средство «сплочения» населения в альтруистический муравейник; можно помянуть еще идеи равенства и братства, идеологию расизма , - словом, простор для социологических фантазий открывается немалый».
Итак, можно предположить, что в ситуации резкого обострения «межгрупповой конкуренции» - в форме межгосударственного противостояния - в психике людей просыпаются архаичные инстинкты, предусматривающие обострение эмоциональной солидарности со своей группой и враждебности к чужакам.
Официальная пропаганда может сыграть роль спускового крючка для того, чтобы коллективное сознание начало приходить в состоянии «мобилизации». Но сделать она может только потому, что механизм такой мобилизации уже свойственен нашей психике. По сути дела, роль пропаганды сводится к роли паровоза, который разгоняет вагоны по заранее проложенным рельсам - а роль рельсов играют уже заложенные в человеческой природе - причем, быть может, даже генетически заложенные - программы поведения. Локомотив может ехать или не ехать, разгоняться или тормозить, но он практически не может маневрировать или выбирать направления движения.
Там где, пропаганда берется за решение задач, не соответствующих заложенным в психике потенциям, там ее действие куда менее эффективны. Авторитарные режимы ХХ века неоднократно пытались с помощью самых могучих пропагандистских средств доказать людям, что они хорошо живут, что они счастливы, что «на свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия» - но явственность этого навязанного пропагандой счастья всегда была сомнительна.
<...>
Когда в XIX - начале ХХ века ученые начали изучать массовую психологию, когда появились соответствующие труды Густава Лебона, Сципиона Сигеле, Николая Михайловского и, наконец, Зигмунда Фрейдп, то в трудах этих авторов подмечались многие свойства массовой психологии, с которыми мы еще сталкивались во время патриотического всплеска 2014 год- тут была и аффективность толпы, и ее внушаемость, и ее сплоченность вокруг фигуры вождя, и ее пониженный интеллектуальный фон - но при этом никто из них не считал нужным как-то особо выделять роль средств массовой информации - что, впрочем, можно объяснит и тем, что телевидения в годы написания этих психологических трактатов еще не существовало. Это не означает, что психологи толпы недооценивали коммуникации - толпа, разумеется чрезвычайно чувствительна к информационным стимулам, и в контексте этого важнейшим символическим актом, о котором писал все «психологи толпы» становилась обращенная к толпе речь вождя. Но техническая развитость коммуникаций отнюдь не считалась чем-то важным - в качестве куда более решающего фактора выделялось содержание, то есть соответствие слов вождя уровню и настроениям толпы.
В этой связи стоит вспомнить, что Гитлер не располагал телевидением, однако ему хватило радио, газет и выступлений на митингах, чтобы ввергнуть Германию в «шовинистический угар». А за 20 лет до этого шовинистический угар накануне Первой мировой войны обошелся даже и без радио. А еще за 100 лет до этого, при вторжении Германию Наполеона вспышки немецкого патриотизма происходили даже вопреки официальной пропаганде, так что прусскому королю, боявшемуся Наполеона, приходилось подавлять патриотов.
Разумеется, без средств массовой коммуникации обойтись нельзя. Поскольку сегодня «вожди» имеют дело с «распределенной» толпой, с миллионами людей, рассеянными по городам и городским квартирам, конечно нужны телевидение и другие средства, способные довести до этих людей соответствующие информационные стимулы. Поскольку речь идет о включении механизма противостояния «нашей» группе» чужакам, то роль коммуникаций чрезвычайно важна: они должны во-первых, объявить что настало время войны - то есть опасного противостояния с чужаками, во вторых указать на врага - то есть уточнить, кто же именно сейчас является враждебным чужаком, и в-третьих - что особенно важно в сложном современно мире - очертить границы «нашей» группы. Наша природа сделала для нас естественным солидарность со «своими», но идентифицировать своих оказывается для человека достаточно сложной интеллектуальной задачей, решению которой не всегда помогают врожденные инстинкты. Именно тут возникает место для конструктивистских теорий этноса, в соответствие с которыми нации вообще возникли в результате пропаганды, будучи искусственно с конструированными культурными и политическими элитами. Не вдаваясь в эту очень сложную проблематику, стоит все же заметить, что, во-первых, «конструирование» наций происходило без помощи радио, телевидения, и даже без всеобщей грамотности, а во-вторых, пропаганда всегда конструировала нации в пределах, зафиксированных отнюдь не «пропагандистскими», а в полнее даже ощутимыми каркасами - такими, как общность территории, общность языка (если не родного для всех, то служащего средством межнационального общения), общность исторической судьбы, густота экономических связей, и самое главное - общность политической организации (государства). Преодолеть эти «естественные» границы нации пропаганда не может, но нация не состоится, если пропаганда не будет на них указывать, ибо национальное самосознание базируется на очерчивании и осознании этих границ.
<...>
Сегодня в Росси роль и значение СМИ вообще часто преувеличивают. Средствам массовой информации приписывается власть по своему произволу менять общественное мнение и управлять человеческими умами. Между тем, если СМИ иногда и производят впечатление столь могущественного средства, то это скорее потому, что они хорошо улавливают те течения, которые имеются в общественном мнении и подыгрывают им. Если же СМИ пытаются играть против сложившегося «доминирующего настроения» - их эффективность резко падает... Однако, в периоды подобных военно-политических кризисов коллективные эмоции настолько сильны, что кажется не они управляются прессой, а сами руководят ею.
В эпоху патриотического подъема пресса может быть не столько возбуждать в обществе коллективные «оборонительные» эмоции, сколько сама попадать под их власть и вынужденно следовать в кильватере впавшего в «патриотическую истерию» общественного мнения, причем произойти это вполне может и в стране, пользующейся свободой прессы.
<...>
Таким образом, давление общественного мнения на прессу бывает иногда не менее страшно и тиранично, чем давление государственной цензуры, «консервативное» настроенная часть населения в условиях начала войны приобретает власть определять совокупное общественное мнение в целом, и что кроме того в период подъема патриотизма цензура часто налагается на себя журналистами вполне добровольно и по идейным соображениям.
Это подчиненность журналистов общественному мнению в «экстраординарных» обстоятельствах заставляет поставить вопрос более широко - может быть в значительной части ситуаций общество действительно имеет такую прессу и такую пропаганду, которые подсознательно желает? За увлечением «конструктивистскими» идеями, что пресса формирует мнения, мы забываем, что возможен прямо противоположный взгляд - о пассивном подчинении прессы господствующим настроениям.
<...>
Влияние газеты возрастает только тогда, когда оно угадывает уже имевшиеся у людей настроения и предпочтения и превращает их в ясно сформулированные мысли, «таким образом интересы публики не только уясняются, но получают сознание своей силы, возвышаются на степень общественного мнения». Газеты, по мнению Данилевского, «суть как бы акушеры общественного мнения, помогающие ему явиться на свет Божий».
<...>
Вопрос о том, кто кого формирует - пресса общественное мнение или наоборот - сложный, запутанный и не имеющий однозначного решение, пресса и массовое сознание очевидно находятся в «диалектических» взаимоотношениях взаимного усиления и взаимного индуцирования, в этой игре много участников, начиная с правительства и элитарных группировок, и кончая институциями академической науки. Можно гипотетически предположить, что пика своего автономного могущества пресса и на Западе и в России достигла во второй половине ХХ века - когда, с одной стороны, медиапространство находилось в распоряжении централизованных империй эфирного телевидения, когда телевидение и радио стали главными источниками информации для широкой публики, а с другой стороны, городское население было максимально атомизировано. XXI век явно ослабил могущество прессы, ибо масс-медиа как источники информации были потеснены интернетом, и при этом интернет дал атомизированному городскому классу прекрасную среду для общения помимо и без посредничества СМИ. Сегодня возникающие из интернет-общения граждан мнения - как в XIX веке мнения, рождавшиеся в салонах и клубах - стали конкурировать с мнениям, навязываемым журналистами и даже влиять на формирование последних.
Однако, вне зависимости от проблемы соотношений СМИ и Интернета, медиа и социальных сетей есть ситуации, когда профессиональная журналистика вынуждена занимать подчиненную позицию. Во-первых, это ситуация подготовки к войне, когда в толпе начинают действовать архаичные оборонительные инстинкты и когда у СМИ исчезают всякие шансы сохранить свою автономию перед лицом согласованных действий правительства и впавшего в эйфорию населения. А во-вторых, это бывает в случаях, когда информация и ее интерпретации интенсивно и значимо поступают населению независимо от СМИ. Самый простой пример этого - оценки своего материального благополучия, если население беднеет, пропаганда вряд ли сможет убедить его в обратном, здесь голос собственного кошелька всегда будет сильнее голоса радиодиктора." This entry was originally posted at http://meladan.dreamwidth.org/535462.html. Please comment there using OpenID.